Решил и остановился. Спросил себя: почему идешь на вокзал? Ясно почему. Самый лучший способ проникнуть в город — это железная дорога. На любом полустанке втиснулся в вагон, кому-то дал закурить, разговорился, узнал, откуда едет попутчик, кто в селе верховодит, у кого свадьба, похороны, к кому в город едет… Вот тебе и алиби. «Надо бы запретить всякие поездки», — решительно подумал Василий, вспомнив зал ожидания и перрон, забитые не только военными, но и бабами с ребятишками, чиновниками, гимназистами, стариками. Ну, куда, спрашивается, едут?

А выборочная проверка показывала, что едут туда, где они кому-то очень нужны, или наоборот, им кто-то нужен. С какой решимостью, надеждой кидаются к любому составу. А сколько тоски в воплях, когда, оттертые более ловкими, неудачники с тоской провожают последний вагон. Будто действительно он последний в их жизни. Дальше уже ничего не будет, кроме конца. Но вот подходит следующий эшелон, и все повторяется сначала. Так с утра до вечера, с вечера до утра.

Через калитку грузового двора Жуков вышел на перрон. Несмотря на осеннюю хмарь, цементная платформа была запружена людьми. Они стояли, сидели, лежали. Табачный дым, как и гул голосов, не мог развеять даже прорывающийся из-за вагонов холодный ветер.

Василий прошел от торца до торца вокзала, заметил несколько своих товарищей, вернулся к грузовой площадке. Зачем? Не смог сразу ответить. Тут за ящиками вроде теплее. Нет, не то. Сюда с поезда идут те, кто хорошо знает город. Ну и что? Отсюда свободно просматривается часть площади с кучерами. Опять не то. Но ведь что-то привело тебя снова именно сюда? — упрямо допытывался Жуков у самого себя. Не спеши с ответом. Остановись. Ну, закури. Внимательно погляди перед собой. Ничего заслуживающего внимания. И никого?

Вдруг Жуков вырвал цигарку изо рта, хотел ее отшвырнуть, но словно кто-то сдавил его руку и приказал не спешить, оставаться на месте, даже внешним видом не показать, что нашел искомое, нашел то, что привело его на грузовой двор. Возле ближнего телеграфного столба стоял старик (может, просто обросший) в драповом сером пальто. На первый взгляд, в нем ничего примечательного не было. Василий даже не сразу сообразил, почему обратил на него внимание. Стоит себе и стоит. Никого не выискивает, тревожно не озирается. Но не уходит. Значит, ждет. Кого? А может, чего? Очередной состав?

«И мы подождем, — сказал себе Василий. — Благо вон дымит какой-то за водокачкой». Он в который раз стал изучать человека у столба. Не поверхностно, как вначале, а по деталям. Шапка, лицо, воротник, пальто, пуговицы, сапоги. Теперь снизу вверх: сапоги, пальто, пуговицы… «Стой! — приказал себе чекист. — Почему у такого аккуратного мужика среди обыкновенных одна пуговица медная?» Так вот что бросилось в глаза Жукову, когда он первый раз проходил мимо человека. Подойти, проверить документы, а то, не ровен час, ускользнет с эшелоном. «Если уедет, — урезонил свой пыл Василий, — значит, не тот, кто тебе нужен».

Подошел поезд. Несколько человек, пробиваясь сквозь живую стену осадивших состав, выскочили из вагонов. Ни один из них не подошел к мужчине. Тот без особого любопытства смотрел на толчею, слушал брань, плач, крики барахтающихся возле теплушек. Бесстрастный колокол отбивал отправление. Скоро паровоз утащил состав, а баулы, мешки, сумки откачнулись вновь в глубину перрона, в незакрывающиеся двери вокзала.

Человек у телеграфного столба продолжал кого-то ждать. Теперь у Жукова не было на этот счет никакого сомнения. «Придется набраться и нам терпения, — решил чекист, но тут же в его душу вкралась тревога: — А если кто-то из наших спугнул связного, а если он стоит где-то рядом и тоже выжидает?» В это время старик незаметным движением рукава протер медную пуговицу. Этот жест натолкнул Жукова на единственно верное, как показалось ему, решение. Пуговица — пароль. Василий подошел к часовому, показал бойцу удостоверение и сказал:

— Выручай, брат. Пожертвуй для революции пуговицу.

