Когда почти сразу после этого показались Йехель бен Жозеф, Матильда и Этьен, выглядевшие как старые, добрые друзья, они нашли его бледным, с отсутствующим видом.
— Я благодарю вас, месье, за то, что вы привели к нам господина Вива, — заговорил ювелир, приветствуя молодого человека. — Никто, как мне кажется, не разбирается так хорошо в болезнях человеческой души и никто не отличается такой ученостью, как он.
Метр Брюнель, казалось, вновь обрел веру в себя самого и, что было вполне естественно, переносил это на других.
— Хотя ваша дочь и окружена заботой о ее теле, — проговорил Йехель бен Жозеф, — мне всегда казалось, что в некоторых случаях, таких, как этот, нужно постараться подобрать ключи и к расстроенному рассудку, который выглядит потерянным. Знание того, как следует подходить к таким больным, гораздо действеннее всякой фармакопеи.
— Моя золовка, психиатр Шарлотта Фроман, разделяет ваше мнение, — сказала Матильда. — За время, что она наблюдает за моей дочерью, она несколько раз пыталась заговорить с ней, принудить ее отвечать. Все было напрасно. Надо полагать, она не так опытна, как вы, месье, в этом способе лечения.
— Наоборот, она достаточно опытна, я в этом убедился, но она моложе меня, у нее меньше практики, она меньше занималась этой областью терапии, — возразил ученый. — Видите ли, Бог создал душу и тело человека тесно связанными между собой. Пытаться отделить одно от другого, на мой взгляд, неправильно. Но лечение рассудка требует довольно длительного времени. Да, должно пройти время. Будьте же спокойны, метр Брюнель, я буду приходить к вам так часто, как понадобится.
— Благодарю вас, господин Вив, — воскликнула Матильда. — Да благословит Бог и вашу ученость, и вашу доброту!
— Я полагаю, что у вас много других забот, кроме лечения Кларанс, — снова заговорил Этьен, — и мне неловко, что отнимаю у вас время. Благодарю вас за этот бесценный дар, месье.
Гийом, молча присутствовавший при этом обмене любезностями, понемногу вновь обрел хладнокровие. Выходя во двор, где распрощались с хозяевами, они встретились с Шарлоттой Фроман, пришедшей к брату.
Матильда последовала за золовкой. В запертой комнате, где день и ночь горели благовонные травы, царил умиротворенный покой; служанка что-то шила у кровати, следя за Кларанс.
Не без удивления Матильда увидела Флори, стоявшую у изголовья больной. Глаза молодой женщины были красными от слез, следы которых виднелись на лице. Увидев входивших мать с отцом, она шагнула им навстречу.
— Я прошу вас, дорогая дочь, перестаньте терзаться, неотвязно думать о нашем несчастье, — ласково проговорила Матильда, готовая сообщить Флори об их новой надежде. — Не время поддаваться скорби. Есть новость: господин Вив только что заверил нас с отцом, что болезнь Кларанс излечима. Он займется ею и говорит, что уже вылечивал людей с такими же отклонениями, как у нее. Так или иначе, уже первая его консультация принесла свои плоды: посмотрите, насколько спокойнее теперь ваша сестра.
— Да услышит вас Бог, мама! Я отдала бы десять своих лет за возвращение ее к жизни!
Тон, которым были произнесены эти слова, удивил Матильду глухой силой, не вязавшейся ни с характером дочери, ни с надеждой, о которой шла речь.
— Даже если удастся ее вылечить, — продолжала она тоном, выдававшим надежду на отмщение, — все равно ее мучителей надо схватить! Но все наши попытки их разыскать оказались тщетными!
Действительно, Арно после столь же тщательных, как и бесполезных, поисков вернулся, так и не обнаружив убежища Артюса Черного. Он огорчен этим, но не сдается.
— Мы, наверное, ищем не там, где нужно, — сказала Матильда. — Но мне кажется, что все это скоро может измениться.
— Смотрите-ка, вам как будто известно больше, чем нам, дорогая, — заметила Шарлотта, присоединившаяся к обеим женщинам, убедившись в том, что ее племянница немного успокоилась.
— Не исключено. Перейдемте в мою молельню.
