– Странно, разве он не слышал, как мы вошли?

Прозвучал другой аккорд, и за ним быстро последовали еще два или три.

– Он собирается играть, – сказала Изабелла.

– Пойти выяснить? – спросил Маршел, но миссис Мур в знак внимания подняла руку.

Через секунду грянула музыка.

Весьма искушенные в оркестровых концертах, дамы немедленно узнали интродукцию к бетховенской симфонии ля мажор. Но в тот же момент стало понятно, что американец – если это был он – не столько старается воспроизвести фрагмент великого произведения, сколько экспериментирует с ним. Он играл уверенно и бурно, но настолько замедленно, так менял темп и делал такие паузы, что создавалось впечатление, будто он глубоко размышляет над каждой музыкальной фразой.

Миссис Мур выглядела озадаченной, а Изабелла, когда прошло удивление, прислушивалась все более внимательно. У нее возникло странное ощущение: казалось, невидимого исполнителя побуждало играть не наслаждение музыкой, а какая-то другая причина. Какая же?.. Вполне вероятно, он, профессиональный музыкант, увидев рояль, решил возвратиться к каким-то не совсем ясным ему моментам произведения. Или, быть может, такая игра внушена атмосферой дома?

Изабелла прекрасно знала эту композицию, но никогда не слышала ее в подобном исполнении. Беспокойное возбуждение подготовительных звуков – будто вот-вот поднимется занавес и откроется новый, чудесный мир… Потрясающе… действительно великолепно… Через несколько минут зазвучала знаменитая восходящая гамма, и в ту же секунду ей представились огромные, поднимающиеся вверх ступени… И внезапно – мертвая тишина. Музыка вдруг прекратилась.

Изабелла посмотрела на своих спутников. Маршел, почти отвернувшись и лениво облокотясь на перила галереи, с трудом сдерживал зевоту, а тетушка хмуро и отсутствующе смотрела на полуоткрытую дверь. Пианист не выказывал никакого желания возобновить игру: прошло минуты, две и все еще длилась мертвая тишина. Маршел выпрямился и забеспокоился, однако миссис Мур снова настороженно подняла руку. Изабелла молча перебирала волосы.

Они еще продолжали ждать, когда дверь комнаты, где звучала музыка, широко распахнулась и на пороге появился музыкант, спокойно затягивающийся только что закуренной сигаретой.

Незнакомец был в летнем фланелевом костюме серого цвета и держал в руке широкополую панаму. Судя по всему, он еще не заметил их маленькую группу.

Миссис Мур слегка, но довольно звучно постучала каблуком по полу. Незнакомец мгновенно оглянулся, сохраняя, однако, полное спокойствие. Небольшого роста и крепкого сложения, лет пятидесяти, с полной, цветущей физиономией, высоким лбом, короткой, толстой и красной шеей, он производил впечатление энергичного, интеллигентного человека, вероятно, способного долго и интенсивно размышлять. Волосы на лысеющей голове, равно как и остроконечная бородка, отливали красно-рыжим. Довольно большие, несколько выцветшие серо-голубые глаза смотрели с той специфической пристальностью, которая появляется, когда смотрят на что-то одно, а думают совершенно о другом.

– Так вы, значит, и есть американский джентльмен? – поинтересовалась миссис Мур.

Прежде чем ответить, он спокойно подошел к ним.

– Да, я американец, – он говорил с приятной хрипотцой и почти без акцента.

– Нас известили о вашем пребывании в доме, но мы не ожидали, что будем иметь удовольствие насладиться музыкой.

Он вежливо улыбнулся.

– Полагаю, меня несколько оправдывает тот факт, что я забыл о своей публике, мадам. Я слышал, когда вы вошли, а после вы так быстро исчезли где-то в доме, что я успел позабыть о вашем присутствии.

Миссис Мур посмотрела на втиснутый в его боковой карман объемистый блокнот и рискнула высказать проницательную догадку:

– Художники, как известно, не от мира сего.

– Что вы, мадам! Да, я рисую, но это не извиняет моей забывчивости.

– В таком случае вы, по всей видимости, погрузились в английское прошлое. Насколько мне известно, в вашей стране довольно мало таких интересных памятников?

