Она почти заглушила голос «погребенного», когда он произнес:

– Я догадывался… что умер.

Но девушки смогли услышать. Они застыли в новой беззвучной паузе, как комары в янтаре.

Фее захотелось заорать, завизжать.

Ленка вновь доказала, что ее не зря взяли на дело. Она закашлялась, выдыхая из легких застрявшее безмолвие, и глубокомысленно изрекла:

– Я думала, по легенде это мы – звезданутые. Ошиблась я, граждане и гражданки. Каюсь – ошиблась.

Patrisia Caas: «Avec Le Temp»

– Давай на «ты», – предложила Фея. Впервые она созналась себе, что входит во вкус сложной загробной специализации, которую предложил ей «просто Викентий». – Так ты веришь, что зажмурился?

– А вы? – вопросом на вопрос ответил Паша.

Ленка изложила:

– Как талантливые сотрудники компании «Викентий Энтерпрайзерс», мы, конечно, уверены, что вам вскрыли пузо в третьем морге. Но как дети Перестройки и глобальных информационных катаклизмов, мы уже ничему, никому и никогда не поверим. – И шепотом добавила: – Даже тому, что показывают по телику. В целом развитие событий нас вполне устраивает. Мы побывали в классной квартире, у классного камина, классно поболтали, Феиной стряпни поели. Вы, Павел, классный парень. То, что вы не упорствуете в вопросе собственного упокоения, очень мило с вашей стороны. Очень мужественно, очень любезно. – Ленка ненаигранно волновалась; ей было неловко, что Павел оказался так сговорчив. – Вы только не переживайте. Морг, поминки, слезы родственников… С кем не бывает? Наверное, сейчас мы вас покинем. Вы не берите в голову. Словно нас не было. Коньячку выпейте, ножки попарьте…

– Павел, почему ты решил, что ты зомби? – перебила Фея.

– Я не зомби. Я не очень удачный пример неэффективности механизма смерти. Мне кажется, вас послали напомнить об этом сбое, о моей строптивости и нежелании следовать естественным природным закономерностям… Так?

– Не так! – ответила Фея. Ее потянуло на искренность, которой можно подцепить разгадку того, зачем Викентий продемонстрировал ей фотографию с ее молодым симпатичным личиком. Зачем это личико какой-то додик обвел траурным кругом? – Мы здесь деньги заколачиваем, ничего личного. Десять кило гринов за полчаса сделали.

Удивление на лице Титова не потянуло бы даже на полцента.

– Это не шутка. Как шутку мы воспринимали пресс-релиз о твоей кончине. – Фея помахала перед глазами Павла письмом Викентия.

Ленка глупо улыбалась и почесывала толстый живот, выглядывающий из-под короткой голубой майки. Титов упорно смотрел в пол:

– Мне кажется, и вас втягивают в невзрачную трясину, в которую уже обратилась моя жизнь.

Подтверждая его подозрения, в дверь настойчиво-протяжно позвонили.

Паша быстро зашептал:

– Думаю, подоспели ваши крутилы. Из «Викентий Энтерпрайзес». Давно их жду. Если вы пока не заодно с этими ублюдками, давайте я вас спрячу.

Оказалось, что ниша закрывается на манер пивного уличного ларька – широкие жалюзи от потолка до пола. Полутьму полосовал жиденький свет из коридора. Звук шагов Титова уплывал к входной двери.

– Ты боишься? – спросила Ленка.

– Нет. – Фея совсем не боялась; по душе хлестнула необъяснимая жалость – к себе, к Ленке, к Паше.

– Втыкаешь, что за ахтунг творится?

– Нет.

Девушки приникли к узеньким просветам.

Егор Летов: «Белое Безмолвие»

В коридор вошли двое плотных мужчин. Средний рост, серые костюмы, полосатые галстуки, обрюзглые лоснящиеся лица… Ни дать ни взять – чиновники, застрявшие на полпути к Олимпу.

– Павел Михайлович, Павел Михайлович, – укоризненно заворковал первый сразу после приветствий. – Мы снова к вам. Ждали?

Они протопали на кухню в полуметре от девушек. Мужики расселись за столом, Титов загремел посудой. Первый продолжал причитать:

– Мы же не будем скатываться до каких-то дурацких талонов на жизнь. Здесь не распределитель. Должна проявиться ваша добрая воля. Не цепляйтесь вы за свои магазины. Сдалась вам эта музыка…

Мужик долго и нудно уламывал Титова отойти от дел, употребляя сложносочиненные предложения, ни одно из которых не нравилось Фее.

