Выходя, Ванга обернулась и посмотрела на отца. Хотя что значит – посмотрела? Она ж не видит. Однако Панде показалось, что она пронзила его взглядом насквозь. Когда за ней закрылась дверь, врач сказал:

– Что ж, вы правы. Девочке действительно может помочь только операция.

– Так сделайте, доктор! – вскинулся Панде.

– Я сказал: может помочь, – поднял палец врач. – Что она поможет наверняка, этого вам не пообещает никто, кроме Господа Бога.

– Так, может, попробуете?

Панде удивился робости, которую сам расслышал в своем голосе.

– Попробовать здесь нельзя, – назидательно произнес врач. – Или делать, или нет.

– Делайте! – решительно сказал отец.

– Что ж, подготовим девочку в течение трех дней – и сделаем.

– А сразу нельзя? – спросил Панде. – Мы издалека приехали. Жить в Белграде нам негде.

– Понимаю. Но дело не в этом.

– А в чем?

– В цене, – врач протянул Панде листок. – Вот расчет. Приблизительный, конечно. Неизвестно, как операция пойдет. Могут потребоваться дополнительные расходы.

По непроницаемому лицу доктора Панде понял, что можно и не заглядывать в тот листок. Но все же заглянул.

– У меня и половины того нет… – сказал он дрогнувшим голосом.

– Ну, может быть, вы как-то постараетесь, соберете…

– Уже постарались, – с горечью произнес отец. – Нечего нам больше собирать. Доктор… А просто так, без операции? Лекарствами нельзя ее подлечить?

Врач отвел взгляд.

– Мы оставим ее в больнице на несколько дней, – сказал он. – Подлечим. Из-за попадания песка и грязи у нее возникло воспаление роговицы – его мы снимем. Впоследствии ей понадобится хорошее питание и полный покой. Вообще, девочке нужна теперь абсолютно спокойная жизнь, без каких бы то ни было потрясений.

– А видеть? Видеть она будет? – спросил Панде.

Врач посмотрел ему в глаза и ответил печально, но твердо:

– Нет. Без операции видеть она не будет точно.

Днем в струмицкой церкви никого не было. Лето, все в поле.

Ванга молилась одна. Слова молитвы трепетали в светлом воздухе храма будто живые.

– Вангелия!

Она не вздрогнула от неожиданности, хотя отец Никодим подошел неслышно. Перед этим он долго стоял, глядя на свою слепую прихожанку. В свете, льющемся из окон, фигурка Вангелии казалась бестелесной и такой беззащитной, что у священника ком подступил к горлу.

– Здравствуйте, отец Никодим, – сказала Ванга.

– Как ты живешь? – спросил он.

– Как все, – пожала плечами она.

– Разве как все? Тебе труднее. Отец батрачит, мачеха тоже целыми днями в поле. Кто за братьями смотрит, кто хозяйство ведет?

– Васил мне помогает за Томе присматривать, – улыбнулась Ванга.

– Чем Васил может помочь? Сам еще дитя. Да и ты тоже.

– Я не дитя, – возразила Ванга. – Мне шестнадцать скоро будет. Мы справляемся, отец Никодим. Слава Богу.

– Я хочу поговорить с твоим отцом, – сказал священник. – Он должен отправить тебя учиться.

– Кто ж меня в школу возьмет? – удивилась Ванга.

– Я не про нашу школу. В Земуне открылся Дом слепых. Благотворители его открыли.

– А где тот Земун? – спросила Ванга. – Наверное, далеко.

– Какая разница, далеко или близко? Ты не будешь туда каждый день ездить. Жить там будешь. В пансионе для учеников.

– Я из дома никуда не поеду! – испуганно воскликнула Ванга.

Ее голос забился под куполом, как случайно залетевшая птичка.

– Не тебе решать, – сурово отрезал священник. – Скажи отцу, чтобы зашел ко мне в воскресенье.

Как сердит был Панде на отца Никодима! Еле сдерживался, слушая его. Сколько можно уповать на милость Божью? Как деньги к деньгам прилипают, так и милость Божья дается тем, кто и без того судьбой не обижен, – так считал Панде Сурчев. И вся его беспросветная жизнь доказывала, что он прав.

А старый священник все повторял свое.

– Эта школа для твоей дочки – милость Божья. Ее там читать, писать научат. Не будет она так мучиться своей слепотой.

