— Спортсмены не пьют! — сурово заявил Юрка. — Поговорить надо.

Мы вошли в квартиру и поговорили.

Выяснилось, что у алкаша есть зять, бригадир грузчиков. Бригада подрядилась перевезти рояль доценту консерватории: со старой квартиры на новую. Инструмент не пролез в двери. Пришлось извлекать его через балкон с помощью лебедки, колесико которой крепилось на крыше. Дядя Миша подшустрил и заработал на две бутылки.

Про звезду с бриллиантами мы даже не заикнулись: было ясно, что алкаш здесь ни причем.

Когда мы оказались во дворе, Юрка задрал голову и спросил:

— Где конкретно тут грабили?

Я показал ему кривулинское окно. Там уже было темно — Сережка вовсю дрых.

Стас начал прощаться: ему еще предстояло пилить домой через пол-Москвы. Мы с Юркой проводили его до метро. Напоследок они ото шли в сторонку и стали о чем-то жарко шептаться. Брат что-то требовал. Друг не соглашался. Сколько я помнил себя, эта парочка вечно спорила. Долговязый Юрка быстро заводился, но был отходчивым. Стас, маленький и настырный, любил довести его до белого каления, а потом вдруг взять и полностью признать Юркину правоту. На обратном пути я спросил:

— Ну, как прошли сборы? Ты уже поплыл на мастера?

Брат небрежно кивнул.

— Поздравляю, Юрка!

— На тренировке — не в счет, — отмахнулся он. — Результат нужно давать на соревнованиях. Через неделю поедем в Венгрию на юношескую Европу. Вот там и посмотрим, чего я стою!

Это было вполне в Юркином духе: о том, что его включили наконец в сборную страны, сообщить как бы между прочим.

Мы не спеша шагали по ночной улице. Кое-где в подворотнях мелькали подозрительные тени. Но я был спокоен. Рядом был Юрка. Пару раз мой локоть как бы невзначай коснулся мощной руки брата.

На перекрестке два амбала в одинаковых кожаных пиджаках лениво, через губу, попросили у нас закурить. Юрка хладнокровно сообщил, что мы не курим. Пиджаки оживились и хотели было возникнуть, но, покосившись на широченные плечи брата, передумали.

Уже лежа в постели, я спохватился:

— Слушай! А как ты допер, что я сижу на этом чердаке?

— Нам позвонили, — отозвался Юрка сонным голосом. — Только я приехал с вокзала, а тут…

— Позвонили? — изумился я. — Кто?

— Откуда я знаю! Какая-то девчонка. То ли Нина, то ли Зина.

— Сима! — воскликнул я.

— Ну да, Сима. Сказала, что ты застрял на чердаке. Продиктовала адрес. Давай спать, Димка!

Я не отставал:

— А как Сима узнала, где я?

— Отвяжись, а? Мне в шесть утра вставать на тренировку, кретин!

Через минуту брат уже спал. Утром я позвонил Симе.

— Привет! — как всегда, обрадовалась она. — Я думала, ты еще вчера позвонишь.

Я спросил про чердак.

— Это Степа! — засмеялась девочка. — Он все о тебе знает: где ты находишься и что делаешь.

— Он что, следит за мной?

Она возразила:

— «Следит» плохое слово. Он просто опекает тебя. Да, Дима! А что там у тебя все время звенело? Степа слышал с крыши! Будильник, что ли?

— Послушай, — нахмурился я. — А чего это наш Шерлок Холмс все время прячется? По-прежнему жены боится? Мне нужно кое-что рассказать ему.

— Хорошо, я передам.

Мы помолчали.

— А брат твой Степе совсем не понравился! — сообщила Сима. — Говорит, сразу чувствуется, что у него плохой характер.

— Ни фига себе! — хмыкнул я. — Характер хуже, чем у ворона, поискать! А туда же: критикует других.

Она засмеялась, а потом сказала:

— Дима, вот еще что! Степа надеется, что ты помнишь: о нем никому ни слова. Даже брату!

Я ответил, что помню.

Последним уроком была литература. Нам раздали проверенные сочинения на тему «Русь! Куда же несешься ты?» Ошибок я сделал, как обычно, вагон и маленькую тележку. За грамотность — пара. Зато тема была раскрыта на трояк. Общая оценка — трояк с двумя минусами. У Маслова оказалось два пятерика. Федька провернул свой коронный финт: нафигачил «Русь» в стихах. Это всегда действовало безотказно. Жаль, сокрушался толстяк, что нельзя в стихах решать задачки по алгебре.

