Поэтому для того, чтобы лечь на избранный курс, который, как надеялся Фриде, выведет станцию в пределы системы Земля — Луна, ему необходимо было совершить маневр, для которого «Гиперион» специально и проектировался. Вместо того чтобы медленно плыть прочь от звезды при небольшом количестве испускаемых частиц, но тем не менее достаточных для ускорения с орбиты, Фриде собирался пикировать на Солнце. Двигатель будет работать в потоке частиц, увеличивающих относительную скорость станции на среднюю скорость ветра порядка четырехсот километров в секунду. Увеличивая тягу, ученый надеялся достичь кометной орбиты, позволяющей «Гипериону» облететь дальнюю сторону Солнца и описать широкую петлю.

Слабыми местами плана являлись вопрос о термостойкости корпуса и возможность перегрева двигательной установки. Кораблю предстояли очень высокие нагрузки. Преимущество заключалось в том, что «Гиперион» за счет резкого увеличения скорости во время дрейфа вдоль дальней границы солнечного нимба мог все-таки оказаться быстрее, чем основная часть облака из разрушающих частиц, испущенных взрывом. Оставалась еще и некая вероятность, что облако удастся облететь.

Фриде запустил двигатель почти семь часов назад. Внутренним электромагнитам требовалось полных четыре часа на создание камеры сжатия, балансировки и начала создания потока частиц. Последние три часа «Гиперион» (масса корабля пятьдесят тысяч тонн) плыл навстречу солнечному ветру, набирая ускорение с использованием испускаемых атомных ядер со средней массой 1,67x10^-30 грамма. Гонка обещала быть долгой, однако победа в ней, то есть безопасное прибытие к точке ниже этих огромных солнечных пятен и побег от заряженного облака, не являлась главной целью затеянного ученым предприятия.

Изучая показания дисплея в разделе, посвященном двигателю, Фриде мог видеть, что камера слияния по-прежнему неподвижна. Однако внимание доктора привлекла информация, посвященная магнитометру, поскольку она показывала, какие силы уже созданы и готовы к действию.

Фриде был бы уже безумно рад, если бы его корабль получил определенное ускорение до того, как поток заряженных частиц в конце концов воспламенит систему управления, работающую с наведенным ускорением. В этом случае «Гиперион», Джели и застывший труп доктора Ганнибала Фриде, жертвы ионизирующей радиации, испущенной при взрыве, будут на верном пути, направляясь к точке рандеву с Землей.

К несчастью, на лучшее рассчитывать пока не приходилось. Компьютеры и приборы сообщили Фриде, что в течение трех часов скорость космолета возросла всего лишь до пятидесяти двух километров в секунду. Таким образом, ускорение составляло лишь девять процентов от начальной скорости, хотя с этого момента дела должны измениться к лучшему.

— Что там слышно, Хан? — нетерпеливо спросила в микрофон Джели. Ее голос был слегка озабоченным, и чувствовалось смущение, как будто она боялась оторвать ученого от дела. — Мне наконец-то удалось закрепить как следует все бьющиеся и все незаменимые вещи, — сказала она, — а когда мы начнем ускоряться?

— А мы уже давно начали, — ответил Фриде. — Корабль три часа набирает скорость.

— А я ничего не чувствую… ну, может быть, самую легкую тягу.

Ей наверняка пришлось нелегко, подумал Фриде. Ускорение и все связанные с этим неприятные вещи в первую очередь должны были отразиться на центральной оси, как раз там, где Анджелика наводила порядок. Хотя, возможно, Джели просто хочет скрыть от него, что имеются кое-какие повреждения, неизбежно вызванные маневрами. Ученый был тронут.

— Мы очень неплохо идем, дорогая, — заверил Джели Фриде.

— А сильно… я имею в виду, двигатель работает так, как ты и предполагал? — спросила она.

— О да! Положение вполне удовлетворительное, бояться нечего.

