— Через двадцать минут с аэродрома «Куркино» поднимется основной тактический бомбардировщик и ляжет на заданный курс. После того, как он достигнет цели, в воздух поднимутся ещё дополнительно четыре бомбардировщика и присоединятся к первому на предельных, для своего потолка, высотах. Кхм… Дальше всё пойдёт по изложенному вам, на бумаге, плану, — прокашлявшись сказал генерал-майор. — А после взрывов, как только успокоятся атмосферные воздушные потоки, в небо поднимутся истребители, распыляя аэрозоль, — добавил он и…

И нерешительно замолчал не зная что ещё добавить. И так уже много лишнего попусту наболтал. Тем более, что президент и сам отлично пребывал в курсе предстоящей операции, читал план ещё на днях и перечитывал и чуть ли не выучил на зубок, и в более детальном варианте. И чтобы не поддерживать молчанку, генерал-майор оставил президента в гордом одиночестве, удалившись по прямым обязанностям.

Потекли тягостные минуты ожидания. Механические часы над электронным табло, тщательно отсчитывали секунду за секундой, сужая временную петлю до финальной точки отсчёта. Президент когда вошёл, ещё подивился на эти часы, лицезря вокруг новейшие достижения электронно-вычислительной техники. Но потом скумекал, что так нужно на случай настоящей ядерной войны. Электронные ещё собьются во время электромагнитного импульса, а механические… Что им сделается? Идут себе и идут и никому не мешают.

Глава государства сидел и молча наблюдал за секундной стрелкой ожидая развязки, которой в глубине души боялся, но в то же время хотел, чтобы она побыстрее настала и можно было бы наконец оставить позади всю свою неуверенность и глубоко запрятанный страх, пропитанный одним вопросом: Что же это, он всё-таки делает? По своей собственной стране, да ядерной бомбой…

«Люди остановитесь, что же вы все делаете?», — порой хотелось ему закричать, и в такие моменты он прижимал руки к груди и так и сидел, тихо раскачиваясь из стороны в сторону, уперев взгляд в никуда и сжав губы в одну сплошную линию. Но люди его не слышали, а продолжали планомерно выполнять свою работу, стараясь не отдаваться чувствам.

Наконец, после мучительного ожидания, светящаяся точка на радаре достигла центра и пошёл радиосигнал:

— «Центр», это «Глаз», как слышите?

Пошёл ответный сигнал:

— «Глаз», это «Центр», слышим вас хорошо, как поняли?

— Вас понял «Центр»… Докладываю, вышел на заданную траекторию. Даю картинку.

И большое настенное табло мигнув, ожило, демонстрируя медленно плывущий пейзаж мегаполиса.

— Это «Центр». Даю подтверждение — есть нормальная картинка.

Хоть военные и прозвали, то что высветилось на экране — картинкой. Ничего в этой картинке миленького не было. Походило это на то, как будто заглядываешь в остывшее жерло наземного вулкана, лежащего, чёрной медузой, посреди целого или скорее, наполовину уцелевшего, города.

И спокойно смотреть на эту жуткую, колоссальную кляксу на теле столицы, было просто невозможно. Она притягивала взор, как притягивает бездна с хаотично глумящимся мраком внутри себя самой. Её чёрный зев простираясь на километры, демонстрировал останки величия былого, вздымающиеся костями к небесам, застыв в немом укоре. Она, как раковая опухоль, вокруг себя простёрла метастазы и вгрызлась в истерзанное тело, города-гиганта, называемой Москвой.

Она была итогом разрушения, учинённого людьми в порыве гнева от бессилья.

— По недавнему приказу правительства, это транслируют сейчас по всем федеральным каналам страны, — снова подходя к президенту, тихо пробормотал генерал-майор и замер вытянувшись по струнке, ошеломлённый сменным кадром на экране.

Изображение на экране резко скакнуло приближаясь к земле и военные, с тихим трепетом в душе, разглядели посередине хаотичной черноты — Кремль!

Нетронутый былой бомбёжкой, лишь местами кое-где обрушилась окаймляющая его стена, гордый и бесконечно одинокий, он возвышался над разрухой и опустением. Как птица феникс встающая из пепла, стоял он по колено в чёрно-серой саже, блестя на солнце златоглавыми куполами, олицетворяя собою — надежду и гордую печаль потерь.

