— Не бойтесь, пленных не убиваем. Вот посмотрите на своего начальника, — он кивнул на штабс-капитана, который стоял тут же и грыз ногти. — Он тоже жив. Вы должны нам помочь. Откуда телеграмма и о чем?

— Со станции Касторной, — наконец пролепетал телеграфист, протягивая трясущимися руками бумажную ленту. — Сначала спрашивали, что у нас нового, а теперь волнуются, почему молчим.

— Господин штабс-капитан, — повернулся Дундич к офицеру. — Почему вы молчите? Отвечайте! — И жестом пригласил его к аппарату.

Офицер молчал. Он думал, что красные взяли станцию малыми силами и теперь, сообщив об этом на Касторную, уйдут отсюда, и если его не расстреляют буденовцы, то пустят в расход свои.

Догадавшись, почему перепугался офицер, Дундич сказал ему:

— Слово чести, я вас не трону. Выполняйте мой приказ. Скажите, что красные напали неожиданно, вы отбиваетесь, но вам нужна срочная подмога. Пусть пришлют полк.

Штабс-капитан осмелел и начал медленно диктовать телеграфисту.

Через несколько минут был получен ответ. С Касторной спрашивали, кто у аппарата. Начальник гарнизона назвал себя.

— А кто он? — спросил Дундич.

С далекой Касторной ответили: «С вами говорит начальник штаба полковник Архангельский. Ждите помощь. Их превосходительство высылает в ваше личное распоряжение бронепоезд «Слава офицерам».

— Сколько у нас минут? — спросил Дундич штабс-капитана.

— Около часа.

— Казачок, иди к приятелям, скажи, чтобы все нацепили погоны. У кого нет, пусть возьмут у пленных. А вам, — обратился Дундич к офицеру, — придется временно расстаться с шинелью и папахой.

Когда разведчики переодевались, станцию приехал первый полк Конной армии.

Вошедший в вокзал Семен Михайлович увидел Дундича в погонах штабс-капитана и сразу понял, что этот отчаянный серб опять что-то придумал. Дундич рассказал командарму о своем плане захвата бронепоезда. Семен Михайлович, не найдя в его задумке изъяна, похвалил:

— Молодец, Ванюша. Только чин у тебя дюже маленький. Белые не захотят тебе подчиниться.

— Парадом будете командовать вы, товарищ командарм.

— Так у меня нет генеральских погонов, — засмеялся Буденный.

Но Дундич уверил, что белые выполнят любой приказ красного командарма.

— Ладно, уговорил, сынок, — милостиво согласился командарм принять участие в представлении. — Пошли в аппаратную. Необходимо уточнить: не передумал ли генерал и когда точно прибудет бронепоезд.

Запросили еще раз Касторную. Оттуда подтвердили, что помощь в пути и с минуты минуту должна быть на месте.

Скоро из-за поворота показался бронепоезд. Сначала он шел быстро, но потом сбавил скорость и к станции подходил осторожно, будто опасаясь чего-то. Жерла пушек были направлены в сторону вокзала. Белых удивила тишина и порядок на станции. Никаких следов недавнего сражения. На пустынном перроне стоят несколько солдат и штабс-капитан.

Бронепоезд, тяжело вздохнув, остановился. В одном из вагонов с грохотом распахнулась тяжелая дверь. На перрон спрыгнул капитан. Он небрежно козырнул молодому стройному штабс-капитану и спросил:

— Где красные? Что вы подняли панику? Что делать моей команде?

Дундич лихо звякнул шпорами, козырнул и доложил:

— Атака отбита. Команде построиться на перроне.

— Что дальше? — нетерпеливо спросил приехавший.

— Не могу знать. Все дальнейшие приказы вы получите от командующего.

— Он здесь? — удивился капитан.

— Так точно. Там, — указал рукой на вокзал.

Капитан подошел к распахнутой двери вагона и крикнул:

— Все на перрон!

Солдаты начали строиться вдоль вагонов. После построения Дундич скомандовал:

— Направо! Шагом ма-а-арш!

И только когда капитан вошел в здание вокзала и увидел Буденного, он понял, что бронепоезд стал легкой добычей дерзкого штабс-капитана. Однако было поздно. Под дулами винтовок и наганов команда дружно складывала оружие. А Дундич со своими бойцами уже осматривал вагоны. В мгновенье ока полковой художник успел замазать старую надпись и сделать новую. Теперь под парами стоял готовый в любую минуту ринуться в бой бронепоезд «Гром победы».

