Однако еще один отчет мне все-таки придется написать. Яньар Фиолетовый попросил меня об этом. И хотя ему уже не суждено проверить, выполнил я его просьбу или нет, я ее выполню.

Именно потому, что Яньар уже никогда не сможет прочесть мой отчет.

Четверых Фиолетовых мы для простоты называли братьями. Но они были одним кэцэром в четырех телах. Такова вторая стадия развития Высшего Кэцэра. То, что Фиолетовый был Высшим, обнаружилось сразу после второй линьки. Вместо того чтобы сменить тяжелый хитиновый панцирь на покрытую чешуей кожу, Фиолетовый разделился на четыре самостоятельных тела. Никто не знает, почему так происходит. Говорят, причиной этому могут быть тяжелые металлы, если их есть в сыром виде. Врут. Я думаю, это от наследственности зависит.

Высшие Кэцэры должны появляться только в семье Правителя – а этого не происходило уже несколько сотен лет. Всех остальных Высших Кэцэров уничтожают как раз на этой стадии разделенности, когда они уже очень сильны, но до воспетого в легендах всемогущества им еще как до сердца Галактики. Фиолетовый разделился во время войны, на Тарке, чем очень усилил свою группу. Иньяр стал командиром отряда. Шлот и Карот, которые обладали способностью только к генерации силовых импульсов, присоединились к боевикам, а Яньар…

Яньар – это особая песня.

Он стал Провидцем, наш Яньар. В отличие от обычных Провидцев, он не употреблял ни элкеса, ни других стимулирующих препаратов, чтобы видеть будущее. Но однажды он признался мне, что ему очень хочется накачаться элкесом до создания перенасыщенного раствора – чтобы перестать видеть.

Фиолетовые совсем не торопились домой, по понятным причинам. Я и так слишком поздно сообщил о том, что они разделились. Мы с Фиолетовым учились в одной разведшколе, и были закадычными друзьями. Кто-то из четверки мог погибнуть во время боевых действий, и таким образом отпала бы необходимость уничтожать их всех. Но она не отпала. «Звездный ветер», наш корабль, стартовал с Тарки последним. Фиолетовые и их группа должны были прикрывать караван транспортных судов во время отхода нашей армии. А я должен был проследить, чтобы Фиолетовые были на борту «Звездного ветра», когда мы достигнем Руткэцэглен.

Как говорится, дружба – дружбой, а служба – службой.

Одолеть меня они не смогли бы всем отрядом, экипаж корабля не в счет. Никому не захочется подписываться под дело о государственной измене.

Руткэцэглен мы так и не достигли, но не по вине Фиолетовых.

Все произошло слишком быстро даже для космического боя. Сначала приборы зарегистрировали необъяснимые помехи. Не успел Элиш в очередной раз подколоть Юлера – это его фирма поставила оборудование, и на обкатке был обязан присутствовать инженер-представитель производителя – так вот, не успел штурман съязвить, как прямо по курсу в том месте, где мы уже и из иллюминаторов могли видеть оранжевую шапку Руткэцэглен, вспыхнула звезда. Надо отдать Цимрику должное, он все понял сразу.

Пока температура в третьем топливном баке позволяла нам мыслить, мы гадали, что случилось на нашей планете. То есть понятно было, что Руткэцеглен больше нет, но почему? У меня сразу появилось одно предположение, но сообщать его товарищам я не спешил. Туоки, корабельный психолог, и так давно намекал мне, что у меня начальная стадия паранойи. И шизофрении. А что поделать, обе болезни относятся к категории профессиональных.

Иньяр, которому наскучили эти бесплодные переборки вариантов, к концу пятого парсека неохотно раскололся. Братья могли видеть не только будущее, но и прошлое. Если все четверо хотели этого. Сеанс превращения в «чистую мысль» очень дорого обходился.

– Это был смертник, – сказал Иньяр. – Тарк-смертник. И даже не один. А теперь заткнитесь, кольца влажные. Хватит тратить бестолку бесценный кислород!

Но если бы Цимрик не успел бросить «Звездный ветер» в гиперпространственный прыжок сразу, как только приборы показали невозможное, спорить было бы некому. Нас разнесло бы пыль, как и весь флот кэцэров. Как и Руткэцэглен.

