Кое-кому непременно нужно заручиться содействием карлицы, так как растения у нее наверняка есть. Карлица показывает «рожки» и отвечает «нет». Карлица делает вид, что не понимает, а между тем необходимость становится с каждым днем все неотложней. Что ж, придется действовать в одиночку.

Бонапарт продвигается к Венеции: «Io saro un Atilla per lo stato veneto!»[99]

Кто-то читает отчет. Кто-то осеняет себя крестом. Кто-то взывает к Святой Троице и разражается словесным поносом, источая жуткую вонь тухлятины и дерьма. Обнаруженный у нее пакетик, в высшей степени подозрительный, сапфические нравы, как почти у всех здешних женщин, кроме того, она читает скверные книги, как и все эти ничтожества, родом, вероятно, из Морей[100] или Польши, не исключено, что мать еврейка, несмотря на нашу неусыпную бдительность, за сорок лет состояние значительно уменьшилось, но все еще интересна, Морея, убьем их всех, теперь это сложно, слишком поздно. Слишком поздно! Нет, никогда не поздно, никогда!

Последний день Карнавала. Вся до единого прислуга Ланци отправилась поглядеть на марионеток или корриду на Пьяцца. В доме тишина, даже крысы не топочут. Слышен лишь ужасный голубиный хор. Кто-то идет вдоль рио. Издалека долетают обрывки речей, осколки смеха, обмолвки дудок, оклик гондольера. Шелест. Тишина. Звук падающей капли. Застоялый запах плесени и пыли.

Эмилия Лаумер, не любящая ни шума, ни толпы, пользуется одиночеством, чтобы привести в порядок библиотеку. На ней платье из серого линон-батиста, волосы собраны в античный узел. Неожиданно скрипит паркет.

Паркет скрипит рядом с дверью.

- Кто здесь? Паркет скрипит.

- Кто здесь? Паркет скрипит.

- Кто здесь? Паркет скрипит.

Эмилию бросает в жар, она мертвеет от страха. Она никого не видит, но слышит скрип паркета.

Паркет скрипит медленно, методично, логично - вдоль лабиринта в виде бустрофедона.

- Но... кто здесь?..

Она забивается в угол, прижав руки к груди, с мокрым от пота пупком. Шаги уже совсем близко, и, когда некто возникает перед ней с пистолетом в руке, Эмилия Лаумер знает уже, что угадала верно.

...и, несмотря на всеобщий ужас перед катастрофой, постигшей нашу дорогую Республику, дело это вызвало невероятный шум, когда все предали огласке. Возможно ли, возлюбленная моя сирена, постигнуть эту супружескую одержимость Ланци и собственническую ревность Оттавии. Трудно даже сказать, кто проявил больше упрямства: мать или сын. Вообразите борьбу двух безумцев: он вступал в брак наугад, желая избавиться от материнской власти, - ибо уступил ей лишь с Марчией Дзольпан, - а она убивала, чтобы заполучить его обратно и обладать им единолично. Но изумление еще более глубокое, чем ее преступления, вызывают те презренные гнусности, казалось бы, совершенно чуждые ее характеру, которыми, как предполагают, она предваряла свои злодеяния. Это было долгое сражение, война без пощады. Разве не писал я Вам ранее, что в этом городе страсти могут быть поистине жестокими?.. Оттавия тому пример. Она была сильной, как животное. А он?.. Мы можем только гадать, знал ли он правду, ибо эту тайну он унесет с собой в могилу. Человеческое сердце - лабиринт еще более запутанный, чем наш город, и очень может быть, что в глубине души Альвизе втайне желал остаться побежденным. В любом случае, подозревая, что малютка Лаумер влюблена в ее сына и опасаясь, что общая страсть к книгам однажды их соединит, - и на сей раз накрепко - Оттавия решила действовать без колебаний. Это случилось в последний день Карнавала, дом был пуст, и в Венеции царило грандиозное столпотворение. Поскольку пневмония унесла старую Розетту, до сих пор добывавшую для нее ядовитые растения, Оттавия решила действовать самостоятельно. Совсем потеряв голову и не обладая, к тому же, хорошим зрением, она так плохо прицелилась, что лишь слегка ранила Эмилию Лаумер в левую руку. Затем она выстрелила в себя и тут уж, поверьте, не промахнулась. В городе еще долго будут обсуждать эту мрачную историю. Говорят, Оттавия, не находя покоя в могиле, призраком бродит в сумерках по Фондаменто Реццонико, где многие ее встречали - дичащуюся людей, без шляпы, с большим кровавым пятном на груди.