Фриде по-прежнему смотрел на часы. «Гиперион» уже прошел границу того временного промежутка, после которого, по расчетам доктора, облако из частиц должно было их настигнуть. От шести до двенадцати часов, прикинул Фриде, в зависимости от количества энергии, испущенной взрывом. Хотя, судя по размерам импульса, могло оказаться и меньше, и корабль уже наверняка вошел в зону бушующего магнитного шторма, если верить магнитометрам. Теперь могло произойти все, что угодно.

Раздробление

   Воссоздание

      Сжатие

         Синтез

Среда вокруг капсулы плазмота вновь изменилась. Она густела и нагревалась. Снизу опять стало ощутимым давление магнитного потока, которое плазмот не испытывал с того времени, когда в результате взрыва протуберанца его выкинуло из фотосферы. Давление у стенок капсулы росло, пока не стало абсолютно невыносимым.

Если низкая температура и близкая к вакууму среда заставили плазмота сжаться, то с увеличением температуры и ростом давления процесс пошел в обратную сторону. Плазмот стал раскрываться подобно опущенному в воду японскому бумажному цветку. С точной последовательностью связанные мембраны и «конвертики» заряженных частиц быстро превратились в отлаженный как часы механизм.

Среда вокруг плазмота была весьма необычной — сжатый между огромными магнитными полями направленный поток, напоминавший трубообразный протуберанец, соединявший два холодных бассейна на поверхности Солнца. Потянувшись вверх, плазмот инстинктивно влез в новую конфигурацию силовых линий, смешавшись с ними, дабы избежать падающего каскада горячих газов, наполненного заряженными и нейтральными частицами.

Будучи по природе творением плазмы, плазмот понимал, что странная форма силовых линий до некоторой степени усиливает этот газовый поток. За счет направленности канал увеличивает скорость прохождения газа и создает под собой область низкого давления. В результате материя нагревается, и ей становится тесно в отведенных объемах. Еще более расширяя проход, канал дает выход горячим и быстродвижущимся газам.

Новое средство передвижения весьма напоминало те многочисленные варианты, которые плазмот использовал, находясь в солнечной атмосфере. По сравнению с его собственными гибкими мембранами возможностей для маневра было, конечно, меньше, но новая система отличалась большей энергонасыщенностью и давала постоянную тягу.

Плазмот хорошо понимал, что такое движущая сила, и сейчас наконец-то ее получил.

Не обладая возможностями для маневра в практически чистом вакууме, где он как раз и находился сейчас, плазмот мог только надеяться, что ему удастся уплыть подальше от испущенных взрывом заряженных частиц и радиации, используя растущее давление. Он не мог предугадать, куда его унесет, поскольку так далеко ему заплывать не приходилось. Не знал он и никого из своих собратьев, которым посчастливилось побывать в этих краях и вернуться живыми. Понимал он лишь одно: холод и пустота в этой дали рано или поздно оборвут его жизнь.

Будучи в состоянии двигаться, плазмот мог бы вернуться в естественную среду обитания — в горячие и густые плазменные потоки. Это его интуиция подсказала, что сжатый канал может обеспечить ему движение. Однако сейчас плазмот вверил свою судьбу в руки несущегося с огромной скоростью газового потока. Поток шел откуда-то со спины, со стороны Солнца. Словно студент, изучивший плазменную физику, плазмот знал, что всякий организм, находящийся в подобном потоке, если ему удалось успешно осуществить сжатие, сможет двигаться в обратном направлении, против течения. По принципу действия и ответной реакции плазмот сумеет направиться к Солнцу, к местам привычного обитания.

В одно мгновение плазмот понял, что лучший выход для него — остаться в этом сжимаемом пространстве. Немедленно он прикрепил себя к месту наибольшего сжатия и принялся исследовать окружающую среду.

Посредством изучения, интуиции, анализа через некоторое время он уже мог почувствовать каждую грань магнитного поля, конденсировавшего ионный поток. Воспользовавшись постоянно излучаемым солнечным теплом как компасом, плазмот изменил силовые линии поля, усилив их своей массой, направив их в другую сторону волевым усилием и придав тяге более полезное направление. Вскоре широкая полоса солнечной фотосферы ясно отражалась в сознании плазмота. Он направлялся домой.