Подаренный белым генералом лично Дундичу, как шутили буденовцы, он долго еще служил верой и правдой Первой конной. И действительно нес с собой гром победы.

После Касторной мамонтовцы никак не могли остановить буденовцев. Не было у них времени, чтобы сгруппироваться и дать решительный бой.

Поэтому к Бутурлиновке белые стягивали не только кавалерийские полки, но и пехоту с артиллерией. Из разных мест шли к главной штаб-квартире обозы и воинские соединения.

А у красных на исходе были боеприпасы, с продовольствием и фуражом тоже дело обстояло не блестяще: ведь они несколько дней, не ожидая, пока подтянутся тылы, гнали белых от Воронежа.

Однажды вечером начальник полештарма Зотов вызвал Дундича и сказал:

— Слушай, дорогой товарищ, сейчас на Таловой наши связисты перехватили мамонтовскую телефонограмму. В ней генерал требует какого-то капитана Беседина под усиленной охраной немедленно направить в Бутурлиновку. В противном случае сорвется утреннее наступление. Как ты думаешь, зачем одному капитану усиленную охрану? И почему из-за него может сорваться наступление?

Большие карие глаза серба засветились озорными огоньками.

Он всегда радовался новым трудностям, которые нередко выпадали на его долю на тревожных дорогах войны.

— Эх, Степан Андреевич, — весело упрекнул он начальника полевого штаба армии, — зачем спрашивать у маленького надпоручика Дундича? Ты, красный генерал, лучше меня знаешь обстановку. Скажи, что делать, и я сделаю!

Зотов серьезно сказал:

— В данную, конкретную минуту всем думать надо. Я же тебя позвал не ребус разгадывать, а военную тайну Мамонтова открыть.

Дундич увидел, что Зотов не шутит, перестал улыбаться. Поглядел на других работников штаба. Те сидят, думают, переговариваются вполголоса между собой, туда-сюда водят пальцами по карте-десятиверстке. Дундич тоже — к карте. Посмотрел на кружочек станции Бутурлиновка и на ниточку дороги, ведущую к ней. Потер жесткими пальцами высокий гладкий лоб и спросил у Зотова:

— Когда перехватили бумагу?

— Да не бумагу, а подслушали телефонограмму. Час назад.

— Та-ак, — раздумчиво произнес разведчик и сделал несколько шагов по комнате.

Все в штабе притихли. Они знали: раз Дундич задумался, значит, он что-то придумает. Не раз выручал находчивый серб товарищей не только в сабельном бою, в лихой разведке, но и в разгадывании хитрых штабных тайн.

— Откуда должен ехать капитан? — спросил Дундич, останавливаясь перед Зотовым.

— Если бы знал мужик, куда упадет, солому бы подложил, — ответил начальник штаба. — Но сдается мне, что Беседин этот сидит, например, на Елань-Каленовской. По железной дороге идти не может. Мы перерезали ее. Ну и что из этого?

— А то, — оживился Дундич, склоняясь над картой. — Сколько верст от нее до Бутурлиновки?

— Сорок, не меньше.

— Час уже едет. Десять верст проехал. Еще час будем думать, он еще десять проедет. Разрешите, Степан Андреевич, встретить господина Беседина. Привезу его в штаб, пусть сам раскроет карты.

— Ох и горяч ты, товарищ Дундич, — попытался охладить серба Зотов. — Все у тебя просто, как в петровских потешных баталиях, получается.

— Что верно, то верно, — согласился Дундич, — пока все получается. Поверь, что и на этот раз получится.

Он трижды сплюнул через левое плечо, чем вызвал оживление штабистов. Зотов качнул головой, то ли осуждая, то ли гадая:

— Думаешь, это поможет?

— До сих пор помогало, — как на духу признался Дундич.

И тебе советую, Степан Андреевич, верь в приметы. Вот третьего дня птичка прилетела на форточку и жалобно так: чвирь-чвирь. Думаю, быть беде. Точно. Паршина тяжело ранило. Какой коновод был…

— Ну ладно байки травить. Ты давай говори по существу.