Небольшой пузыречек с круглыми беловатыми таблетками я быстро сунула в карман, собираясь потом определить его содержимое. Больше я никуда заглядывать не стала – времени было в обрез. Кристина вскоре появилась на пороге комнаты с большим стаканом сока в руках. Поблагодарив ее, я выпила весь стакан, хотя никакой селедки с утра не ела и вообще не имела такой привычки.

– Спасибо, Кристина. У меня к тебе, собственно, остался только один вопрос: у тебя есть какие-нибудь проблемы?

– В смысле? – воззрилась на меня девчонка.

– В смысле, не может вся эта заваруха с мотоциклистами быть направлена на тебя лично? А не на твою маму и не на концерн «Эвита»? Может быть, есть какие-то недоброжелатели лично у тебя?

Кристина задумалась, и лицо ее постепенно принимало мрачное выражение. Я не торопила ее, давая возможность хорошенько все взвесить.

– Нет, – все-таки ответила она. – Никаких недоброжелателей у меня нет!

– И никто больше в последнее время ничего от тебя не требовал?

– Нет, – резко ответила Кристина. – Только мамаша! Которая требует, чтобы я училась и подчинялась ее дурацким правилам!

Я не стала комментировать это заявление, еще раз поблагодарила девчонку и вернулась в кухню.

– Ну? – сразу же вскочила с места Темникова, а мужчины перевели на меня вопросительные взгляды.

– Да, в сущности, ничего нового, – усаживаясь на стул, поведала я. – За исключением одной детали: эти малолетние болваны просили Кристину передать маме, чтобы лучше ее берегла. Вам она говорила об этом?

– Не-ет, – потрясенно протянула Темникова. – Но что… Что это значит? Они пытались сказать мне, что в следующий раз что-нибудь сделают с Кристиной?

– Возможно, они сказали это просто так, к слову. И совсем не имеют в виду конкретно вас, – сказала я.

– Да «Атлант» это! – с железобетонной уверенностью повторил свою версию Бабурин. – Ясное дело! И на Елену мотоциклист пытался наехать, помните?

Он обвел всех присутствующих взглядом и продолжил:

– И зря Куропаткин не хочет с ним разобраться! Они же щенки трусливые – с бабой да девчонкой связались!

– Возможно, вы и правы, – задумчиво сказала я. – Если только она вообще говорит правду.

– Что вы имеете в виду? – насторожилась Темникова.

– Ну, она же явно соврала насчет школы, – заметила я. – А уж то, что в одном из лучших лицеев не укомплектован штат учителей – вообще бред. Где гарантия, что в своих «показаниях» она честна? Ваша дочь вообще часто вам врет?

– Нет, но… – Темникова была в замешательстве. – Она, конечно, не примерная ученица и может иногда прогулять школу, но ведь это же совсем другое!

И посмотрела на Ильичева с Бабуриным, словно ища у них поддержки. Те сидели с мрачным видом молча, не решаясь что-либо комментировать. Я же постоянно помнила про флакончик с белыми таблетками, лежавший у меня в кармане джинсов. В том, что эти пилюльки не от головной боли, у меня практически не было сомнений. А люди, принимающие наркотики, как известно, могут сочинить что угодно. В том, что Кристина – девчонка взбалмошная и с неуравновешенной психикой, мне и так было ясно из общения с ней. Но что стоит за ее ложью, если допустить, что она все выдумала?

– Елена Константиновна, у меня сложилось впечатление, что ваша дочь испытывает к вам… как бы это выразиться… не совсем теплые чувства, – все-таки заставила я себя сказать правду. – Я не знаю причин этого, но советовала бы вам хорошенько задуматься на эту тему.

Темникова совсем растерялась, но постаралась взять себя в руки.

– С чего вы это взяли? – с вызовом спросила она.

– Из разговора с ней. У нее какие-то обиды на вас, и, мне кажется, она может сознательно делать то, что причинит вам боль.

Темникова отвела глаза. В них блеснули слезы.

– Вы знаете друзей вашей дочери? С кем она общается? Как проводит свободное время? – забросала я ее вопросами.

– Конечно, я знаю, у нее есть подруга Наташа, еще Жанна… Они вместе играют в какой-то группе, кажется.

– А вы часто видите ее друзей? Знаете, чем они занимаются, пока вас нет?

