— Зря ты один пошел, от других оторвавшись, — заметил Николай Христофорович.

— Так я ж твои паруса углядел, сразу понял, что это ты! Дай, думаю, то бишь, к Крест-топорхычу сплаваю, узнаю, не видел ли катерка подозрительного. А может, он к нам присоединится, если делов других нет.

— Нет, ничего я не видел, только ваши два выстрела и слышал, — покачал головой Николай Христофорович. — А насчет того, чтобы с вами плыть… Сам видишь, какая у меня компания и можно ли ее под бандитские пули подставлять!

— Никак нельзя, — согласился браконьер, поглядев на ребят.

Все друзья в это время думали про себя, что преследование убийц среди флотилии браконьеров — это было бы безумно интересное приключение! Но никто не осмелился высказать это вслух, отлично понимая, что взрослые ни за что не согласятся такое приключение им подарить.

— Так что я пойду пока дальше вниз по течению, — сказал Николай Христофорович. — Если что увижу, услышу или узнаю, то найду способ тебе передать.

— В крайнем случае, сигнальную ракету пускай, — сказал Ерофеич. — И поосторожней будь, пока не отойдешь подальше от этих мест. Кто знает, где они сейчас и где можно нарваться на них нежданно-негаданно?

— Наверно, оторвались уже, выше по течению ушли, — заметил «Крест-топорхыч».

— Не скажи! Я ж говорю, они хитрые. Несколько раз петли делали, чтобы нас обмануть. У них понятно, какой расчет — растащить нас подальше друг от друга, чтобы по отдельности с нами справиться. Один раз чуть не получилось…

— Значит, вы не впервые вступаете с ними в перестрелку? — спросил Петькин отец.

— Ну да, я ж говорю, что мы их два раза чуть не накрыли. Похоже, подранили кого-то из них, поэтому им теперь трудней передвигаться.

Над рекой взвилась сигнальная ракета и по резкой дуге пошла вниз, рассыпая разноцветные огни.

— Это меня кличут, — вздохнул Степан Ерофеич. — Ну, бывай, Крест-топорхыч. Спасибо тебе за угощеньице. Бог даст, мы быстренько с этими нелюдями управимся, тогда вниз поспешу, вслед за тобой, чтобы тебя икоркой и осетриной побаловать.

Он попрощался со всеми, забрался в свой катер. Николай Христофорович отвязал катер от берега и кинул конец каната браконьеру. Тот ловко поймал канат, сложил его, завел мотор, развернул катер и скоро исчез в ночи.

— Ну и ну… — пробормотал Миша, выражая чувства всех ребят.

— И часто тут такое бывает? — спросил у Николая Христофоровича Петькин отец.

— Очень редко. Но бывает. Впрочем, нас это не касается. Вот только, я считаю, ночевку на берегу надо отменить — на всякий пожарный. Сворачиваем палатку и возвращаемся на яхту.

— Но… — начал было Петя, пытаясь выступать представителем всех ребят. Очень обидно было менять планы ночлега, уже наполовину осуществленные.

— Никаких «но»! — резко перебил его отец. — Самим надо соображать, что в таких обстоятельствах, тем более в чужой местности, где совсем другие законы жизни — надо быть вдвойне осторожным!

Что ж, ребята отлично понимали, что «надо» и что элементарное благоразумие требует провести эту ночь на яхте — хотя имелся всего-то, наверное, один шанс из ста, что беглые преступники выскочат прямо на них и что эта история коснется их каким-то боком.

Приуныв, они собрали палатку, потушили костер и вернулись на яхту. Было уже поздно, и все принялись устраиваться на ночлег. Размещались они так: Николай Христофорович в одноместной капитанской каюте. Оса — в первой из двойных, во второй двойной — Петька и его отец, а в трехместной — Саша, Сережа и Миша. Бимбо на протяжении ночи переходил то в каюту своих хозяев, то в большую каюту трех ребят (хотя, конечно, назвать эту каюту «большой» можно было только по сравнению с остальными).

Раза два случалось, что ребятам не спалось — настолько они были переполнены новыми впечатлениями в эти первые дни на яхте, и тогда они собирались в «большой» каюте и болтали до полуночи, пока у них не начинали слипаться глаза. Взрослые не возражали и требовали только, чтобы не было гама.

