Я всё это, впрочем, прекрасно знал и без его объяснений. Хотя в моём времени большая часть входов в катакомбы была завалена камнями, так как каждый год кто-то из приезжих отдыхающих обязательно терялся в них, но ещё в детстве я немного полазал в них с местными мальчишками. И один раз мы умудрились в них действительно заплутать, так что выбрались только на следующие сутки. Ох, как мне тогда влетело от отца, и теперь я внимательно осматривал проходы, чтобы запомнить дорогу, просто из лишней осторожности, мало ли придётся выбираться одному, чего я совсем не исключал со своими планами. Свернув за Греком в очередной проход, я очутился в огромном подземном складе. Потолок огромного зала был не ниже четырёх метров, а сам зал был заставлен разнообразными ящиками и коробками. Грек не остановился в этом зале, и мы пошли дальше в боковое ответвление. Я снова почувствовал лёгкое беспокойство и оглянулся назад, однако ничего не заметил. Мы здесь были вдвоём и вроде как ничего странного не должно быть. Может это у меня такая собственная реакция на подземелья? Совсем не исключено, не люблю я их. Вскоре беспокойство ушло на дальний план, а мы, наконец, достигли конечной точки нашего путешествия. Это был ещё один зал, плотно заставленный ящиками, дальний конец которого был перекрыт железной решеткой.

— Ну вот, мы и пришли, — сказал Грек, открывая один из ящиков, стоящий под одинокой тусклой лампой. — Смотрите внимательно, это именно то, что надо.

Я взял в руки консервную банку и внимательно разглядел её. Да, это были немножко не те консервы, взятые нами у группы 'гостей', но отличительные признаки того же самого производителя были налицо.

— Вода и остальное тоже имеется, можете посмотреть, — Грек открыл ещё пару ящиков в стороне.

В это время я уже полностью мог контролировать своего оппонента, хотя он этого ещё не ощущал. Для него я был уже как бы в двух лицах, в виде клиента, которому что-то от него нужно и его практически втрое я. Хотя подземелье я не считал самым приятным местом, но более лучшего для приватной беседы было сложно найти. Мельком посмотрев на содержимое открытых ящиков, я перешел к активным действиям. Резко убрав все мысли и введя себя в лёгкий транс, я собрал всё внимание на ощущениях устойчивого контакта. Что-то ещё было невдалеке, какое-то смутное чувство то возникало, то пропадало, но я опять не обратил на него внимания, сосредоточившись на процессе. Клиент плыл за мной, ничего не подозревая, морщинки на его лице разгладились, тело расслабилось. Я медленно погружался в транс ещё глубже, равномерно покачиваясь взад-вперёд. Грек уходил за мной, покачиваясь в такт. Ему было хорошо в этом состоянии, из которого по своей воле он не сумеет выбраться несколько часов без моей команды. Такие напряженные по жизни люди как он, попадая в состояние наведённого транса, сочетающегося с расслаблением, оказываются в естественной ловушке своего тела. Ещё немного и можно будет зафиксировать глубокое гипнотическое состояние и переходить к главной части моей работы — к прямому программированию подсознания. И в этот момент сзади послышался какой-то тихий лязгающий звук и звон чего-то металлического по каменному полу. Моё чувство опасности взвыло сиреной тревоги, я мгновенно вернулся в бодрствующее состояние и оглянулся, Грек же ничего не заметил и остался в приятном состоянии полной расслабленности, продолжая раскачиваться, уже без моего участия. Я не успел даже испугаться, на секунду оцепенев, в трёх метрах от нас стоял цыган, с ужасом на лице смотрящий в нашу сторону и сжимающий в побелевшей от напряжения руке гранату. Чека валялась у него под ногами, звук падения которой и привлёк моё внимание. Он смотрел на Грека, не в силах сделать ни одного шага, я чувствовал, что его ноги буквально прилипли к полу, тело не хотело слушаться, но железная воля ещё держалась из последних сил. Похоже, он тихо следил за нами и попал под моё гипнотическое влияние, но сумел сопротивляться ему, хотя сейчас явно проигрывал эту борьбу. Его пальцы медленно разжались, выпуская смертоносное яйцо. Раздался щелчок капсюля, а я в тот момент уже бросился в сторону, за ящики и дальше, спасаясь от неминуемого роя осколков. Взрывной волной меня подбросило вперёд, спину обожгло в нескольких местах, а затем сверху посыпались камни, один из которых попал в голову, выбивая из меня сознание.

