Вот так чудо! Тут же подул сильный попутный ветер. Лодки с такой быстротой понеслись вперед, что волны за ними так и пенились.
На полпути развязали рыбаки второй узел. Лодки еще быстрее вперед полетели.
До дому уже рукой подать.
У самого берега решили рыбаки третий узел развязать.
Молодой рыбак стал их отговаривать:
— Погодите развязывать! Ведь старик с Хийумаа не велел развязывать третий узел до того, как мы на берег выйдем. Того и гляди, беда случится, если мы до времени развяжем.
Не послушались его старшие рыбаки: какая такая беда? Мы ведь почти у самого берега.
Развязали рыбаки третий узел.
Тотчас же поднялся сильный ветер и погнал их обратно к Хийумаа. Изо всех сил гребли рыбаки, а к берегу не приблизились.
От Хийумаа до родной земли они вмиг добрались, а тут до самого захода солнца гребли, прежде чем к берегу пристали, до которого и плыть то было всего ничего.
Пожалели тут рыбаки, что совета мудреца не послушались, да поздно было.
Юхан Кундер
Сирота и хозяйская дочь
Жила-была бедная сиротка. Пошла она однажды в баню. А в бане много старушек было, и все просили ее помочь. Она помогала всем, а сама помылась уж, когда все ушли. Только успела помыться, как вдруг слышит за стеной стук да звон, будто барская карета подъехала, и не одна, а несколько.
Надела она поскорей рубашку, приоткрыла дверь и в щелку глянула.
Видит — и впрямь стоит карета с четверкой жеребцов. Упряжь на жеребцах вся из серебра да золота: тряхнут кони гривой, и такая музыка начинается — не хуже, чем на свадьбе.
Вылезает из кареты черт, а за чертом — его жена, а за женой — три чертовых сына.
Осенила сиротка порог тайным знамением и на полке́, где парятся, притаилась.
Дошел черт до порога и замер — тайное знамение не пускает. Но он уже углядел сиротку и говорит:
— Выходи, доченька, поедем!
— Не могу, — говорит сиротка, — платья нет!
— Будет тебе платье! Все будет, чего ни захочешь, только попроси!
Тут вылезла из угла мышка и пискнула сиротке:
— Проси одного, сестрица!
Поняла сиротка, что нельзя ей просить двух вещей сразу, и говорит:
— Нет у меня шелковой сорочки!
Жена черта крикнула:
— Кто из вас, сынки, самый быстрый?
Первый сын сказал:
— Я — как ветер!
Второй:
— Я — как вода!
А третий:
— Я — здесь и там!
Черт видит, что третий самый быстрый, и говорит:
Поспешай, не прохлаждайся,
Для себя же постарайся!
В жены девушку возьмешь,
Коль сорочку принесешь.
Сын вмиг исчез и вмиг вернулся — принес шелковую сорочку.
— Получай, — говорит сиротке черт. — Наденешь, и поедем.
— Не могу, — говорит сиротка. — Юбка нужна. Не простая, а золотая.
Черт опять:
Поспешай, не прохлаждайся,
Для себя же постарайся!
В жены девушку возьмешь,
Коли юбку принесешь.
Сын ветром слетал домой. Принес шитую золотом юбку.
— Получай! — говорит черт. — Наденешь и поедем.
— Проси одного, сестрица! — снова подсказала мышка в углу.
— Не могу, — говорит сиротка. — Нет у меня вышитого пояса.
Черт опять:
Поспешай, не прохлаждайся,
Для себя же постарайся!
В жены девушку возьмешь,
Коли пояс принесешь.
Сын умчался как ветер. И мигом вернулся с поясом.
— Получай, доченька, пояс, — говорит черт. — Надевай и поедем.
А сиротка в ответ:
— Обуть нечего.
Принесли ей башмачки. Вроде бы и выходить можно, но сиротка все привередничает — без конца то одного, то другого просит.
Однако к полночи доставили ей уже все наряды, какие только бывают. И пришлось сиротке выйти из бани. Вышла она разодетая, как королева, вся серебром да золотом сияет.
Черт ее в карету усадить хочет. А сиротка опять капризничает:
— Сесть-то не на что!
Черт в ответ:
Там из шелка покрывало,
Там пуховиков немало!
— Не привыкла я сидеть на шелках да на пуховиках, постелите в карету сена! — говорит сиротка.
— Ну, сынок, — говорит черт, — дело плохо. Эстонцы свои стога кольцом обносят, чтоб нам, чертям, не подобраться. Придется тебе в Латвию слетать.
Сын ветром помчался, но путь все же был неблизкий. Только успел чертенок вернуться, как петух пропел, и старый черт вместе с женой и сыновьями, вместе с каретой и жеребцами мигом сгинули — будто сквозь землю провалились. И все золотые да серебряные наряды сиротке остались.
Утром увидела хозяйская дочь сироткины богатства. И сразу начала выпытывать, откуда они. Сиротка ей все рассказала.
Тогда на другую субботу хозяйская дочь позже всех в баню пошла. И нарочно еще замешкалась, чтоб одной остаться.
Вот загремела, зазвенела у порога карета с жеребцами. Старый черт зазывает девушку в карету. А та и говорит:
— Одеться не во что.
— Мы тебе всего принесем. Только скажи, чего надо.
— Проси одного, сестрица! — пискнула в углу мышь.
— Ты, серая, не пищи! Помалкивай! — оборвала ее хозяйская дочь и пошла насчитывать:
Дай сорочку дорогую,
Дай мне юбку золотую,
Дай расшитый поясок,
Пару шелковых чулок
И венец серебряный!
Все за один раз назвала.
Старый черт обрадовался и говорит сыну:
Поспешай, не прохлаждайся,
Для себя же постарайся!
В жены девушку возьмешь,
Коли мигом принесешь
Ей и юбку золотую,
И сорочку дорогую,
Пару шелковых чулок,
И расшитый поясок,
И венец серебряный!
Мигом все это принесли, и пришлось хозяйской дочери сесть в чертову карету и поехать прямо в ад, где и стала она женой чертова сына.
Фридрих Рейнгольд Крейцвальд
Сироткин жернов
Бедная девочка, у которой умерли родители, осталась одна на целом свете, словно беззащитный ягненочек. Отдали ее на воспитание злым и бессердечным людям. Здесь единственным ее другом был хозяйский пес Крантс, с которым девочка иногда делилась корочкой хлеба. С утра до вечера приходилось сиротке вертеть тяжелый жернов, размалывая муку для хозяйки. Стоило девочке хоть на минуту остановить жернов, чтобы перевести дух, как хозяйка оказывалась тут как тут со своей дубинкой. К вечеру руки у бедняжки были точно деревянные, но никому до этого не было никакого дела. За тот кусочек хлеба, что дают сиротам из милости, они должны платить хозяевам потом и кровью. Один бог на небесах слышит жалобы сирот и считает слезы, которые катятся у них по щекам.
Однажды, когда девочка по обыкновению вертела тяжелый жернов, плача от обиды на злую хозяйку, которая оставила ее утром без еды, к дому подошел хромой одноглазый нищий в рваной одежде. Но на самом деле это был вовсе не нищий, а знаменитый финский мудрец, который оделся нищим, чтобы никто его не узнал. Присел он на порог, пристально поглядел на девочку, вертевшую жернов, затем достал из своей котомки кусочек хлеба и, протягивая его ребенку, сказал:
