Литмир - Электронная Библиотека
A
A

«В книжках мальчики колют лучину и собирают пенни, чтобы купить чай и книжечку».

«Вот свиньи!» — сказал Дикки, — «Давай лучше о чем-нибудь другом поговорим». И Освальд с удовольствием согласился, потому что ему тоже было как-то не по себе.

За чаем мы все сидели тихо, потом Освальд поиграл с Дэйзи в шашки, а все остальные принялись зевать. В жизни у нас не было такого скучного вечера. Все были страшно вежливые, все говорили «спасибо» и «пожалуйста» куда чаще, чем это требуется нормальному человеку.

После чая вернулся домой дядя Альберта. Он приехал веселый, рассказал нам много всякой всячины, но вскоре заметил, что мы какие-то скучные и спросил, какая туча омрачила наш юный рассвет. Освальд понял вопрос и хотел сказать: «Все дело в этом обществе Будем Послушными», но само собой, он ничего не сказал, и дядя Альберта тоже замолчал, и только когда он заходил поцеловать девочек перед сном, еще раз спросил, что случилось, но никто ничего ему не сказал, так что наша честь осталась незапятнанной.

На следующее утро Освальд проснулся рано. Освежающие лучи утреннего солнца коснулись его узкого ложа, и он разглядел спящие тела своих любимых братиков, а так же Денни, который засунул голову под подушку и свистел словно закипающий чайник. Сперва Освальд не мог вспомнить, что с ним такое случилось, но потом сообразил, что все дело в этом Будем Послушными, и тотчас пожалел, что у него такая на редкость хорошая память. Ему показалось, что теперь уж и пошевелиться нельзя и даже расхотелось бросать в Денни подушкой. Но он все же собрался с духом, как следует прицелился и засветил Денни прямо в брюхо, так что день начался веселей, чем можно было ожидать.

Накануне Освальд не успел сделать ничего особо хорошего, только начистил медный подсвечник у девочек в комнате — с помощью своего носка, и то зря, потому что утром пришли горничные и заново начистили его, а носок потом уже не отыскался. Служанок было две, и одну из них надо было звать не Джейн или Элайза, как обычно, а миссис Петтигрю, потому что она и еду готовила, — надо же! — это вроде того, как если бы я стал еще и стихи писать.

После завтрака дядя Альберта сказал:

«Я удаляюсь в уединенное убежище кабинета. Вплоть до половины второго не смейте тревожить мой покой, лишь смертельная опасность может оправдать вторжение на частную территорию, и лишь человекоубийство — или, вернее, убийство мальчишки — может служить расплатой за это преступление».

Мы сообразили, что должны оставить его в покое, и девочки решили пойти поиграть во двор, чтобы уж точно ему не помешать, тем более, что в такой солнечный день всем хотелось поскорее выйти из дому.

Когда мы выходили, Дикки отозвал Освальда в сторонку и сказал:

«Послушай — тут одна вещь…»

Освальд последовал за Дикки в соседнюю гостиную, Дикки запер дверь и огляделся, но тут у Освальда лопнуло терпение и он сказал:

«Ну же, колись», — и без вас знаю, что так говорить не положено, но между братьями можно.

Дикки сказал:

«Да ерунда в общем. Я предупреждал тебя, что так и будет».

Освальд старался быть терпеливым и спросил:

«В чем дело? Весь день, что ли, будешь тянуть?»

Дикки поразмыслил и сказал:

«Понимаешь, я хотел сделать как сказано. Словом, хотел что-нибудь полезное… Помнишь это окошко в молочном погребе, которое почти не открывается? Я закрепил защелку проволокой, и оно как следует открылось».

«А они сказали, что им лучше, когда оно закрыто», — сказал Освальд (он слишком хорошо знает, что взрослые ко многим вещам относятся совсем иначе, чем мы).

«Это бы наплевать», — сказал Дикки. — «Я в любой момент могу снять проволоку, пусть только скажут. Но эти дурочки пошли и приволокли целый молочник и прислонили его прямо к окну — они даже и не посмотрели, как я все исправил. Этот проклятый молочник толкнул окно, оно распахнулось, и все полетело прямехонько в ров, а теперь они все вне себя, потому что мужчины ушли в поле, а другого молочника у них нет. Будь я фермером, я бы уж не пожалел денег и завел бы у себя один-два запасных молочника. Всегда может произойти какая-нибудь неожиданность. Я, что ли, виноват?»

Дикки очень разволновался, но Освальд сохранял хладнокровие, во-первых потому, что он-то уж точно не был виноват, а во-вторых потому, что он человек предусмотрительный.

