Колоннады портиков и три большие неоренессансные арки Музея Гальера - театральная сцена, куда мы ненадолго вступили под неслышные гонги судьбы. Да, на эту сцену нечаянно вышли двое слепых, Эдип с четырежды выколотыми глазами, мой сын, моя дочь, бедные дети. Снега не было, все сухое и словно обглоданное, враждебное. Но как давно это было! Давно прошедшее время глагола. Мы ни о чем не догадывались. Равнодушно смотрели друг на друга. Я еще не знала, что ты пригласишь меня в фантастическое путешествие - с побегом, голодом, страхом, смертельной опасностью, роскошью. Мы еще ничего не знали о предстоящем подполье, которое однажды ты даже опишешь в книге. Мы не знали, что съедим вместе не один пуд соли. Не знали, что скоро встретимся вновь. Кто-то сказал, - ты или я, не помню, - кто-то сказал тогда «не бойся» или «опасаться нечего, я здесь». Не помню, кто. Потому что не было никого, кто пришел бы нам на помощь, мы не принадлежали ни к одной группе, висели в пустоте, ты и я, в свободном падении, вне закона, вне всякого здравого смысла, вне всего. Смертельная опасность. Но помнишь ту первую встречу, гранитный холод, колонны двора и равнодушие в наших глазах?.. Чем же закончится наша долгая история, что ожидает нашу старую команду после всех этих съеденных вместе пудов соли?
Они ничего не знают. Тьма. Слепота. X. и Хемлок никогда не узнают, что на самом деле их первая встреча состоялась не в Музее Гальера, а на двадцать лет раньше, - и тоже в каменном холоде февраля, - когда, оказавшись проездом в Париже, X. неожиданно сталкивается на бульваре Осман с девочкой в белой кроличьей шубке, которая тоже оказалась здесь проездом и была ни кто иная, как Хемлок. Они не узнают друг друга. Ничего не вспомнят. Сочтут началом лишь итог скрытой цепочки событий, сызвека подготовленный результат.
***
Они принадлежали к старинной знати, которая издавна славилась своими преступлениями. С глубокой древности бил черный поток - хроника воплей в темноте, воткнутых в спину кинжалов, сжатых на горле рук, обрушившихся на шею секир, вонзенных в грудь шпаг; нескончаемый перечень подсыпанных ядов, изнасилованных женщин, обманом полученных наследств; долгая череда ловушек, измен и грабежей - история семьи Ченчи, condottieri[16], авантюристов, сенаторов, крестоносцев, увозивших сарацинское добро целыми кораблями, испорченных до мозга костей статс-секретарей, погрязших в разврате и мздоимстве кардиналов, графов и баронов, из поколения в поколение курсировавших между римскими жилищами и крепостями, разбросанными по всей Кампанье.
Кристофоро Ченчи происходил по прямой линии от того самого Стефано, что рождественской ночью 1075 года ворвался на папскую мессу с мечом в руке и утащил за волосы Григория VII[17], которого он впоследствии заточил в крепости Парионе. В 1562 году Кристофоро Ченчи скопил несметные богатства на разнообразных церковных должностях: он был каноником церкви Сан-Пьетро, управляющим церкви Сан-Томмазо и, самое главное, казначеем папской счетной палаты. Сколько бы сил Кристофоро ни тратил на собственное обогащение, это ничуть не отвлекало его от более легкомысленных затей, и роман с Беатриче Ариас, замужней женщиной из простонародья, привел к рождению внебрачного сына и ноября 1549 года. Младенца назвали Франческо, и, судя по гороскопу, его должны были сбросить с балкона по наущению собственных детей (точно указывалось даже их количество). В предчувствии скорой кончины Кристофоро отрекся от единственной своей должности, подразумевавшей целибат, дабы жениться in extremis[18] на недавно овдовевшей Беатриче Ариас и узаконить внебрачного ребенка, как раз достигшего двенадцати лет. Освобожденный от уплаты налога в размере 15000 скудо в папскую казну, Франческо оказался обладателем огромного ликвидного капитала, годового дохода 80000 скудо, замков Ассерджи, Нарни (позднее проданных семейству Колонна) и Торренова (который перейдет затем к Альдобрандини), имений Филетто, Теста-ди-Лепре, Руффина-ди-Фраскати и Порта-Сан-Панкрацио, не считая римской недвижимости, в том числе Рипетты - дворца, возведенного Джулио Романо в Сант-Эстакьо, - и архитектурного ансамбля на горе Ченчи, опоясывавшего крепостной стеной церковь Сан-Томмазо.