Возвращение в этот мир было наполнено пульсирующей болью во всём теле. Несколько минут я просто пытался сосредоточиться на своём дыхании и потихонечку отключить болевые рецепторы. '- Если болит — значит, ты жив' — так говорил один мой знакомый инструктор рукопашного боя после очередного спарринга, где мне от него хорошо перепало. Но если не побороть боль, то я вряд ли смогу действовать адекватно сложившейся ситуации. Немного утихомирив болевые ощущения, я стал медленно на ощупь выкапываться из кучи навалившихся на меня камней, среди которых, к счастью, была одна мелочь. Света не было, воздух был пыльный даже на ощупь, где-то вдалеке капала вода. Левая рука практически не слушалась, каждое движение отзывалось острой болью. С трудом я сумел выбраться из-под завала и нащупать зажигалку. Три чирка я не мог зажечь огонь, разбитые пальцы не чувствовали колесо кремня. В свете тусклого мерцающего пламени я нашел себе повод для настоящего оптимизма. Можно сказать, мне реально повезло, обвал, заваливший подземелье, зацепил меня лишь самым краешком, в двух шагах был открытый проход, железная решетка которого выпала из своих креплений от взрыва и обвала. Не помню, сколько я полз в полной темноте, не понимаю на что ориентировался, просто полз и всё, чувствуя, что пока шевелюсь, пока ползу, буду жив, и стоит только остановиться, собирая силы, расслабиться, уснуть, ожидая спасения свыше и всё, никто меня никогда не найдёт в этих катакомбах. Помню, как забрезжил где-то вдалеке свет и как я вывалился из подземелья в расщелину с холодной морской водой, а надо мной было синее-синее небо. Набежавшая волна меня подхватила и поволокла в море. Я барахтался в обжигающей воде, сопротивляясь волнам и цепляясь ногами за донные камни, не в силах ни встать, ни плыть. Волны несли меня куда-то вбок от того места, где я выбрался из-под земли, и теряя последние силы, я сумел подтолкнуть себя к берегу. Кое-как выбравшись на каменистый пляж, едва отползя за границу прибоя, я окончательно потерял сознание.

Ну почему все непременно хотят моей смерти? Это яркое солнце, палящее мне прямо в лицо через открытое окно, эти птички, которые чирикают с раннего утра, не переставая ни на минуту, заняться им не чем. Даже жена…, хотя с другой стороны, понятно, близкие родственники опять же. А ведь они непременно считают, что наоборот, не дают мне помереть, вот ведь парадокс. И вообще как-то слишком быстро я прихожу в норму. Уже практически ничего не болит, даже голова прояснилась, только заживающие шрамы постоянно нестерпимо чешутся. А чесаться-то нельзя, нельзя, вот и приходится терпеть, отвлекаясь на посторонние мысли. Была бы боль — отключил бы нафиг, научился уже, а вот с чесоткой, почему-то так не получается, даже странно. Один лишь хороший выход знаю из сложившейся ситуации — такой качественный и глубокий сон. Впрочем, я уже больше и спать не могу, выспался на пару месяцев вперёд, судя по ощущениям в организме. Да, приложило меня в тех одесских катакомбах знатно, и отделался я одним переломом ребра, мелкими царапинами и лёгкой контузией, не иначе как по воле какого высшего существа, не желавшего потерять свою любимую игрушку, меня, то есть. Да и ребят из группы прикрытия на моё ещё шевелящееся тело тоже кто-то вывел, не успело оно до смерти замёрзнуть в холодной морской воде. Вот ведь как мне повезло, иначе не сказать. Хотя 'везение' это относительное, с заданием-то я не справился. 'Да, вот она, непреодолимая сила обстоятельств' — так можно найти себе оправдание в любом случае. Хотя, что я мог сделать в том раскладе? Зелен я ещё для таких подвигов, зелен и слишком самонадеян. Вот теперь и учусь на своих ошибках, практикуясь в экстренной психической регенерации. Как оказалось, прямое управление организмом, позволяет творить настоящие чудеса, вот только с чесоткой ещё придумать бы, что сделать. Ладно, пора отвлекаться на внешние раздражители и подавать признаки осознанного внимания, пока эти 'раздражители' не вошли в настоящее раздражение по поводу моего невнимания и полного игнорирования.