Поскольку Вы также интересуетесь новостями о других, излагаю их Вам. Марио Мартинелли умер от язвы гортани незадолго до того, как крах мастерских Ланци пролил свет на его мошенничества. Неизвестно, на что он употребил деньги, однако игра была его страстью, а всякому ведомо, сколь легко проматывают в фараон или бириби целые состояния.

Дабы удовлетворить кредиторов, Альвизе вынужден был продать не только большой особняк на рио Сан Барнаба, но и загородный дом на Торчелло, за который он почти ничего не выручил. Так как французские войска разорили доставшееся ему от первой жены имение во Фриуле, у него остался лишь маленький павильон на канале Брента, где среди книг, громоздящихся от пола до потолка, живет он Бог знает как в компании последнего старого мопса своей матери. Посему, даже если б он и захотел жениться вновь, невесты ему, безусловно, не найти. Эмилия Лаумер, которая решительно становится старой девой, помогает дяде управляться с книжной лавкой на рио Терра дельи Ассассини, что у нее весьма хорошо получается. Вы помните Пьеро Трапасси, который так элегантно одевался? В свое время он бесследно исчез, вполне возможно, что в одном из «каменных мешков» Мессира Гранде. На прошлой неделе мне встретилась Марчия Дзольпан, подстриженная под Тита и одетая в длинную малиновую ротонду и платье-чехол, начинающее входить в моду. Теперь она, кажется, всецело удовлетворена своим гордым и одиноким существованием, однако смех охватил меня при воспоминании о моих былых подозрениях, рисовавших ее в роли некой Медеи. Что же до постигших нас ныне горестей, то они отодвигают на второй план все личные дела, а тирания наших бывших правителей - ничто по сравнению с той, которую насаждает маленький уродец. Проявления его воли не знают границ. Серьезный и мрачный, с резкими жестами, нахмуренными бровями, грубой речью - и, Боже мой, каким акцентом! - требует он пушек, ружей, лошадей, продовольствия... Но все это ведомо Вам, моя дорогая Красавица. В единственной надежде, что наше пребывание в Чистилище когда-нибудь закончится, мы приспособились к ситуации. Что нам еще оставалось?.. И, как сказал Гоцци, «невозможно все время смеяться...»

Интервью швейцарской газете «Lе Тетрs» 3 ноября 2001 г.

Манон Пюльвер: Какое определение вы дали бы «Некрофилу»?

Габриэль Витткоп: Это роман о любви, печальный, конечно, - ибо настоящий любовный роман не может быть слишком веселым, - но о любви вечной, поскольку она принимает различные формы; а любовь некрофила - лишь одна из форм этой вечной любви. «Некрофил» - грустная книга, потому что ее герой, Люсьен Н., пишущий дневник, находится во власти любовной скорби, и эта скорбь неизбывна: ему суждено всё время расставаться с любимыми - ибо он любит мертвых и совокупляется с ними - да, совокупляется! - но их физиологический распад предопределяет скорую разлуку.

- Но описание акта любви с трупом предполагает определенную жестокость...

- Вы говорите о жестокости, но ведь механизм любого полового акта весьма груб. Это как на испанских постоялых дворах - разница в условиях определяется тем, что гости приносят с собой. Люсьен Н. вкладывает в совокупление всего себя: душу, сердце и тело. Но моя книга не первая, где секс связан со смертью, далеко не первая! Достаточно прочесть «Сто двадцать дней Содома» моего дорогого и уважаемого Донасьена де Сада!