Машина свернула в подземную развязку, выехав на противоположную боковую полосу, притормозила и плавно влилась в поток бегущих мимо машин. Собака перевела автомобиль на полосу скоростного движения.

— Уф! — выдохнул Зигмунд.

Рендеру захотелось потрепать его по мохнатой голове, но, взглянув на оскаленные клыки, решил воздержаться.

— Когда ты заметил, что с ней неладно?

— Пришла с работы. Не ела. Я спрашивал — что, молчала. Сидела молча.

— А раньше она когда-нибудь так себя вела?

— Нет.

«Что могло повлиять, ускорить процесс? Может, просто выдался тяжелый день, неприятности на работе? В конце концов Зиг всего лишь собака — ну, вроде. Нет. Он не ошибся. Но почему?»

— А как она вела себя вчера? И когда сегодня ушла из дома?

— Как всегда.

Рендер снова набрал ее номер. Ответа не было.

— Ты. Из-за тебя, — сказал пес.

— Что именно?

— Глаза. Видеть. Ты. Машина. Плохо.

— Нет, — сказал Рендер, и его рука нащупала в кармане газовый баллончик.

— Да, — сказал пес, снова поворачиваясь к нему. — Ты, ее, вылечишь?..

— Конечно, — ответил Рендер. Зигмунд опять уставился вперед, на дорогу.

Рендер чувствовал физическое возбуждение, но мысль работала вяло. Он думал о том, что могло нарушить процесс. Предчувствие не покидало его еще со времени первого сеанса. В том облике Эйлин Шеллот, который у него сложился, всегда было что-то тревожное: сочетание высокоразвитого интеллекта и беспомощности, решительности и ранимости, чувствительности и жесткости.

«А может быть, именно этим она так привлекает меня? Нет! Тут всего лишь обратное воздействие, черт возьми!»

— Пахнешь страхом, — сказала собака.

— Тогда раскрась меня страхом, — ответил Рендер, — и берись за следующую картинку.

Машина то притормаживала на поворотах, то снова набирала скорость, снова притормаживала и снова разгонялась. Наконец они оказались на узком участке хайвея, в одном из малозастроенных районов города.

В глубине пульта раздался мягкий щелчок, и машина въехала в парковочный бункер у высокого кирпичного дома. Щелчок произвел скорее всего специальный сервомеханизм, взявший контроль над машиной после монитора. Он медленно провел автомобиль в его прозрачный парковочный отсек и затормозил. Рендер выключил зажигание.

Зигмунд тем временем успел открыть боковую дверцу. Рендер прошел вслед за ним в дом, и лифт доставил их на пятидесятый этаж.

Пес быстро перебежал через холл, нажал носом металлическую, вделанную в дверь дощечку и уселся, выжидая. Дверь слегка приоткрылась внутрь. Он толкнул ее плечом и вошел. Рендер вошел тоже, прикрыв за собой дверь.

Стены просторной комнаты были практически голы — никаких украшений, окрашены в мягкие, успокаивающие тона. В одном углу высилась настоящая пирамида кассет с записями; перед ней располагался устрашающего вида аудиокомбайн. У окна стоял широкий стол на изогнутых ножках, а справа, вдоль стены, — низкий диван. За диваном была запертая дверь, а сводчатый коридор вел, очевидно, в другие комнаты.

Эйлин сидела в кресле с пушистой обивкой в дальнем углу, у окна. Зигмунд стал рядом с креслом.

Рендер пересек комнату, извлек из пачки сигарету. Щелкнув зажигалкой, он не закрывал ее, пока Эйлин не повернула голову в сторону пламени.

— Сигарету? — спросил Рендер.

— Чарльз?

— Угадали.

— Да, спасибо. Пожалуй, тоже закурю.

Эйлин взяла сигарету из рук Рендера, поднесла ее к губам.

— Спасибо. А что вы здесь делаете?

— Вызов по соседству.

— Я не слышала ни звонка, ни стука.

— Вздремнули, наверное. Зиг меня впустил.

— Да, наверное, задремала, — она потянулась. — А сколько времени?

— Около половины пятого.

— Значит, я уже два часа как дома… Наверное, слишком устала…

— Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно. Сделать вам чашку кофе?

— Давайте я сам.

— Что-нибудь перекусите?

— Нет, спасибо.

— А если немного баккарди к кофе?