– Павел Михайлович, вы один из немногих, кто понимает, что здесь происходит…

– Вы не можете действовать так безответственно…

– Неужели не наигрались?..

– Вы же догадываетесь, мы примем меры…

Паша вяло парировал:

– Мне плевать… Не хочу ни о ком и ни о чем думать… Не наигрался… Принимайте…

Наконец, заговорил второй мужик. У него был глухой утробный бас:

– Мы прямо сейчас разрушим эту вашу иллюзию. Вместо того чтобы сгореть на работе счастливым-окрыленным, сдохнете в одном из пыльных углов этой квартиры, проклиная собственное ничтожество.

Сразу после этой фразы на кухне что-то загремело, повалилось, разбилось. Из беспорядочных криков можно было разобрать только тихие завывания Титова: «Козлы-козлы-козлы-ы-ы…» да тоненькие покрякивания первого мужика: «Держи… зачем ты его так… ну, бесполезно же мутузить, сколько раз пробовали… как надоело это упрямство… не для себя же стараемся… сами через день-два в беспамятство впадем… блин, и таких идиотов с каждым днем все больше и больше…»

Судя по методичным ударам, Пашу очень долго избивали – сначала ногами, потом в ход пошли подручные предметы. Второй мужик приговаривал: «Ну не верю я, что нельзя действовать силой… не соображает руководство ни разу… страх – он и в благополучной Норвегии заставляет яйца звенеть…»

Первый мужик сначала пытался его остановить, потом сам стал предлагать: «Резани его ножичком… да, да, плевать… двинь-двинь, ни хуже, ни лучше уже не будет… падла…»

– Давай позвоним в милицию, – шептала Ленка. Фея крутила головой – услышат. Кухня находилась в трех метрах от ниши с камином.

«Тетеньке-консьержке должно очень не понравиться, что вытворяют эти занудливые дяденьки», – подумала Фея, пытаясь разобраться в происходящем.

Мужики долго шептались между собой, зачем-то участливо спрашивали свою жертву, как им быть, на два голоса повторяя: «Ты не оставляешь нам шансов…»

Паша молчал. Напоследок второй костолом стал что-то горячо втолковывать Титову. Тот застонал: «Су-уки-и… ну как вы могли… зачем мне все это знать… я после всех ваших баек и дня не протяну… не могли потерпеть…»

Второй снова что-то зашептал.

Вдруг Паша заорал:

– Молчи-и-и! Не хочу!.. Еще хотя бы день…

– Хрен тебе по всей морде! – загремел бас.

Раздались приглушенные выстрелы, тяжелый топот ботинок устремился к выходу из квартиры. Кто-то из зондеркоманды обрушил стеллаж в гостиной.

– Наш выход, курочка моя, – прошептала Ленка и стала ногами вышибать жалюзи, которые намертво крепились по периметру входа в нишу. – Кокнули нашего клиента.

– Зачем гламурную фенечку ломаете? – раздался голос снаружи.

Силуэт Паши закрыл тоненькие полоски света. Жалюзи резко рванулись вверх.

Yngwie Malmsteen: «Overture 1622»

– Ур-роды… Собаки злые… Фаш-шисты… – жаловался Павел, прикладывая мокрые тряпки к многочисленным синяками. Выглядел он кошмарно – разбитые губы, свернутый нос, колтуны запекающейся крови на голове; лицо – сплошной синяк. Однако Титов довольно бодро передвигался по квартире, убирая немногочисленные разрушения.

Недружелюбные гости перевернули огромный стеллаж с пластинками и сидюками – теперь Паша подбирал все это, извергая поток самых страшных, самых нецензурных ругательств, изредка переходя на всхлипывания:

– Вся моя жизнь!.. Вся моя жизнь!.. Даже то, что осталось, хотят испоганить… – Он подбирал черные кусочки пластинок.

Он не обращал внимания, что кровь струится по телу, капает на пол, оставляя причудливые следы метаний по квартире. Весенняя капель. Девушки пытались остановить его. Фея увидела – кровавое пятно расплывается чуть ниже шеи и на животе в прорехе разрезанной ножом рубахи.