— Как ты мог?! — орал Кухня утром по пути в школу.

— Так и мог, — виновато гудел Винт.

— Продался за какую-то мелочь! — Он потряс пачкой денег, которые Винт принес от Сэра.

— Ты бы сам попробовал!

— Он бы у меня в две секунды раскололся. Ты зачем пошел? Ликер пить? Ты пошел все у него разузнать.

— У него белая горячка! — возмутился наконец Винт. — Он зарежет и думать забудет. Я после всю ночь уснуть не мог.

— Давай не пойдем на первый урок? — предложил Кухня у самой школы. — А то Сэр денется куда-нибудь, и мы ничего не узнаем.

— Не узнаем, и хорошо. Меньше знаешь — дольше проживешь. Первые два урока Лины Романовны, забыл?

— А после школы мне надо домой. Пулей…

— Никуда Сэр не денется, — сказал Винт, — знаешь, у него сколько водки. С географии сбежим…

На виду у всего класса Кухня затеял считать деньги, неожиданно на них свалившиеся. Винт поглядывал на него с неодобрением. Кухня слюнил пальцы, неторопливо складывал купюры, туманно смотрел в потолок и шевелил губами. Полкласса считали вместе с ним про себя.

— Кухтин! — сказала Лина. — Сейчас отберу!

Кухня прервался, не досчитав, небрежно сунул деньги в карман, вздохнул утомленно. Давно пора было показать народу — они с Винтом умеют делать бизнес, если им хочется!

— Слушай, — подвалил Бряндя на перемене, — вы не займете до понедельника.

— Не займем, — сказал Кухня.

— Сейчас, — сказал Винт, — мы и трудились, чтоб тебе занять до понедельника…

Они произвели впечатление. Даже Симакин подошел и предложил купить почтовую марку с Гитлером.

— На фиг нам твой Гитлер? — опешил Винт. — Что у нас, деньги лишние?

— Хорошее вложение капитала, — сказал Симакин, — она через пять лет будет стоить в двадцать раз больше…

— Мы ее и через пять лет не купим, — сказал Кухня.

— Деловые! — вздохнул Винт. — Приклей себе эту марку знаешь куда?!

Всем классом пошли смотреть на героя Селезнева — ничего особенного, так себе — маленький, толстый, румяный. Но важный, чувствовал общее внимание и только на цыпочки не вставал, чтоб его лучше видели.

— Чума! — сказал Винт.

Селезнев из шестого класса взял и специально левой рукой написал на листке бумаги в клеточку: «Положи деньги в парке под памятником 312 погибшим за свободу борцам, а то с твоим сыном будет несчастный случай». Положил эту писульку в конверт, заклеил, отправил по почте своей маме. Поначалу все шло отлично. Его не пускали в школу, он торчал круглые сутки у телевизора, жрал конфеты. Мать места себе не находила, боялась за своего ребенка. Несчастный случай с сыном, то есть с Селезнем, все-таки произошел. Его поймала милиция, когда он притащился к Тремстам двенадцати за мамиными деньгами.

— Тоже мне! — сказал завистливый Кухня. — Герой.

Про этот бизнес областная газета написала целую статью с фотографией Селезня.

— Верь мне, Винт, — сказал Кухня, — если мы распутаем это дело, про нас не так напишут…

Второй Линин урок тянулся дольше учебного полугодия.

Они даже портфели не взяли, думали, успеют обернуться до конца занятий. Бежали всю дорогу. Натолкнулись на длинноволосого человека, идущего навстречу, пробормотали извинения, побежали дальше. Человек стоял и смотрел на две мальчишеские фигурки, пересекающие шлаковые завалы перед Парижем.

Сэр был мертв. К нему даже подходить не надо было — мертвее не бывает. Отважному Кухне стало плохо, он вышел за дверь. Винт никогда не видел таких страшных покойников. Глаза у Сэра были открыты, зубы оскалены, правая рука скрючена у горла.

На столе стояла простая поллитровка с водочной наклейкой. Других не было. Винт пересилил себя, взял бутылку и понюхал из горлышка — пахло водкой.

Обратно они бежали раза в два быстрее.

— Дяденька! — закричали они издалека. — Постойте! Слышите?!

Человек остановился и ждал их. Это его они толкнули минуту назад.

