Выразительно воздев руки к небу он возговорил…

- Всемогущий Господь собрал всех нас здесь для того, чтобы через наместника своего на земле – божественного кагана объявить о своем желании видеть на этом месте свой храм!

Если бы кто-то из толпы слышал прежде Иосифа, он был бы весьма удивлен тем, сколь изменился старческий вполне женский голос малика, став зычным, многоцветным, помолодевшим лет, эдак, на тридцать. На самом деле секрет был прост: старикан только открывал рот, а говорил за него упрятанный человек.

- И придет в храм свой Господь, которого вы ищете, и ангел завета, которого вы желаете…

Толпа внимала.

- Тогда благоприятна будет Господу жертва, как в дни древние и как в лета прежние…

Но не так единообразна в действительности была покорливая толпа в серых крупицах своих, каковой смотрелась она с высоты главной принадлежности игрища – уставленной людьми, убранной коврами, деревянной пирамиды.

- Вот жаба старая расквакалась, – говорил вполголоса хазарин Янур арабу Абдаллаху. – Ничего, ничего, придет и на тебя управа.

- Ох, думаю, долго ждать придется, - вздыхал Абдаллах, привычно озираясь вокруг – не блестит ли рядом напряженный взор наушника.

А малик Иосиф возле занавешенного кагана продолжал открывать и закрывать рот, силясь попадать в соблазняющие слова одного еврейского пророка, озвученные спрятанным возглашателем:

- И откроет Господь для нас отверстия небесные и изольет на нас благословения до избытка…

- Ты видел?! Ты видел кагана?! – восторженно шептала аланка Саукизгэ своему мужу башмачнику Габо. – Я подсматривала.

- Вот я тебе! – насупился суровый муж.

- Не бойся, я очень осторожно подсматривала, - никто не заметил. Весь в зо-ло-те!… О-о!..

А рядом:

- Говорят, что теперь мы весь Китай завоюем.

- Да ну!

- Точно. И Индию тоже. А все, что там захватят, между всеми, кто в Итиле родился поделят.

- Да ну!

- Точно. Но только кто пять или даже, может, семь лет здесь прожил. Тогда вообще можно будет ничего не делать. А жить будем лучше, чем… чем…

Словно подслушав эти упования всеведущий малик провещал:

- Как будет здесь поставлен храм всех храмов, так со всех сторон света потечет к вашим ногам золото. Блаженными будут называть вас все народы, потому что вы будете землею вожделенною.

Кто-то в толпе молитвенно воздел руки. Кто-то, скрипнув зубами, сжал кулаки. Кто-то хмыкнул в рукав. Кто-то отхлебнул из привешенной к поясу сулеи пару глотков шекара ⁵⁴¹¹и заплакал.

Гремел всеохватный голос, а под ним вздыхали робкие лепеты.

- Что это там за дым?

- Так это же печенеги караван-сарай с товарами русов сожгли.

- Да? А я думал, это опять мечеть горит…

Далеко-далеко, за бесконечными крышами, и еще дальше – где-то на том берегу в безоблачное красное небо поднимался темный дым. Но это мало занимало толпу, как видно успевшую пресытиться подобными происшествиями.

- Вы выйдете и взыграете, как тельцы упитанные! – наконец в последний раз разинул и захлопнул рот Иосиф.

Хоть драть глотку приходилось другому, Иосиф чувствовал себя невероятно усталым, - что ж, семь десятков лет, отданных удовлетворению чувств, и неизменно сопутствующие этому занятию теснящие тревоги давали о себе знать. Малик тяжело перевел дыхание. Теперь пришел черед витийствовать стоявшим на нижних ступенях пирамиды рабби, всяким тарханам, именитым ростовщикам, торговцам, а их мэлэх мог пока отдохнуть.

Однако выслушивать эту трескучую дребедень, несмотря даже на присутствующие в ней подчас потайные смыслы, сразу же сделалось нестерпимо скучно. Иосиф чуть-чуть придвинулся к золотому покрывалу, скрывавшему его племянника Иисуса Кокоса, и, ловчась говорить не двигая гуьами, зашептал:

- Как ты там?

- Ничего. Сижу.

- Видишь как… А я, старый человек, должен стоять. Где справедливость?

- Дядя, - прошелестел из-за занавеса Иисус, - я видел дым на том берегу Итиля.

- Я тоже вижу, - отвечал дядя. – Хорошо горит.