– Я работаю! – произнесла Темникова, защищаясь. – С утра до ночи! Чтобы ее же обеспечивать всем необходимым! Знаете, какие запросы у нынешней молодежи? А помогать мне некому – я вдова!

Бабурин медленно поднял взгляд и уперся им в Темникову.

– В молодежной полубогемной среде распространены всякие пороки, которые девочкам ее возраста могут казаться жутко модными и крутыми, – продолжала я. – Бисексуальность, например, наркотики…

– Да что вы! – всплеснула руками Елена Константиновна. – Какая бисексуальность, она же еще совсем ребенок! Вы, наверное, насмотрелись этих фотографий в ее комнате, вот вам и взбрело в голову! Уверяю вас, это все просто игра! Кристина абсолютно нормальная девочка, просто у нее переходный возраст, вот она и пытается выделиться! А про наркотики я даже говорить не хочу! Я специально отдала ее в этот лицей, потому что там наркоты нет по определению! Требования жесткие – отчисляют мгновенно!

Я подавила вздох. Мне не хотелось сейчас публично показывать найденный в столе у Кристины пузыречек.

– К тому же она представительница эмо, – продолжала убеждать, кажется, саму себя Елена Константиновна. – А для них свойственно вести здоровый образ жизни. То есть никакого алкоголя и сигарет, не говоря уже о наркотиках! Я сама читала статью в Интернете, мне же небезразлично, чем живет моя дочь!

И снова я подавила вздох, поражаясь материнской наивности. Зато свое мнение счел нужным высказать Бабурин,

– Ты ее совсем разбаловала! – жестко произнес он. – Разбаловала и забросила одновременно! Откупаешься дорогими игрушками, шмотками, уроки разрешаешь прогуливать! А что она в это время делает – ты ни сном ни духом!

– Алексей, ты забываешься! – повысила голос Елена. – Я вообще-то выполняю свои материнские обязанности.

Бабурин замолчал на некоторое время, потом произнес:

– Значит, так! С «Атлантом» я сам разберусь. Сейчас поеду кое-куда, пробью тему. А ты ее никуда не пускай. И в лицей этот гребаный тоже.

– Но как же, ты же сам говоришь, что… – начала было Темникова испуганно, но Бабурин жестом остановил ее:

– Пусть на домашнее обучение переходит! Спокойнее будет всем! И не кричи, что денег нет, – на это найдутся! Сегодня пусть дома сидит, и завтра тоже. Будет кобениться – позвонишь мне, я сам с ней поговорю. Все. Мне пора.

И он поднялся из-за стола.

– Думаю, Владимир Николаевич, нам тоже пора, – обратилась я к Ильичеву. – Я уже выяснила все, что хотела.

– Да, – Ильичев с готовностью отодвинул свой стул. – Поехали.

Темникова стояла в прихожей подавленная. Она вяло поблагодарила нас и попрощалась. На улице мы расселись по своим машинам и разъехались в разные стороны. Ильичев сидел задумчивый и не очень веселый.

– Что голову повесили? – спросила я.

– Вообще-то я согласен с Алексеем, – разжал губы Ильичев. – И с вами.

– В чем? – поинтересовалась я.

– Дело в том, что Кристина, как вы правильно заметили, девочка сложная. Мне всегда было тяжело с ней общаться, хотя это случалось нечасто. Она совершенно не похожа на мою собственную дочь. Хотя они почти ровесницы, и у нее тоже этот пресловутый переходный возраст, но все не столь критично. С Аней вполне можно договориться, и она никогда не врет так беспардонно и не хамит взрослым людям.

– Елена Константиновна тоже идеализирует собственную дочь, – с иронией заметила я.

– Я понимаю, что вы думаете обо мне, – согласно кивнул Ильичев. – Но моя жена много занималась Аней и продолжает это делать. Я даже настоял, чтобы она не работала, поскольку считаю, что роль матери – главная для женщины.

– Это похвально, что вы берете обеспечение семьи на свои плечи, – сказала я. – Но у Елены Константиновны, как я понимаю, такой каменной стены нет. Она же вдова.

Ильичев как-то неопределенно поиграл бровями, отвернулся к окну и пробормотал:

– Ну, процентов прибыли от концерна ей бы вполне хватило. Не на роскошную жизнь, может быть, но на вполне приличную.