– Зачем ей читать и писать? – не выдержал Панде. – Хоть бы работу простую делала, и то хорошо.

– Не понимаешь, зачем читать и писать, – оборвал его священник, – пойми хотя бы, что там ей лучше будет. Одета, обута, накормлена. Там сытно кормят. А то смотреть ведь тяжело на Вангелию. Ходит – от слабости качается.

«Нечего меня попрекать! – чуть не выкрикнул Панде. – Как вся семья живет, так и она. Нет у меня богатства! И никогда не будет».

Но ничего он не выкрикнул. И не только потому, что с почтением относился к старому священнику – отец Никодим служил в сельской церкви с незапамятных времен, – но и…

– Правду вы говорите, отец Никодим, – нехотя проговорил Панде.

– Вот видишь! Сам понимаешь. А от лучшей жизни, может, и зрение к Вангелии вернется.

– Не верю я в чудеса, – отрубил Панде.

Но отца Никодима грубостью было не пронять. Сельский священник и не такое еще слыхал от своих прихожан.

– Веришь, не веришь, – сказал он, – а дочку в школу отпусти. Я напишу директору, она ее примет. Не отнимай у Вангелии милость Божью.

– Ладно, – кивнул Панде.

А Ванга никакой милости Божьей в отцовском решении не увидела. Она отчаянно рыдала, стоя посреди двора у запряженной телеги. Яркий весенний день казался ей черным, наверное, не из-за слепоты, а как раз из-за отчаяния.

– Не плачь, милая, не плачь, – успокаивала ее Танка. – Тебе там хорошо будет.

– Мне с вами хорошо! – судорожно всхлипывала Ванга. – Не надо меня прогонять!

– Так разве мы прогоняем? – Танка и сама еле сдерживала слезы. – Что ж у нас хорошего? Одна работа.

– Я бы тебе и дальше помогала, Танка! Как ты без меня справишься?

– Справлюсь. Что делать? Васил уже большой, помогать станет. Правда? – обернулась она к старшему сыну.

Пятилетний Васил не ответил. А совсем маленький Томе, сидящий на руках у матери, сморщился, собираясь зарыдать, хотя его только-только успокоили.

– Ну, хватит причитать в дорогу, – сказал наконец Панде. – Садись, Вангелия, пора.

– Ой, горе-горе!.. – в ответ на его слова зарыдала Ванга.

– Может, никакое и не горе, – обняла ее Танка. – Может, счастье свое там найдешь!

Но не похоже, чтобы Ванга ожидала счастья. Пока телега не скрылась за поворотом улицы, доносился до дома ее отчаянный плач.

Девочки выходили парами, крепко держась за руки. Ольга специально ставила их в пары так, чтобы более умелые, давно живущие в Доме слепых, помогали тем, кто еще не освоился со своей слепотой. Она вообще очень серьезно относилась ко всему, что предписывалось педагогическими правилами. И не обращала внимания на то, что некоторые воспитательницы над нею из-за этого посмеивались. Может быть, серьезность в ее возрасте и выглядит смешно, но что же делать, если она действительно серьезная по натуре своей? Не в восемнадцать лет сделалась такою, а всегда такая была, даже в детстве.

– Девочки, сейчас мы все пойдем по аллее, – сказала Ольга, когда все пансионерки спустились с крыльца. – Держитесь за руки. Сегодня такой прекрасный день! В воздухе столько запахов. И от земли, и от цветов, кустов, деревьев. У каждого цветка свой запах, и каждый можно различить, а потом представить, как выглядит этот цветок. – Вереница воспитанниц дошла уже до середины парковой аллеи. – Давайте остановимся, – предложила Ольга. – Веет легкий ветерок. Вы чувствуете? В этом ветерке как раз и смешаны свежие и разные запахи. Вдохните, вдохните глубоко! Как будто у вас перед самым лицом букет цветов и солнце светит на него. Чувствуете на своих лицах солнечное тепло?

Ольга так увлеклась, описывая ветер и солнце, что и сама была сейчас похожа на своих воспитанниц. Да и не намного старше она была, а некоторым даже ровесницей.

– Чувствуем! Так приятно! – раздалось несколько голосов. – Чудесные запахи!

– Вы и сами похожи на цветы, – улыбнулась Ольга. – На красивую клумбу. Ну, тихо-тихо. Давайте послушаем звуки.