«Не беда», — утешал он брата, — «держи хвост морковкой. Сейчас мы достанем этот дурацкий молочник. Пошли».

Он выбежал в сад и издал пронзительный свист, который должен был послужить сигналом всем остальным.

Когда все собрались вокруг него, он произнес краткую речь.

«Сограждане! Друзья!» — воскликнул он, — «нас ждут великие дела!»

«Ты ведь не собираешься сделать что-нибудь нехорошее, как в прошлый раз, когда у нас были великие дела?» — спросила Дэйзи.

Алиса зашикала на нее, а Освальд предпочел сделать вид, будто он ничего не слышал.

«Один из нас упустил великое сокровище», — сказал он, — «и ныне оно покоится на дне рва».

«Я не упускал — эта гадость сама перевернулась», — сказал Дикки.

Освальд поднял руку, чтобы ему не мешали и сказал: «Как бы то ни было, сейчас молочник лежит там. Наш долг — возвратить его опечаленным владельцам. Вот что, надо обыскать ров».

Все просияли. Этого требовал наш долг и это было интересно, а и то и другое редко бывает вместе.

Мы пошли в сад на другую сторону рва. Там был крыжовник и другие заманчивые кустарники, но мы ничего не трогали без спроса. Алиса пошла и попросила разрешения. Миссис Петтигрю сказала: «Ба! Да ешьте на здоровье — я полагаю, вы так и так все съедите, даже если вам и не разрешат!» Что доказывает, как мало она понимала благородную натуру членов семейства Бэстейблов, но ей предстояло еще ближе познакомиться с этой натурой.

Сад спускался к темным водам рва. Мы сидели на солнышке и рассуждали, как здорово будет прочесать дно этого рва, но тут Денни спросил: «А как же вы собираетесь это сделать?»

Мы онемели — все мы не раз читали в книжках о том, как искали во рву или озере пропавшего наследника или спрятанное завещание, но никто из нас понятия не имел, как же это делать на практике.

«Нам нужен дредноут, вот что нам нужно», — сказал Денни, — «но наверное у фермеров этого нет».

Оказалось, что фермеры и слыхом не слышали о такой вещи. Наверное, Денни перепутал слово, но он стоял на своем.

Тогда мы сняли простынку с постели Освальда, сняли носки и ботинки и попытались опустить простынку на дно рва, благо с этой стороны как раз было мелко, но простынка ни за что не хотела опускаться на дно, пока мы не зашили камешки в один ее край, а тогда она зацепилась за что-то на дне и хотя нам удалось ее вытащить, она вся порвалась. Мы очень огорчились, потому что она к тому же сильно испачкалась, но девочки сказали, что отстирают ее в тазике у себя в комнате, и мы решили: раз уж она порвалась, то можно продолжить исследование, а стирку отложить на потом.

«Ни один человек не догадывается, какие сокровища таятся в этой темной заводи!» — сказал Ноэль.

Мы решили проволочь простынку дальше с этой стороны, а потом подвести ее к тому месту, где над водой открывалось окно молочного погреба, и куда должен был упасть молочник. То место мы как следует рассмотреть не могли, потому что там, где стена дома подходит ко рву, в расщелинах между камнями сильно разросся кустарник. А с другой стороны напротив молочного погреба прямо к воде спускается какой-то сарай — все это очень похоже на Венецию, но беда в том, что никак не подберешься к нужному месту.

Мы связали веревкой разорванные концы простыни и снова спустили ее в воду. Освальд сказал:

«А теперь, сограждане, тяните дружно, тяните из всех сил. Раз-два», — но тут Дора выронила свой край простыни и завопила:

«Там черви, черви! Я чувствую, как они извиваются!» — и она выскочила из воды, еще прежде чем эти слова выскочили у нее изо рта. Девочки перепугались и выпустили простынку так быстро, что мы потеряли равновесие, и один из нас окунулся с головой в воду, а все остальные промокли до пояса. Провалился, само собой, Г. О. Тут Дора страшно рассердилась и сказала, что во всем виноваты мы. Пришлось сказать ей, что мы думаем по этому поводу, и в конце концов девочки ушли в дом вместе с Г. О., чтобы помочь ему переодеться. Пока они ходили, мы еще немножко полакомились крыжовником. Уходила Дора страшно рассерженная, но она не злопамятна, только чересчур обидчивая, и к тому времени, когда они вернулись, мы увидели, что все уже в порядке. Так что мы сказали: «А теперь что будем делать?»

6
{"b":"181739","o":1}