Он вдруг сказал:

— Смотри, какая ворона интересная! Сидит себе и сидит. На людей — ноль внимания. Я повернулся.

За нашим окном примостился на ветке Степа. Для отвода глаз сыщик держал в клюве пустую коробочку из-под йогурта. Ворон делал вид, будто целиком поглощен драгоценной добычей. Наконец он поднял голову и встретился со мной глазами. Как бы в нечаянном испуге Степа выронил свою коробочку и, взмахнув крыльями, плавно ушел в сторону парка. Намек я понял. Отделавшись на крыльце школы от Маслова, я направился в парк.

По дороге я зашел в какой-то задрипанный магазинчик и попросил взвесить триста граммов ветчины.

Плотная, похожая на Шварценеггера, продавщица читала роман. Не поднимая глаз от книги, тетка сообщила задумчиво:

— Она — зеленая.

— Отлично! Беру!

Шварценеггерша продолжала читать. Я нетерпеливо постучал монеткой по прилавку.

— Пожалуйста, триста ветчины!

По-прежнему не отрываясь от романа, она спросила:

— Для собаки, что ли?

— Ну да! Такая зануда: не ест свежее.

Продавщица вздохнула, заложила книгу сторублевкой и бросила на весы заветренный шмат ветчины. Цвет у него был не зеленый, а скорее, серый.

— Похуже ничего нету? Знаете, чтоб с запашком!

Она покосилась на меня:

— Разыгрываешь, небось?

Я вздохнул:

— Если честно, это не собака.

— А кто?

— Крокодил. Вот такой длины!

— Гена? — прищурилась она.

— Почему Гена? Гоша! На птичьем рынке приобрели.

Женщина убрала ветчину и опять уселась за роман.

— Иди, мальчик, уроки делай!

Я пожал плечами и вышел.

…Степа переспросил:

— Значит, воет волк, а потом — отбой?

— Ну! И никто ничего не говорит. Ни слова.

— Очень интересно. Ты понимаешь, что это значит?

— Конечно! Он не хочет, чтобы я узнал голос. Это кто-то из своих. Но кто? Трухнов и Беляев отпадают. Федька Маслов тоже. Кривулина ты сам отмазал. Мартышка, что ли?

— О Вите Мартынове я справлялся, — заметил ворон. — Он не способен спуститься с крыши по веревке. У парня страх высоты. Именно поэтому Мартышкин дедушка застеклил лоджию: внук боялся выходить на нее.

— Ты подслушал разговоры во дворе? — догадался я.

Он кивнул.

— А вчера я летал в Саратов.

Я опешил.

— Зачем?

— Твоего брата проверял.

— Ты в своем уме? — возмутился я.

— Это для тебя он брат, а для меня — такой же подозреваемый, как и все. В принципе он мог бы на один день смотаться из Саратова в Москву и ограбить квартиру. Но оказалось, все в порядке. Юра с соревнований не отлучался.

— Саратов — это же бог знает где! На Волге!

— Я летал на самолете, — сказал Степа.

Я засмеялся.

— Пожалуй, мне пора! — засобирался сыщик. — Хочу проверить еще одну любопытную версию.

— Какую?

Он промолчал.

— А мне что делать, Степа? Продолжать трепаться во дворе про звезду? Всех уже тошнит от нее!

Ворон внушительно проскрипел:

— Ты делаешь важное дело, Дима. Очень важное. Если ты думаешь, что расследование преступлений — это сплошные погони, перестрелки и все такое, то ошибаешься. Девяносто процентов усилий сыщика уходит на кропотливую скучную работу. Без нее никак не обойтись.

Я заметил в траве полуистлевший прошлогодний окурок. С нарочитой брезгливостью поднял его двумя пальцами и отправил в карман куртки.

— Потом в урну выброшу!

Степа промолчал. Решив, что почва подготовлена, я спросил:

— А как ты вообще заделался сыщиком, Степа? Ведь не с бухты-барахты?

Ворон наклонил голову и оценивающе посмотрел на меня, как бы прикидывая, стоит ли рассказывать, а потом проронил сдержанно:

— У меня был хороший наставник.

— Сыщик?

— Майор Московского уголовного розыска.

— Человек? — удивился я.

— Естественно. Воронам воинских званий пока еще не присваивают. Николая Даниловича оболгали и уволили из органов. А у него — два ордена Красной Звезды! Он страшно переживал. А тут подвернулся я — ну, и…