Сегодня, похоже, им опять долго не удастся уснуть, переваривая необычайную историю, которая косвенно задела их нынешним вечером.

— Я только постелю постель, чтобы сразу отползти в нее и бухнуться, как только захочется спать, и вернусь к вам, — сказала Оса, увидевшая, что ее друзья расположены посидеть и поболтать не меньше, чем она сама.

— А я достану молока и печенья, — сказал Петя.

В одной из прибрежных деревень взрослые купили пятилитровую канистру свежего молока, безумного дешевого по сравнению с московскими ценами, да к тому же не менее безумно вкусного! Ребята никогда не думали, что молоко может быть такой вкуснятиной. Там же взяли творога, сметаны, сала, огурчиков и несколько десятков совсем свежих яиц. Эти яйца были крупными, а желтки у них были желтее некуда — такие яркие, что и не сравнить с бледными желтками яиц, продающихся в городских магазинах. Утром Николай Христофорович приготовил на всех яичницу-глазунью, зажарив ее на сале — еда была пальчики оближешь! А количество яиц, казавшееся беспредельным, сразу резко поубавилось — еще бы! — глазунья на семь человек, у каждого из которых аппетит разыгрался на свежем речном воздухе, даже Бимбо получил три сырых яйца, которые ему разбили в обычный корм, вылакал их с преогромным удовольствием и всем видом показывал, что не откажется от добавки!

Николай Христофорович заглянул в большую каюту, когда Петя взгромоздил на стол канистру молока, уже опорожненную больше чем наполовину.

— Пейте, не стесняйтесь, — сказал старый поэт. — Завтра ми зайдем к моим старым друзьям: подзаправимся у них новым молочком. И яйцами тоже. А главное — такого меду у них возьмем, какого вы в жизни не ели! У них одна из самых крупных пасек в здешних краях. Молоко с медом и черным хлебом — это такая еда, о которой вечно мечтать будешь, когда разок ее попробуешь!

— А вы сами молока не хотите? — спросил Сережа.

— Выпью стаканчик, пожалуй, и пойду к себе. Мне надо заполнить судовой журнал.

Николай Христофорович вел судовой журнал с таким тщанием, как будто был капитаном огромного океанского лайнера, а не маленькой речной яхты, для которой судовой журнал в принципе не обязателен.

Николай Христофорович взял стакан молока и удалился в свою каюту. Петькин отец сказал, что полежит пока с детективчиком.

— Вы только не очень засиживайтесь, — предупредил он. — Чтобы завтра были не как сонные мухи, а как огурчики.

— Ага, как огурчики зелененькие и все в пупырышках! — отозвался Миша.

Все рассмеялись. Петькин отец подмигнул ребятам и удалился с книжкой в свою каюту.

— Вы знаете, — сказал мечтатель и фантазер Саша, когда все расселись вокруг откидного стола, а Бимбо устроился в проходике возле лесенки на палубу, — когда я сижу вот так, возле иллюминатора с молоком и крекером, я сам себе кажусь старым морским волком, и мне даже кажется, будто я макаю крекер не в молоко, а в испанское вино!

— Я тоже испытываю нечто похожее, — сказала Оса. — Когда я…

Но тут ее перебил резкий гудок, а потом в иллюминатор, глядевший на берег, ударил мощный луч света. И потом они услышали зычный голос — будто кто-то говорил в громкоговоритель или поднеся ковшиком руки ко рту:

— Эй, на яхте!..

Прильнув к иллюминатору, ребята увидели на берегу, где недавно стояла их палатка и горел костер, два милицейских «газика» и возле них нескольких человек в форме и в штатском. Им показалось, что позади милиционеров стоят три или четыре автоматчика в военной форме.

— Эй, на яхте! — повторил человек в штатском, стоявший впереди всех и державший у губ небольшой громкоговоритель — «матюгальник», как его называют попросту. — Досмотр! Кто у вас на борту?

Николай Христофорович уже поднимался на палубу.

— Яхта «Красавица», владелец Берлинг, — доложил он. — Кроме меня, на борту мой друг, пятеро несовершеннолетних и собака. Если желаете, можете удостовериться.