Нам более не удалось вступить с ними в сношение, хотя они беспрестанно плавали взад и вперед около корабля на небольшом расстоянии и знаками приглашали нас сойти на берег. Я не отважился, однако, воспользоваться их приглашением, поскольку упомянутые острова со всех сторон окружены коралловыми рифами, а поиски хоть немного сносной пристани заняли бы слишком много времени.
Мы удивлялись скорости, с какой их лодка шла в бейдевинд; она была снабжена только одним громадным парусом, сделанным из тонкой циновки в виде треугольника, острый угол которого обращен вниз. Искусство и проворство, с каким они поворачивали лодку во время лавирования, вызовут удивление каждого мореплавателя. Эти островитяне черны, довольно высоки ростом и худощавы; они весьма красиво убирают свои черные волосы венками из цветов; шея и уши также чудесно украшены. Их одежда состояла из двух искусно плетенных пестрых циновок, обвязанных около тела одна спереди, а другая сзади и висящих до колена. На их лицах изображались вежливость и добродушие; вообще я нашел, что они имеют большое сходство с малаями [малайцами].
Остановившись здесь до полудня, окончив опись этой группы и сделав удачное астрономическое наблюдение, я велел поставить паруса и направил курс к югу, чтобы исследовать другую группу, виденную в той стороне. Дикари плыли за нами, громко кричали, манили обеими руками к себе и показывали плоды. Я еще раз велел лечь в дрейф, надеясь, что они, может быть, теперь решатся посетить нас, но опять обманулся в своем ожидании: они также остановили свою лодку, радовались каждому движению корабля и обнаруживали свою радость громче всего, когда обрасопывали паруса. Мы манили их дружественными знаками к себе на корабль, но они в ответ указывали на берег; поэтому я оставил все старания вступить с ними в сношение и продолжал свой путь.
Вскоре мы могли осмотреть вторую группу, которая также состояла из малых островов, соединенных между собой коралловыми рифами; в середине островов была, по-видимому, глубокая лагуна. Эта группа отделяется от прежней каналом в 3 1/2 мили длины, и я решил пройти по нему; я распорядился, чтобы штурман, снабженный хорошей подзорной трубой, с марса заблаговременно предупреждал нас о всякой замеченной опасности; мы нашли канал свободным от всяких камней, да и дна нельзя было достать. В 4 часа пополудни мы обогнули южную оконечность этой группы и достигли до NW-ее части, оканчивающейся длинным и опасным рифом. Эта группа казалась необитаемой; хотя она была покрыта лесом, мы не заметили ни одной пальмы.
Население на прежней группе не могло быть большое, потому что мы видели только две лодки, а на берегу весьма мало людей; во всяком случае это население никак не может сравниться по численности с населением Пенриновых островов. Первую группу островов я назвал островами Кутузова, а вторую островами Суворова, в честь наших знаменитых полководцев[74]. Обе группы островов вместе простираются от N к S на 25 1/2 мили; их положение можно видеть на карте. Широта канала была по наблюдению 11°11'20'' с., а долгота по хронометрам, совершенно одинаковая с наблюденной незадолго перед тем, 169°50'37'' в. Склонение компаса 11°18' О.
В 6 часов вечера мы опять были в открытом море; я направил теперь курс к NNW, прямо в Камчатку. Хотя для вящей осторожности лучше было бы не продолжать плавания ночью в этой совершенно неизвестной стране, но необходимость прибыть в Камчатку как можно раньше заставляла меня поспешать, и мы быстро плыли вперед. На салинге беспрестанно находился матрос, который сменялся ежечасно; ночью переводили часового с салинга на бушприт. Такими распоряжениями мы, конечно, могли предохранить себя от того, чтобы «Рюрик» не наткнулся в темноте на высокую землю, но было бы нельзя избегнуть подводных или же весьма мало поднимающихся над поверхностью воды камней.