— Вот это неплохо.

— Тогда подождите минутку, пожалуйста.

Она вышла в дверь рядом с диваном, и Рендер успел заметить большую, блистающую чистотой автоматизированную кухню.

— По-моему, ничего? — шепнул он псу. Зигмунд покачал головой.

— Обычно другая.

Рендер в свою очередь покачал головой. Он положил пальто на диван, накрыв им аптечку, сел и задумался.

«Не слишком ли я нагрузил ее зрительными впечатлениями? А может, сказались побочные депрессивные эффекты, скажем, подавленные воспоминания, нервное переутомление? Или я как-то повлиял на процесс сенсорной адаптации, вызвал обострение синдрома? К чему было так торопиться? Никаких поводов для спешки нет. Неужели, черт возьми, мне так уж не терпится описать этот случай? Или это она подгоняет меня? Достаточно ли она сильна — сознательно или бессознательно — для этого? Или это я оказался в чем-то уязвим?»

Эйлин позвала его помочь ей принести поднос. Рендер поставил поднос на стол и сел напротив своей пациентки.

— Хороший кофе, — сказал он, глотая обжигающую жидкость.

— Автомат хорошо варит, — отозвалась она, оборачиваясь на звук его голоса. Зигмунд лег, вытянувшись, на ковре у стола, положил морду между передних лап, зевнул и закрыл глаза.

— Я все думаю, — начал Рендер, — о возможных последствиях последнего сеанса, ну, скажем, о возросшей синестезии, о появлении новых форм сновидений или о галлюцинациях…

— Да, — вяло согласилась Эйлин, — новые сны.

— Какого рода?

— Последний сеанс Он снится мне снова и снова.

— Весь целиком?

— Нет, Строгой связи между эпизодами нет. Скорее — вспышками: то мы едем по городу, то переезжаем через мост, сидим за столиком в клубе или идем к машине. Яркие вспышки.

— А какие чувства вызывают эти… вспышки?

— Не знаю. Очень запутанные.

— А что вы чувствуете сейчас, когда говорите о них?

— То же самое. Все перепутано.

— Испытываете страх?

— Н-нет. Я бы так не сказала.

— Может быть, сделаем небольшую передышку? Вам не кажется, что мы продвигаемся слишком быстро?

— Дело совсем не в этом. Как бы вам объяснить… Словно ты учишься плавать: вот ты наконец научился и плаваешь, плаваешь, плаваешь, пока хватает сил. А потом лежишь, еле дышишь, а приятели не отстают, подначивают: «Пошли опять!» И это здорово, хотя тебя и колотит от холода, и мышцы свело… В конечном счете я всегда веду себя именно так. Так я вела себя с первого до последнего сеанса. Первый раз — это всегда что-то особенное… Мышцы уже не сводит, я согрелась и отдохнула. Нет, Бога ради, я не хочу никаких передышек! Я чувствую себя отлично.

— Вы привыкли спать днем?

Эйлин потянулась, и ее лежащие на столе руки сжались и разжались, выпустив десять ярко-красных ногтей.

— …Нет, просто устала. — Она улыбнулась, подавляя зевок. — Половина нашего персонала в отпуске или болеет, вот мне и приходится отдуваться за всех. После работы я едва волочу ноги. Но теперь я передохнула, и все в порядке.

Она взяла свою чашку обеими руками и сделала большой глоток.

— Уф! Хорошо. Я немного беспокоилась за вас. Слава Богу, страхи были пустые.

— Беспокоились? А вы читали заметки доктора Рискома о моем анализе, спрашивали у МНУ? И после всего этого вы говорите, что беспокоились обо мне! У меня имплантированный доброкачественный невроз, гарантирующий психику от распада. Он помогает мне концентрировать энергию, координирует мои усилия, направленные к достижению определенной цели. Чувство адекватности и целостности…

— Дьявольская у вас память, — заметила Эйлин. — Почти слово в слово.

— Конечно. Кстати, и Зигмунд сегодня обо мне беспокоился.

— Зиг? Что это значит?

Пес беспокойно зашевелился и приоткрыл один глаз.

— Да, — проворчал он, глядя на Рендера тускло горящим взглядом. — Надо. Его. Подвезти.

— Ты что, опять водил машину?

— Да.

— И это после того, как я тебе запретила?

— Да.

— Зачем?