- Не слишком ли много свободы мы дали печенегам? Так они и в самом деле усилятся. Глядишь, в следующий раз уже не удовольствуются караван-сараем с русскими товарами, а спалят… Не допусти до этого, Боже создатель, сильный и страшный! Устроят пожар, допустим, в хедере ⁵⁴²¹…

- Нет ничего надежнее управляемой чужой войны. А вот на счет того, чтобы школу сжечь… Это ты интересно придумал. Только не хедер, конечно, а, скажем, медресе. Это интересная мысль. Это надо будет обдумать.

За занавеской установилась тишина.

- Ну что ты там, умер? – окликнул племянника Иосиф, глядя при том вдаль, где побледневший дым свидетельствовал о том, что пожар, должно быть, удалось потушить. – Эй, что ты там?

- Думаю, дядя… - как-то устало и, возможно, даже страдальчески промямлил Иисус Кокос. – Я вот думаю: не бывало ничего такого тайного, что не стало бы явным… Что же будет, когда и те, и другие, и третьи узнают… узнают в нас вдохновителей… разных таких… случаев.

- И что? – забывшись поднял свой старушечий голос малик. – Узнают. И что случится?

Молчание. Затем:

- Сначала болтать станут…

- Ну. Пусть болтают.

- А потом…

- Потом что?

Тяжелый вздох.

- Ведь сколько иудейских царств возникало… Не только в Палестине. И…

Та часть старческого лица Иосифа, которая не была занята седой растительностью, побагровела чрезвычайно. Неожиданно темные лохматые брови сошлись у переносицы. Огромные ноздри с торчащими из их черноты пучками толстых седых волосин раздулись. Хорошо, что Иисус, сидя за тряпкой, не видел в этот момент своего родственника: его всегда пугал облик гнева.

- Как говорит Санхедрин, если нахри сделал какое-то зло иудею, значит он причинил зло самому Всевышнему, и потому заслуживает смерти! Пусть только попробуют! Пусть посмеют противоречить племени властелинов! Мы растопчем их! Мы изотрем их в пыль. Сила мышцы Всевышнего будет нам поддержкой. Мы превратим их жизни в пустыню. Мы обескровим их младенцев. Таково будет возмездие Всевышнего всякому народу грешников!

Иосиф и не заметил (как-то так случилось), что давно уже не сдерживает себя, и его жидкий старушечий голосок сам собой чахлой струйкой стекает с вершины пирамиды к ее подножию. Он опамятовался только когда рядом с ним грянул перешибая его слова могучий голосина тайного возглашателя:

- Да будет счастье покровом для великой Хазарии…

Слабосильный голос малика, конечно, не мог охватить огромную площадь. Большинство, от рождения не способное самостоятельно осмысливать выламывающиеся из привычного ряда события, так толком ничего и не поняло.

- Ты видела? Слышала? – толкнула Елисавету в бок Мария. – Наш старый пердун, кажется, совсем уже из ума выжил.

Здесь, за загородкой, отделявшей избранный народ от прочего, многие обменивались продолжительными красноречивыми взглядами и короткими встревоженными замечаниями.

Страсть, составляющая суть демонического существования, делает своих служителей невосприимчивыми ко всему, что выходит за границы ее власти. Непременно самовлюбленные демоны обречены полагать, что в основании мира лежит плотское желание и оттого они никогда не смогут постигнуть, что обрести Бога, Знание возможно только деятельностью, не носящей выгоды. Но каким образом кто-нибудь из них уловчился бы разглядеть подвиг бескорыстия, когда как раз наслаждение во веки веков их сообществами признавалось первой необходимостью, радостью и честью человечества. С каждым днем растет зависимость демона от различных приятных ему предметов и тел, и наконец перерастает в неодолимую страсть, которая, процвев, всенепременно принесет плод ожесточения.

- Слушай, ты видела, как на меня смотрел Моше? Видела, да? – возбужденно восклицала Елисавета, когда они с Марией покидали пока еще сдержанно демонящуюся в ожидании магов и факиров, певцов и танцовщиков темную толпу. – По-моему, он даже знаки… такие мне делал, да?

- Понятно, что мэлэх и его люди решили сюда переместить Иерусалим. Это смешно! – оправляя на ходу складки покрывала на голове, говорила Мария при виде, глумливо хихикавших в стороне, броско одетых мужчин. – Вот это построят они храм, вроде того, какой якобы когда-то там строил Шеломо ⁵⁴³¹, и тут же для нас серебро в цене сравняется с камнем под ногами. Как же!