29 мая мы находились под 24°28' с. ш. и 162°21' в. д. С.-Петербургское экономическое общество снабдило меня тремя ящиками сушеной говядины (именуемой говяжьими сухарями) и одним ящиком сушеной капусты; это изобретение, признанное полезным на суше, надлежало испытать на море. И мне было поручено: открыть один ящик с говядиной при первом переходе через Северный тропик; другой, а также ящик с капустой – при вторичном переходе через него же; третий же ящик привезти обратно в С.-Петербург. Ящики были сколочены из тонких досок, так что воздух мог свободно проникать в них; это оказалось неприемлемым в морском путешествии и, по-моему, было главной причиной порчи мяса и капусты.
Когда мы в первый раз пересекли Северный тропик, то открыли один ящик с говядиной, но противный запах принудил тотчас бросить ее за борт. Сегодня, проходя во второй раз через этот тропик, открыли другой ящик с говядиной и ящик с капустой; поскольку запах был только затхлый, то из этого мяса и из капусты сварили похлебку, чтобы за офицерским столом судить о качестве этих припасов. Мы все нашли, что в крайности их можно употребить в пищу, но вкус их весьма противен; наш врач объявил, что они, содержа полусгнившие частицы, не могут быть здоровы[75].
3 июня. В 4 часа утра под 31°49 с. ш., 159°45' в. д. была поймана береговая птица, которая проворно пожирала даваемых ей тараканов; через несколько часов ее пустили на волю; мимо нас беспрестанно пролетали большие стаи морских птиц, между которыми было особенно много тропических. С полудня цвет воды удивительно переменился, а в 4 часа пополудни она была так мутна, что я, предполагая близость мели, велел бросить лот, но не мог достать дна и на 100 саженях. Доктор Эшшольц, ежедневно в полдень измерявший температуру морской воды на поверхности, нашел ее теперь на 2 1/2° [1,40 °С] холоднее, нежели в полдень; это послужило нам доказательством, что глубина моря с полудня значительно уменьшилась и что мы, вероятно, находились вблизи какой-нибудь неизвестной земли, которой из-за окружающего нас густого тумана не могли увидеть.
Ночью вода получила опять свой обыкновенный цвет. На следующий год я надеюсь исследовать эту страну с большей подробностью[76].
13 июня на широте 47° с. мы были настигнуты жестоким штормом от NW, продолжавшимся 12 часов и принесшим такую стужу, что куски льда падали с парусов на палубу; такая внезапная перемена температуры была для нас тем чувствительнее, что мы в продолжение нескольких месяцев непрерывно имели 24° тепла [30 °С]. С того времени, как оставили параллель 33° с., мы беспрестанно были окружены густым туманом.
18 июня, по нашему счислению, мы должны были быть вблизи Камчатки и, когда туман в 4 часа пополудни рассеялся, увидели берег в зимнем облачении. «Рюрик» находился теперь в небольшом отдалении от мыса Поворотного, и, так как погода прояснилась, я надеялся на следующий день достичь Петропавловского порта.
19 июня на рассвете направили мы курс при попутном ветре к Авачинской губе; день был ясный, берега Камчатки представляли великолепное зрелище: величественно лежали перед нами подымавшиеся до облаков остроконечные Камчатские горы, покрытые снегом вершины которых блестели в солнечных лучах. Приблизившись около полудня к Авачинской губе, мы увидели на высокой скале телеграф в полном действии; это зрелище нас чрезвычайно удивило, ибо в прежние времена на Камчатке и не помышляли о таких полезных новшествах[77].
С телеграфа на большом расстоянии виден приближающийся корабль, об этом немедленно извещают коменданта Петропавловского порта, который, таким образом, может заранее послать навстречу кораблю гребные суда с якорями и канатами; в узком входе в Авачинскую губу они бывают весьма полезны и нужны. Мы увидели идущий к нам на помощь баркас, но достигли губы при помощи ветра, который, однако, внезапно утих; так что нас принуждены были потихоньку буксировать в порт, где мы бросили якорь в 12 часов ночи.