Тот недоверчиво усмехнулся, потрогал на шинели пуговицы и снова усмехнулся. Но видя, что чекист отрывает от своего пальто черную костяную, посерьезнел, понял — тот не шутит.

Когда медная заняла свое место на его пальто, Василий попросил часового:

— Видишь вон того типа возле столба. Следи, чтоб он не потерялся, пока я обегу вокзал.

Выйдя из вокзала, Жуков знаком пригласил одного из бойцов отряда следовать за ним. Миновав толпу пассажиров, направился к столбу. И, лишь когда человек увидел на пальто Василия медную пуговицу, его обросшее щетиной лицо просветлело. Показалось, что он даже нетерпеливо дернулся навстречу. Но ведь, кроме пуговицы, может быть и какое-то словесное приложение, подумал Василий, но, решив проверить свою версию до конца, приблизился к человеку и, не глядя на него, бросил:

— Идите за мной через десять шагов.

Хотелось повернуться, удостовериться, но интуиция подсказывала: не оглядывайся. Если он не двинется, за ним наблюдают двое — часовой и боец.

Миновав калитку и завернув за угол конторы, Василий прижался к холодным кирпичам стены. Казалось, гул встревоженного сердца заглушает остальные звуки. Не терпелось выглянуть. Но тут явственно различил осторожные шаги сапог с подковками.

Человек вывернулся из-за угла, и они чуть не столкнулись. Одновременно смущенно улыбнулись друг другу. Василий успел заметить, что человек не такой старый, как первоначально показался. Ни один седой волос не пробивался на голове.

— Думал, не дождусь, — заметно взволнованно сказал незнакомец. Оглянулся, прислушался: — Показалось, за нами хвост.

Василий поддержал собеседника — глянул за угол, дал знак своему бойцу следовать на расстоянии. Успокоенно кивнул, но одобрил:

— Осторожность не помешает.

И зашагал вдоль здания, к перекрестку. Сразу решил вести в ЧК, там допросить. Явно было, что приезжий не знает города. Если бы знал — сам ушел по адресу.

— К Яблочкину? — услышал за спиной.

Моментально отреагировал, не поворачивая головы:

— Там провал. — А про себя удовлетворенно отметил: «Есть один адресок. Нужно срочно посылать отряд».

— Но у меня письмо, — замешкался приезжий.

— Передадите Воронцову.

— Григорьев не называл такую фамилию, — уже протестующе произнес незнакомец.

«Вон ты откуда, гаденыш», — отметил Жуков и остановился. Зло выругался.

— …Сидите там и не ведаете, что здесь творится. Сказано тебе, что Чека частым бредешком идет по городу.

Решимость, твердость в голосе произвели впечатление. До губчека шли локоть в локоть.

На допросе прибывший подтвердил догадку Жукова: встречающий должен иметь на пальто одну медную пуговицу. Никакого словесного пароля не было. В письме сообщалось, что полковник Коровин прибудет накануне выступления. Все боевые дружины поступают в его распоряжение.

— Письмо придется доставить адресату, — сказал Чугунов. — Ловушку захлопывать пока не будем.

С предложением согласились. Стали придумывать варианты передачи послания. Первый, лежащий на поверхности, — под видом приехавшего внедриться в центр мятежа. Как объяснил задержанный, к Григорьеву он поступил три дня назад. До этого служил у него порученцем всю германскую. В конце семнадцатого попал в госпиталь, а полковник в то же самое время отбыл на Дон. Следовательно, задержанного в окружении Яблочкина не могли знать, а письмо вводило его в круг доверенных лиц.

— Заманчиво, — положил большую лысеющую голову на сложенные кулаки председатель губчека, оглядывая сотрудников.

Он думал, кого можно послать. Пойдет безоговорочно любой, с душой пойдет, потому что чешутся у каждого руки по делу. А тут не простое дело, а весьма и весьма примечательное. Но кто даст ему, руководителю этого грозного, карающего органа Советской власти, кто даст стопроцентную гарантию, что его человек не будет рассекречен в штабе врага? Никто. Один шанс из ста, и все пойдет насмарку. Значит, воздержимся. Послушаем другие предложения. Так он и сказал, к общему огорчению присутствующих.