— Там мертвый человек лежит. Надо что-то делать! — задыхаясь говорил Кухня.

— Где?

— Вон там! Мы пришли, а он уже мертвый…

Винт не произнес ни слова, он не отрываясь смотрел на кроссовки фирмы «Рибок» на ногах незнакомца.

— Надо же! — сказал человек. — Срочно звоните в милицию. Срочно, а я их тут встречу.

Винт боялся поднять на него глаза. Человек бы сразу догадался, что его узнали.

— Торопитесь, — сказал человек, — телефон там, у кладбища. Я жду здесь.

Они побежали.

— Надо срочно проверить, живой Гриша или его тоже убили, — задушенным голосом сказал Винт.

Кухня остановился, икнул.

— Так Сэр не это… Не из-за пьянства?..

— Его отравили… Там бутылка на столе — вчера такой не было!

— Кто?

— Не оборачивайся, — прошептал Винт, — его зовут Полундра.

Кухня и минуты не вытерпел, оглянулся. Человек в белых кроссовках пропал, исчез, вроде его никогда и не было, привиделся.

Из телефонной трубки кричал милицейский голос:

— Кто сообщает? Фамилия? Кто сообщил?!

Винт посмотрел на Кухню.

Тот забрал у него трубку, повесил.

Люди говорят: «дурдом», «полный дурдом», «тебе в дурдом пора». Настоящий дурдом — психиатрическая больница, похожая на все остальные больницы. Уже во дворе пахнет лекарствами и больничной манкой. Приходят родственники с передачами и детьми, быстро ходят женщины в белых халатах, вокруг растут тополя. Другое дело внутри — везде решетки на окнах, а на дверях нет ручек, чтоб их открывать. Да и врачи очень странные. Прошлый раз докторша была добрая тетя, а сегодня смотрела на них уж очень внимательно и серьезно. Может, вспоминала, нет ли там пары свободных коек для двух подростков. А уж говорила такое — волосы на голове шевелились. Будто Гришу выпустили вчера, а он напился и напал на женщину с ребенком.

Кухня тоскливо посмотрел на окно в решетках, проглотил слюну и сказал:

— Он безвредный. Это у него вид такой. Не очень…

— Привезла его милиция, — сказала доктор, — в наручниках. Он оказывал сопротивление, бесновался, кричал.

— Он кричит, — пояснил Кухня, — если где когда непорядок. Так просто он кричать не будет. Это его специально разозлили…

— И напоили специально?

— Он не пьет, — сказал Винт, — это ошибка…

Почему-то на слове «ошибка» врач недовольно вздохнула. Вытащила из халата ключ — такие ключи у проводников в поезде, — открыла им дверь кабинета.

— А свидание можно? — робко спросил Кухня.

— Нет.

Кухня давно забыл про «пулей домой». Они сидели на бревнах. Их консультировал опытный человек — у него брат лежал сейчас в этой больнице.

— Хуже, чем ваш сделал, не придумать. За одну драку, за одну женщину, за одну выпивку — торчать здесь не переторчать.

Ребята молчали расстроенно. Они сами не ожидали от Гриши.

— Подстроили, — сказал Винт, — он не такой.

— Если б нам дали с ним поговорить, — сказал Кухня.

— Не дадут, — сказал брат больного, — это они не любят. И прогулки отменят. Можно проверить.

Они шли за ним вдоль высокого забора с колючей проволокой наверху. Путь их новому приятелю был знакомый — до большой щели в плотной ограде. Брат сначала сам посмотрел вовнутрь, потом подпустил Винта и Кухню.

Забор огораживал большой двор, по которому ходили наголо остриженные люди. То есть не все ходили. Кто-то сидел на траве под деревьями, некоторые — на скамейках. Люди как люди, только лысые да одеты в полинялые пижамы или халаты. Они разговаривали, спорили, смеялись — вроде дома отдыха.

— Чем же они сумасшедшие? — спросил Кухня. — Тихие такие, и не подумаешь.

— Они, брат, такие смирные, что договориться друг с дружкой не могут. Вон, вишь, спорят. А если б они договорились — они б этот дом разнесли напрочь…

Гриши среди больной публики не было.

— А я что говорил, буйных не пускают, — сказал брат больного, — будет себя хорошо вести, разрешат гулять, а то и свидания дадут… Моего тоже нет.