– Немного, хотя все-таки есть – мы ставим на будущее. Однако мой интерес к этому дому вызван особой причиной. Дело в том, что дед моей супруги когда-то владел им… не помню точно, как это у вас называется… ах да – он был сквайром.

Изабелла посмотрела ему в лицо своими пристальными серо-черными глазами.

– А почему вы в пустом доме играли Бетховена?

Необычный нежно-металлический тембр голоса привлек его внимание, и он вопросительно взглянул на нее. Потом нехотя ответил:

– Обдумывал кое-что.

– Нельзя ли узнать, что именно?

– Вас это интересует? – еще больше удивился американец. – Ну хорошо… в этом доме мне в голову пришло несколько идей, которые, мне показалось, было бы неплохо проиллюстрировать музыкой – бетховенской музыкой, я имею в виду.

– Знакомы ли вы с мистером Джаджем лично?

– Нет.

Изабелла продолжала внимательно смотреть на него и, очевидно, собиралась еще о чем-то спросить, но в этот момент в зале послышался шум. Внизу из вестибюля вышла миссис Прайди.

– Ну, мне пора, – сказал американец.

Никто не пытался его задержать: леди вежливо улыбнулись, а Маршел приподнял шляпу. Художник степенно поклонился, надел свою панаму и пошел вниз.

Спустившись в зал и минуя домоправительницу, он остановился, чтобы дать ей монету. Затем вышел и закрыл за собой дверь.

– Как зовут джентльмена? – спросила миссис Мур у поднявшейся к ним женщины.

– Мистер Шеррап, мадам.

– О!.. Итак, миссис Прайди, мы уже осмотрели весь первый этаж, будьте так любезны, покажите нам все остальное. И прежде всего, куда ведут эти две двери?

– В гостиную, мадам, и в бывшую библиотеку, которую мистер Джадж переделал в бильярдную. Новая библиотека в конце коридора. Других общих комнат на этом этаже нет.

– Прекрасно, тогда, я думаю, начнем с гостиной.

Миссис Прайди не мешкая провела их в комнату, где мистер Шеррап играл на рояле. Комната находилась прямо над столовой и была точно такой же; окна выходили на боковую и заднюю стороны дома. Святая святых последней хозяйки поместья – совершенно очевидно. Комната явно не для мужчины: слишком много от маленьких женских слабостей – безделушки и украшения… Будуар эксцентричный, легкомысленный и безвкусный, пожалуй, и такой милый… Однако, несмотря на страстные усилия создать собственную атмосферу, все дышало прошлым… Сердце у Изабеллы защемило, и вместе с тем хотелось смеяться.

– Ее вкус! – воскликнула она. – Разве она не видела, ведь все здесь не так? Сколько ей было лет, миссис Прайди?

– Кому, мисс?

– Покойной миссис Джадж.

– Тридцать семь, мисс.

– На двадцать лет моложе своего мужа. Я не так уж и ошибалась, тетя… Они были счастливы?

– А почему бы им не быть счастливыми, мисс? Молодые мужья не всегда самые обходительные.

– Как она выглядела?

– Маленького роста, хрупкая и красивая, мисс, с приятным и мягким голосом, не болтливая, но с самым острым язычком, какой можно вообразить.

Миссис Мур начала терять терпение, а Изабелла настойчиво продолжала задавать вопросы.

– Часто ли они ходили куда-нибудь вместе?

– Да как вам сказать, мисс. Она была создана для общества, а мистер Джадж предпочитал одиночество. Он мог закрыться и часами сидеть за книгой. Любил долгие и утомительные прогулки по окрестностям. К тому же он состоял в обществе любителей древностей, а там экскурсии, лекции и тому подобное.

– А она присоединялась к ним?

Домоправительница улыбнулась.

– Она ненавидела этих людей, как тараканов, мисс, и называла самыми ужасными словами.

– Бедная миссис Джадж!

– Давно вы работаете здесь? – строго спросила миссис Мур.

– Восемнадцать лет, мадам. Восемнадцать лет назад я вышла замуж за Прайди. А он всю жизнь проработал здесь, как его дед и отец. На их глазах сменилось много хозяев поместья.