- Ладно лясы точить, вели ворота открывать.

- Это еще зачем?

- Что-о?!

- Полюдье мы тебе изготовили. Еще одно сам взял. Что же еще тебе?

Игорь несколько потерялся, как теряется человек, изначально настроивший себя на один итог, и вдруг наскакивающий на вовсе негаданный поворот событий. Он неопределенно пофыркал, да вдруг заговорил странным заговорщицким голосом:

- Надо мне с тобой говорить. С глазу на глаз.

- Зачем же с глазу на глаз? - не принял приглашения к обособленным переговорам Мал. – Мне от своих людей нечего скрывать. Говори.

То, что происходило, было как-то… неправильно. Так не должно было быть. Так никогда не было. Оттого Игорь в способах присоединения к реальности кидался от одной крайности к другой, стремясь обрести в ней устойчивость, но все более увязал в трясине неясности.

- И то! Чего бы это мне с тобой секретничать? – теперь он перешел на язык чванной властности. – А дань платить, – так на то ты на свете живешь. И нечего роптать. Сколько надо, столько я ее и возьму. Теперь же мне люди нужны.

- Люди?

- Людей ты запамятовал мне предоставить.

- Да откуда же мне их взять? Полонян у нас нет. Мы который год в мире живем. Есть двое: один – тать, с поличным пойман, другая – вырожденка-потаскунья, сегодня из Вручия ²⁷⁸¹привели. Вот, возьми их, продай в неволю. Народ все равно бы их смертью казнил.

- Не много ли ты мне предлагаешь? – с надменной усмешливостью проговорил киевский князь. – Я же сказал, что мне люди нужны. Много. И не вырожденцы какие, а люди работные, ядреные, и лучше, чтобы какому-то делу были обучены. Сам знаешь.

В возникшей тишине тревожно зафыркали, замотали головами лошади.

- Это мне как… - то были даже и не слова, а будто бы медленные тени слов. – Своих землеробов привести? Или кого из дружины назначить?..

- А сам решай, - продолжал надуваться спесью Игорь. – Но чтобы три десятка собрал.

Вновь тишина. Глухое шарканье встревожено перетаптывающихся лошадей. Тонкое беспокойное ржание. А затем из самой утробы той черноты, что гребенчатой хребтиной упиралась в не желавшее погасать серое небо, прилетело едва уловимое человеческим ухом нервное тявканье, а за ним долгий заунывный вой.

- Вот, значит, как тебя хозяин подковал, – откололись слова от того очерка, который являлся Малом.

- Что-о?! – хрипло зарычал другая сумрачная тень, которой был Игорь. – Кто это может быть надо мной хозяином?

- Да известно, кто. Жидовский царь.

- Ах ты холоп!..

И тут оба силуэта разом ринулись друг другу навстречу, слились в единого, сотрясаемого неким смазанным движением, всадника, чудного, многорукого, на чудном коне с двумя головами - спереди и сзади. А следом будто крылья задремавшей было раненной гигантской птицы взметнулись и заколотили по черной земле, порываясь оторваться от ее магнетической власти, да не находя для этого сил, - то княжеские дружины соединились в неистовой сече. Даже вблизи трудно было разобрать частности некоего темного кипения, - нечто огромное металось, кричало, трепетало, стонало, подскакивало, все неуклоннее расплываясь в побеждающей черноте.

С разных сторон неслись к шальному коловращению мрака огни, да только продолжалось все очень недолго. И вскоре на том месте, где только что бесновалась темь, слышались только слабые стоны да сбивчивое бормотание бродивших там теней. Эти тени держали в руках факелы или слюдяные фонари, которые в плотном тумане ночи на расстоянии смотрелись большими сияющими шарами, подобными многочисленным лунам, зачем-то спустившимся на землю. Но и этих двойников ночного светила становилось все меньше, звуки смолкали. И только очень дальний голос волка прилетал, казалось, откуда-то сверху, будто сквозь бесконечную толщу ночных облаков тот брел к звездным стадам……………………………………………..