Однако за секунду до того, как мы покинули обычное пространство, со «Звездного ветра» сорвало левый ускоритель и все радиэнны по левому борту, а так же пробило третий топливный бак. Корабль мог выполнить нырок и с такими повреждениями. Но вот маневрировать в открытом космосе мы уже вряд ли смогли бы. Без радиэнн это было невозможно даже при наличии достаточного количества топлива, а того, что оставалось в третьем баке, хватило нам только слегка перекусить перед сном.

Крогт, начались трудности перевода… Ладно, я с этим сталкивался уже не раз. Вот мне интересно, почему Яньар хотел, чтобы я написал этот отчет на языке аборигенов? Впрочем, он Провидец, ему виднее.

Мы, кэцэры, не спим. Когда мы перевариваем сложную по составу пищу, мы теряем сознание, но это ближе к коме, чем у аборигенскому понятию «сна». У нас нет мозга, которому требовался бы отдых. Мы являемся мыслящей жидкостью. Прибывая на планету, мы обычно копируем самую развитую форму жизни. Потом, когда истинных аборигенов не остается, мы все равно сохраняем этот облик. Тела аборигенов, как правило, идеально приспособлены к местным условиям. Но способность принять любой вид сохраняется в нас, даже если в течение жизни наши предки не пользовались ей.

Философов очень интересует, каковы же должны были быть исходные условия, чтобы мы сформировались как вид. Официальная доктрина гласит – гласила – что во время путешествия по космосу в клане кэцэров появился второй Высший. Его не успели уничтожить, и он поднял бунт на корабле. Его вместе с приспешниками выбросили на Руткэцэглен, которая оказалась ближайшей по курсу планетой, а корабль-матка продолжил свой путь. Но эта история, хотя и является правдой, не дает ответа на исходный вопрос. Философы считают, что таких естественных условий существовать не может, что наша раса создана искусственно. Ответ на вопрос «зачем» предлагался изумительный – кэцэры созданы какой-то древней, искушенной в технологиях расой для того, чтобы мы завоевали Галактику.

Для них, не для себя.

Как знать.

Мифология аборигенов дает свой ответ на вопрос «откуда мы взялись».

И он странно близок к нашему. Живая мысль, хммм…

Да, я забыл сказать – звезда, к которой направился наш покалеченный космолет, оказалась двойной. «Звездный ветер» был легким истребителем, не рассчитанным на перевозку большого количества солдат на такие расстояния. На борту не было ни еды, ни условий для анабиоза тех тел, в которых мы тогда находились. Техникам удалось заткнуть дыру в баке. После чего мы все, за исключением Цимрика и Элиша, которые остались следить за ходом полета, приняли свой истинный вид и наполнили собой бак. Цимрик пообещал поддерживать температуру, необходимую для того, чтобы мы «замерзли», но не такую, чтобы мы «замерзли» совсем.

Злой и серый от голода Элиш уминал меня в летный скафандр.

– Слышь, красавчик, – сказал я ему. – У тебя на правом копыте заусенец.

– С чего ты взял? – хмуро спросил штурман, подталкивая меня к люку.

– Чумф сказал, – доверительно сообщил я.

– Хватит чесать языками! Шевелитесь! – заорал Цимрик.

Он пинками придавал форму выползшей из топливного шланга капле. Скорее всего, это был Юлер, мы с ним были рядом. Он должен был появиться из шланга следом за мной.

– Эта галоша развалится, как только мы войдем в плотные слои! – рявкнул Цимрик. – Я удивляюсь, почему она до сих пор не развалилась!

Меня больше удивляло, как Цимрик сумел приблизиться к планете и начать снижение. Но и восхищало тоже.

Створки люка разошлись. Поскольку сам я на ногах еще стоял нетвердо, штурман придал мне ускорение. Конечно, правым копытом. Я ожидал этого и успел чуть качнуться – так, что заусенец намертво заклинило в одном из захватов оружейного пояса скафандра и вырвало напрочь. Люк захлопнулся, но мысленный вой Элиша сопровождал меня еще секунд тридцать.