Назад вернулся только один из них.

На теле Аланы (а в женщине было пять футов и пять дюймов росту) не осталось никаких видимых следов произошедшей трагедии. Лодыжка зажила и болела лишь к перемене погоды. Кровоподтеки, ссадины, синяки прошли. Не было ни шрамов, ни рубцов. Больше не приходилось истязать себя диетами, чтобы сохранить облик стройной девушки, так привлекающий публику. После Разбитой Горы аппетит пропал.

Никаких внешних изменений.

Алана немного наклонилась, пристально рассматривая свое полупрозрачное отражение в стеклянной стене. Все было прежнее. Длинные стройные ноги, с детства исходившие вдоль и поперек высокогорья в Вайоминге. Грудь, талия, бедра средних размеров. Золотисто-бронзовая кожа. Ничего необычного. Абсолютно ничего.

— Безусловно, что-то должно измениться во внешности, — твердила Алана своему отражению. — Нельзя потерять партнера, лишиться воспоминаний о шести днях, сомневаться в собственном здравомыслии и не найти никаких внешних перемен.

Но их не было.

Огромные темные глаза и особый изгиб линии рта рождали ощущение таинственной внутренней улыбки. Волосы, по-прежнему черные и блестящие, были заплетены в две толстые косы, ниспадающие до талии.

Долго и внимательно рассматривала Алана свои косы, впервые осознав, что они чем-то… мешают ей.

В сущности, ей никогда не нравились длинные волосы, но ей пришлось смириться с этим, как и со сценическим именем Джилли — двумя необходимыми атрибутами образа девушки-подростка, столь обожаемого публикой. Образа под стать голосу, ясному, чистому, прозрачному, как горный ручей.

Внезапно перед ней вновь возникли сумбурные видения ночных кошмаров.

…Низвергающиеся вниз потоки воды, холод, темнота, неясные очертания гор, лед и мгла, облака над головой, молнии, пронзающие небо, оглушительный гром…

А потом наступает страх. И сильный холод. Только холод и сковывающий движения страх. И полная беспомощность…

Она пытается бежать, но ноги, будто налитые свиниом, глубоко увязают в земле. Каждый шаг кажется вечностью. Она знает, что надо двигаться быстрее, а то пропадешь. Она знает, что должна бежать, но не может.

…Она ранена, истекает кровью, пронзительно кричит в ночи. Бежит, спотыкается, падает и, поднявшись, несется дальше и падает опять…

— Немедленно прекрати, — резко приказала себе Алана, увидев отражение ужаса в освещенном зарей стекле и скользящей по стене темной тени.

Она несколько раз глубоко вздохнула, стараясь успокоиться и мысленно убеждая себя, что нельзя воспринимать ночные кошмары как реальность. Действительность иная.

Ночные видения, появившиеся под влиянием гибели Джека во время грозы в горах, — это плод ее воспаленного воображения, следствие того, что она сама была в двух шагах от смерти, когда скатилась вниз и чудом осталась в живых, израненная и покалеченная.

Доктор Джин беседовал с Аланой, и она поверила ему, как с детства привыкла верить его убеди-тельному голосу и мягкой улыбке. Он сказал, что у нее потеря памяти, случай, хотя и необычный, но не безнадежный. Это естественная реакция организма. Нужно время, чтобы восстановить память, тогда Алана вспомнит подробности гибели своего мужа и собственные мучения, выпавшие на ее долю на Разбитой Горе.

А если память не вернется к ней?

Ничего страшного, уверял доктор. Алана молода. Здорова. Выход есть — ей следует начать новую жизнь.

Алана скривила губы в горькой усмешке, вспомнив разговор с доктором. Ему легко так говорить. Не его разум превращает шесть выпавших из памяти дней в бесконечные ночные кошмары.

Нельзя сказать, чтобы женщина сильно страдала из-за гибели мужа. Они с Джеком были абсолютно разными людьми, связанными воедино лишь узами абсолютной музыкальной гармонии. Этого было достаточно для карьеры певцов, но не обеспечивало счастливого брака. И все же временами Алана не могла отделаться от чувства, что, веди она себя раньше по-другому, Джек, возможно, тоже изменился бы. Если бы она прилагала больше усилий или, напротив, не так бы усердствовала. Если бы она проявляла слабость или не была бы такой сильной. Если бы она больше заботилась о Джеке или меньше жалела его.