Весть о том, что Игорь убит и вся его дружина погублена была доставлена Ольге уже на следующий день. Перед обедом она собиралась немного прогуляться, - пройтись до рыночной площади. Гриди ²⁷⁹²в числе двух десятков уже поджидали ее у воротни ²⁸⁰³. Мягко ступая по мощеной тесаным камнем дорожке, Ольга шла к воротам, и была в ее движениях какая-то затаенность, будто прибегнув ко всем пяти чувствам и какому-то еще одному, доступному только ей, она принюхивалась, выверяла какие-то подспудные превращения, творящиеся в воздухе. И тут горестные вскрики, топот, еще какой-то шум за островерхой бревенчатой городьбой в один миг запалили ее кровь, ноздри сами собой раздулись, и жадно вдыхая острый запах явившегося срока, Ольга прибавила шагу. Шум нарастал. Она раздвинула не слишком уверенно пытавшихся задержать ее охранителей и вышла за ворота. Тотчас какой-то растерзанный и всклокоченный мужичок без шапки бросился ей в ноги и, то вскидывая на нее загвазданное лицо, то вновь макая жидкую свою бороденку в холодную дорожную грязь, по-бабьи завывая и причитая, принялся взахлеб тараторить нечто вовсе невнятное. Это был холоп Игорева отрока Всемила, жившего не на княжеском дворе, но лишь по необходимости посещавшего гридницу ²⁸¹¹. Вскоре однако из обрывков слов можно было сложить следующее: под утро израненная лошадь притащилась к дому вместе со своим израненным хозяином в седле. Размазывая грязь по наморщенному лицу, мужичишка кудахтал сквозь слезы, что хозяина его, Всемила, никак не могли привести в чувство, а когда тот очнулся было, то сказал, что сам видел, как топор рассек голову князя Игоря надвое, - и на той половине, что сверзилась наземь, остался белый колпак с околышем из жемчугов и лазоревых яхонтов ²⁸²². И тут вовсе сломленный чудовищным ударом злосчастия, уж, видно, не помня себя, мужичок понес о том, что яхонт лазоревый лишний пот унимает, доброты человеку прибавляет, усмиряет все желудочные хвори, и потому еще князь его носил, что тот, кто носит его при себе, становится настолько честным и милостивым…

Однако ужасная новость, едва ли не повредившая рассудок впечатлительного холопа, была для Ольги не такой уж и новостью. Со всех сторон подпертая сострадательно-испытующими взглядами, она, разумеется, изобразила все ожидаемые обществом мановения, знаменующие сокрушение, отчаяние, боль утраты, выкрикнула и выплакала (нервы ее и впрямь были накалены до предела) все долженствующие присутствовать в такой ситуации слова… Но Ольга знала о том, что все произойдет так или приблизительно так еще тогда, когда Нааман Хапуш как бы случайно обронил в короткой беседе с ней, что если, не дай Бог, в полюдье с князем что-то случиться, то она ведь останется одна одинешенька, и что, конечно же, все будет хорошо, ведь иначе на ее женские плечи упало бы страшное бремя принятия всех государственных решений. А состоялась та беседа на другой день после того, как Игорь отбыл в дорогу.

Тогда Нааман вновь принес какие-то подарки, какие-то блестяшки и яркие лоскуты, он расхваливал способность Ольги проницать будущее, называл ее вещей, тут же вспомнил Елену, жену греческого царя, и произвел в пользу русской княгини несколько сопоставлений. Еще он говорил о стремлении мудрых правителей дружить с владыками тех государств, приятельство с которыми приносит ощутимую выгоду, заметил, что интересы Хазарии во многом совпадают с русскими интересами, но, как киевлянин, он, разумеется, много более заинтересован в процветании последних. То есть он говорил обо всем и ни о чем конкретно. Однако Ольга, вестимо, обладала незаурядной способностью, мысленно не задерживаясь на единичных понятиях, отдельных образах действительности, распознавать общие законы, обуславливающие тот или иной случай. У некоторых народов это и называется умом, в то время, как исконное русское миропонимание предполагает в данном вопросе непременную нравственную подпочву. Однако Ольге было не до того, чтобы доискиваться до первооснов своих действий, у нее были свои резоны, в которых она усматривала вышнюю значительность. Впрочем ничего она не усматривала, она просто дышала каждый час и каждый миг значением некой высокой (как ей казалось) идеи, единственно оправдывавшей, либо наделявшей осмысленностью ее жизнь. Потому рассмотрев в речах Хапуша предложение помощи, и оценив ее значение на данном отрезке пути, княгиня незамедлительно приступила к делу.