И глядя на него, ещё казалось, что не всё ещё потеряно, что можно всё ещё вернуть, спасти и выжить, до конца дойдя. Но это были всего лишь заблуждения…

И сегодня Кремлю предстояло в последний раз, послужить источником сосредоточения столкновений, но не интересов и умов людских, а судьбоносных линий множества сердец, как людей, так и нелюдей.

И поставив окончательный крест на существовании Москвы, Кремль — как олицетворение души России, и сам превратится в дым, покинув этот мир навечно, но не навсегда. Его восстановят после, но он уже не будет он, таким каким его все знали…

Заворожённые зрелищем оазиса, посреди смертной тоски разрушения, военные чуть не пропустили второй радиосигнал:

— «Центр», это «Ястреб», полёт проходит нормально. Подхожу к заданному квадрату, как поняли? — вышел на связь тактический бомбардировщик, нёсший в своём чреве самое смертоносное оружие, из всех когда-либо выдуманных людьми.

— Вас понял «Ястреб». Продолжайте сближение с целью. Мы вас ведём.

— Вас понял «Центр». Ложусь на заданную траекторию. Конец связи.

— Всё, через десять минут, пойдет команда на сброс, — глядя на часы, то ли с облегчением, то ли со скорбью, сказал генерал-майор, особо ни к кому не обращаясь, а так для проформы.

Целью — Кремль был выбран, по двум причинам. Первая не особо значимая, заключалась в неком, его абстрактном символизме — центральной точки, всей площади города Москвы. А вот вторая более значимая причина, заключалась в том, что Кремль одно из самых изрытых сооружений столицы. Многоуровневые туннели, сетью пронзали его подземную часть, и военные аналитики подозревали, что именно там свило своё гнездо правительство «мимов». Хотя и не были до конца уверены в этом. Но чем чёрт не шутит, а вдруг?

На худой конец, под Кремлём могли тогда находиться основные силы противника. А что? Места много. Относительно сухо, есть запасы воды и пищи. Говорят даже, есть генераторное освещение. Туннели метро, опять же, позволяющие выскочить на поверхность в любой точке города, не очень отдалённой от центра. Жить можно, если учесть, что все эти коммуникации, по слухам напоминающие подземный город, строились в расчёте на ядерную войну.

По истечении десятиминутного срока на связь снова вышел бомбардировщик:

— Я — «Ястреб». До цели осталось пять минут, — доложил командир самолёта. — Прошу подтверждения, продолжать полёт, — запросил он одно из двух, специально обусловленых, подтверждений, дабы, если что, не сворачивать полёт в авральном режиме.

— Это «Центр». Даю разрешение. Продолжайте сближение с целью, — отдал приказ генерал-майор, сверяя маршрут бомбардировщика с показаниями радара.

— Вас понял «Центр». Продолжаю полёт.

Когда стрелки часов отсчитали четыре минуты, движущаяся точка на радаре практически слилась с целью и бомбардировщик, следуя строго плану, повторно вышел на связь:

— Это — «Ястреб». Подхожу к цели. Минутная готовность. Прошу второго подтверждения, на поражение цели, — запросил лётчик, готовый в любой момент, вывести тяжелый самолёт из боевого режима.

Генерал-майор выслушав запрос, подошёл к президенту и сняв с блока управления, черную телефонную трубку, протянул со словами:

— Товарищ главнокомандующий, ваше слово, — сказал он отдавая трубку телефона. — У вас сорок секунд, пока самолёт не уйдет с заданного курса.

Взяв эбонитовую трубку, доисторического телефонного аппарата, президент заколебался. Правильно ли он, всё делает? Прямо сейчас он решал судьбы миллионов, но и так же подписывал смертный приговор сотне тысячам солдат. Всего лишь одна фраза, и он превратится…

«В кого? В кого я превращусь? В Палача или Спасителя? — металось в его голове. — Имею ли я на это право, кардинально решать судьбы людей?»

— Товарищ главнокомандующий — время, — поторопил его генерал-майор, утирая пот со лба.