Возможно, это помогло бы им обоим. Но Алана знала, что пришедшая на ум мысль — лживая. Она могла бы полюбить Джека только в том случае, если бы никогда не повстречала, не полюбила, а потом и не потеряла Рафа Уинтера. Рафа, с его удивительным смехом, его страстью, его нежными, ласковыми руками.

В Рафа она влюбилась в пятнадцать лет, обручилась с ним в девятнадцать, познала тайны любви, когда ей исполнилось двадцать. Рафаэль, темноволосый, с сияющими янтарными глазами, наблюдал за переменами, происходящими с ней при его прикосновениях. Ее пальцы выглядели особенно нежными рядом с его мужественным лицом, стальными мышцами и мускулистыми руками. Его сила всегда удивляла ее так же, как и его стремительность; ей никогда не было с ним страшно. Раф мог обнимать ее подавлять ее мягкость своей силой, но она не испытывала чувства страха, напротив, страстное желание быть ближе к нему, обняться еще сильнее, отдать всю себя Рафу и получить его взамен. Только с Рафом было ей удивительно хорошо. Спустя четыре года Пентагон известил Алану, что Рафаэль Уинтер погиб. Ей сообщили только это. Ни где погиб ее жених. Ни как погиб. Ни при каких обстоятельствах. Только сухая констатация факта его смерти.

Это известие практически сломало Алану. Никогда больше не услышит она в ночи нежных звуков его губной гармошки. Никогда больше не будет ее голос сливаться с серебряным звучанием этого инструмента, становящегося волшебным в руках Рафа. С Рафом пела она ради удовольствия и не знала большего счастья, чем любовь к нему: тела и души слиты воедино, удивительная гармония, все остальное мелкое, незначительное, даже песни.

После смерти Рафа Алана чувствовала себя опустошенной. Все ей стало безразлично. Даже жизнь. Когда часы и минуты жизни без Рафа нагромождались друг на друга, лавиной увлекая ее за собой в темноту, ода интуитивно потянулась к песне. Пение было ее единственным спасением, возможностью сохранить потерянную любовь.

Пение означало для нее Джека Ривза, человека, с которым она выступала в маленьких кафе, на ярмарках, в закусочных. Для Джека пение было скорее бизнесом, чем удовольствием. Он хладнокровно проанализировал ранимость Аланы, ее отчаяние и безысходность, а потом спокойно сказал, что петь дуэтом они будут только при условии, если она выйдет за него замуж и покинет горные вершины ради вершин славы.

Алана была категорически против брака, ей нужен был лишь один мужчина, тот, что уже мертв.

Часы жизни без Рафа исчислялись сотнями, тысячами… и она согласилась стать женой Джека, поскольку надо было найти свое место в жизни, иначе она бы просто сошла с ума. Раф умер. У нее не осталось ничего, кроме карьеры певицы, а Джек дразнил ее этой перспективой, еще пока был жив Рафаэль.

И Алана покинула высокогорные вершины Вайоминга в надежде, что на другом конце света ей не будет мерещиться Раф в каждом ночном звуке, при каждом восходе луны и она не станет принимать тепло солнечных лучей за тепло его тела.

Она вышла замуж за Джека, хотя это едва ли можно было назвать замужеством. В жизни с Джеком Ривзом была лишь пустота. Алана пыталась заполнить ее песнями.

Год спустя ей сообщили, что Рафаэль Уинтер жив. И сообщил об этом не Раф. Он ни разу не позвонил ей, не написал ни строчки, никаким образом не дал о себе знать женщине, которой однажды признался в любви.

Теперь Джек мертв, погиб четыре недели назад в дикой местности, которую не любил. Алана была с ним рядом на Разбитой Горе, когда он погиб. Но она этого не помнила. Эти шесть дней отделяли ее от жизни глухой стеной.

А за стеной бурлил, бесновался страх, пытаясь вырваться наружу.

Алана закрыла глаза, не в состоянии видеть темноту отчаяния в собственном отражении в стекле. Раф умер, а потом воскрес. Джек был мертв, мертв навсегда.