Чтобы не беспокоить Кларанс, они ушли в тесную комнатку, где у стены стояли четыре деревянных табурета и аналой с раскрытым часословом. Большая подушка с золотыми кистями лежала в ногах деревянного изваяния Богородицы. Еще одна дверь вела отсюда в комнату Матильды.
— Когда я вызываю в памяти каждую деталь последних событий, — заговорила она после того, как все трое расселись по табуретам, — проясняются некоторые, по-моему, важные факты. Вот, например: вы помните, дочь моя, что во время визита к нам Изабо упрекнула Гертруду за дружбу, которую она с недавних пор завела с Артюсом?
— Да, конечно. И Гертруда показалась мне при этом довольно смущенной.
— Больше чем смущенной. Она пришла в ярость!
— Возможно, но я не вижу…
— В тот момент меня тоже не поразили признаки противоречия, которое, такое явное, не должно было меня не встревожить. Но каким-то таинственным образом оно проложило себе дорогу в моем сознании. Теперь мне все настолько ясно, что я могу сказать, что это наводит меня на след.
— На след? На чей, сестра? — спросила Шарлотта.
— На след Артюса; мне кажется, я поняла, где следует его искать.
— Вы думаете, Гертруда знает, где он прячется?
— Я в этом уверена! Больше того: помните, как она напирала на то, что никто не узнает, где он скрывается? Эта уверенность выглядела очень неестественной, это-то и заставило меня надо всем задуматься. Ее вызывающий тон можно было объяснить лишь одним: либо я сильно ошибаюсь, либо Артюс нашел приют под ее кровом!
— Вы подумали, сестра, об опасностях, которыми грозило бы ей такое соучастие?
— Да, но я не уверена, что их было бы достаточно, чтобы заставить отказаться от этого такую фантазерку, такую чувственную женщину, как Гертруда. Ее скучная жизнь не может не казаться ей пресной, и я верю, что она способна оценить жгучий вкус стручкового перца, явившегося так кстати, чтобы скрасить ее жизнь.
— Замешательства и волнения, выказанных ею тогда и не прошедших мимо меня, достаточно, чтобы признать вашу правоту, мама! Несомненно, ее поведение в понедельник не было естественным.
— Допустим. Вы поняли, что сговор такого рода означал бы открытую войну против всех нас?
— Разумеется, но я сомневаюсь, чтобы ее могли остановить такие соображения. Она связана с нашей семьей лишь чисто случайно, отношения наши — чистая условность. Нас не сближают ни какая-либо привязанность, ни родство.
— Да, это так! — убежденно согласилась Флори. — Больше того, я подумала вот о чем: она высказала тогда показное раскаяние, довольно для нее необычное, давая понять, что чувствует свою вину в том, что пригласила нас в тот день к себе.
— Допустим, что вы обе правы, — сказала Шарлотта, — остается в этом убедиться. Ведь нет же полной уверенности, что Артюс у нее. Как быть? Человек, которого повсюду разыскивает полиция короля, не мог не принять тысячи мер предосторожности.
— Если он действительно скрывается у Гертруды, то, во всяком случае, не в ее маленькой парижской квартире прямо над лавкой Лувэ, — заметила Матильда. — Его тут же обнаружили бы. Значит, он в том самом загородном доме — нигде больше она укрыть его не могла.
— Похоже, что вы правы, но в этом нужно убедиться.
— Этим займусь я, — сказала Флори, охваченная лихорадкой деятельности. — У меня, увы, слишком много оснований заняться Артюсом! Я найду, черт побери, способ все разузнать…
VIII
Всю ночь настоящая апокалиптическая гроза сотрясала громом и заливала водой Париж, долину Сены, лес Руврэ и ближайшие предместья. Последние раскаты грома отгрохотали только на заре.
Вытянувшись в постели рядом с Филиппом, время от времени просыпавшимся лишь для того, чтобы ласкать жену в свете молний, Флори, страдающая от сильной жары, с которой не могли совладать даже водяные смерчи, не могла уснуть. Когда ее отпускали торопливые объятья, она была не в силах заставить себя не мечтать о том, что испытала бы в объятиях Гийома. Она догадывалась, что существует столько же способов любви, сколько и любовников. С мужем все было тихо, с нежностью, тяготевшей к развлечению. С человеком же, одно прикосновение которого ее волновало, это не может не быть пароксизмом, яростным неистовством урагана, взрывом блаженства… От этих мыслей, означавших измену, ей стало стыдно.