Хозяин всех этих замков, полей, вилл, виноградников и дворцов питал пристрастие к самым отчаянным дракам и еще в одиннадцать лет чуть было не совершил убийство, когда с помощью своего наставника избил до крови палкой некоего Квинтилио да Ветралла. Как только Франческо исполнилось четырнадцать, мать решила его женить и без труда отыскала жертву. Опекун Франческо, монсиньор Просперо Сантакроче, поспешил отдать ему в жены собственную племянницу Эрсилию, принесшую всего 5000 скудо в приданое, и менее чем за неделю был заключен брак меж детьми одного возраста и даже одного сословия, которые при этом глубоко отличались друг от друга. У них родилось двенадцать отпрысков: один мальчик умер в пятнадцать лет, лишь четверо сыновей и две дочери достигли совершеннолетия.
Дон Франческо, вспыльчивый и сварливый пьяница с душой злодея, оказывался беспрестанно замешанным в нескончаемых распрях, смертоубийственных схватках и кулачных боях. Так, например, в 1566 году он выступил против своего родственника, а два года спустя предстал перед судом за увечья, нанесенные собственному кузену Чезаре Ченчи. Донна Эрсилия безропотно сносила удары, которые сходили ее мужу с рук. Но так было не всегда, и нередко лишь высокие штрафы позволяли правонарушителю избежать тюрьмы. То он избивал до полусмерти носильщика портшеза, так что бедняга не мог ни пить, ни есть; то оставлял служанку едва живой на полу; то наминал бока, ломал руки, подбивал глаза, расквашивал носы; то бил палкой, раздавал пинки и затрещины, порол кнутом, разбивал о головы бутылки, стегал по спине хлыстом; то вешал вассалов, калечил лакеев, бесчестил прислугу. Заключенный, изгнанный и взятый под стражу Франческо откупался лишь крупными суммами - там пять тысяч, тут три, а потом еще пять тысяч, не считая предстоящего штрафа в размере семи тысяч скудо: казалось, будто все некогда изъятые из папской казны средства вознамерились вернуться обратно. Из прохудившегося бурдюка неуклонно вытекало громадное состояние. Тогда к порокам Ченчи прибавилось скопидомство, и он очертя голову бросился в омут. Это переросло в манию: тушить свет, прятать свечи, самолично продавать старьевщику тряпье прислуги, следить за износом обуви, пересчитывать золотые монеты при закрытых дверях. Кухни опустели. Наступил нескончаемый пост. Питались только горохом да супом из требухи, в хлебе попадались солома и гравий. Ну а вино Франческо приберегал для себя, заливал его прямо в глотку, а потом извергал мощными струями на стену. Если он не валялся со злобным видом на столе, строя в пропитом мозгу смутные планы, то оглашал дом богохульствами, валил на сундуки ужасавшихся служанок, гонялся за пажами и конюхами - грозный и жестокий козел, пышущий неутолимой похотью. В нем не было ничего благородного или хотя бы мало-мальски хорошего. Денно и нощно все дрожали от страха и голода. Лишь ублюдки, которых он плодил по всему городу, ухитрялись выуживать из него какие-то гроши, тогда как законные дети нуждались буквально во всем.
— Справа на картине мы видим Сад покаяния с бьющим посредине Ключом раскаяния и фигурами святых в форме статуй. Слева направо - «Се человек» (краска, увы, облупилась), затем святая Мария Магдалина и святой Петр в слезах, а далее Мадонна томящихся в Чистилище душ. В глубине Грешник в цепях и с искаженным лицом входит чрез Узкие врата исповеди... Донна Беатриче, что с вами? - спросила сестра Ипполита, положив указку, которой она касалась каждой из вращавшихся створок.
Беатриче рассмеялась: уши Грешника напоминали горшечные ручки. От смеха спирало дыхание, ломило бока, перехватывало горло - ее всю затрясло. Беатриче хохотала необузданно, неудержимо, так что, казалось, рано или поздно от этого умрет. Согнувшись вдвое, она повернула к сестре Ипполите пунцовое личико с затуманенными глазами.
