– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что я любопытный.

– В конце концов, можно обойтись и без костного мозга ее отца. Доктор мне сказал, что донора можно найти на стороне. Были бы деньги.

– А бесплатно не получится? – Вопрос был, в сущности, совершенно риторическим. – Ну, понятно, капитализм и всякое такое, но если денег нет, а человек умирает…

Йованка слабо улыбнулась:

– О чем ты, Марчин?

Я не знал, что и сказать ей.

– Слушай, а почему ты уверена, что у этого твоего… ну, здешнего, есть деньги?

– Бедные не дарят женщинам бриллианты.

Я, конечно же, не должен был делать этого, но мой палец сам потянулся к ее уху, я отвел густые смоляного цвета волосы и не увидел ни сережек, ни характерной дырочки в мочке.

– Я же не боснийка, – улыбнулась Йованка. – На востоке принято носить золото на себе – на ногах, на запястьях, в ноздрях… Терпеть не могу, когда что-то бренчит при ходьбе. И уши я не прокалывала… А сережки с бриллиантами у меня были.

– Дорогие?

– Очень дорогие… Роман не сказал, сколько злотых ему дали за них в Кракове, но того, что он привез, хватило на то, чтобы сменить отопление в доме, в большом доме, заметь… А всего у меня было пять колечек, сережки, три кулона с изумрудами. Представляешь, если б я надела все это на себя!..

– Хотел бы я на тебя взглянуть.

– А если б увидел, что бы сделал?

– Не знаю, наверное, ограбил бы.

– Шутишь?

– Пытаюсь, – сокрушенно вздохнул я.

– А мне, честно говоря, не до шуток. – Она горько улыбнулась. – Ты даже представить себе не можешь, что это такое – жить в чужом для тебя доме. Когда по каждому поводу твой дорогой муженек обзывает тебя курвой. И у него есть основания для этого… Может быть, есть. – Брови Йованки сошлись на переносице. – Думаешь, я пытаюсь оправдаться перед тобой?

– Ничего я не думаю. Закрой дверь.

– Зачем?

– Чтобы не выпала по дороге, – сказал я, поворачивая ключ зажигания.

По дороге мы не разговаривали. Собственно, и говорить-то было не о чем. По лицу Йованки трудно было понять, о чем она думала, и, честно говоря, я не был уверен в том, что это та Йованка, которая мне нравилась.

Мы медленно ехали по главной улице Добоя, где каждое второе здание зияло черными проемами бывших окон. А вот машин в городе хватало, как ни странно, вполне приличных, не чета моему недомерку, купленному, кстати, на деньги, заработанные здесь, в Боснии. На тротуарах было много по-летнему легко одетых пешеходов. Как и повсюду на юге, никто никуда не спешил. Даже военные в голубых беретах скорее лениво прогуливались, чем патрулировали недавнюю горячую точку. Поразил меня норвежец с автоматом, стоявший в очереди за мороженым. Скучающим взором он следил за кружащим над городом орлом. В дуло ствола его «М-16» кто-то воткнул белую ромашку.

– Я должен позвонить, – сказал я Йованке.

– У тебя есть деньги?

– Мелочь есть. Купи у кого-нибудь жетон.

Я остановил машину, Йованка вылезла и пошла по тротуару, то и дело останавливая встречных. Я подумал, что вот так же она ходила по панелям вечернего Тарнова. Или стояла у фонарного столба в короткой юбке, с дымящейся сигаретой в руке. Только почему-то она была больше похожа не на себя, а на Дороту Ковалек.

– Бред какой-то! – вылезая из машины, воскликнул я.

Йованка удивленно заморгала.

Телефонная будка была свободна. Я опустил жетон и набрал номер. На третьем гудке трубка щелкнула.

– Славек? Привет, это я, Малкош. Мы можем поговорить?

После обеда небо затянуло облаками. Низко носившиеся над асфальтом ласточки ловили мошек, то и дело разбивавшихся о ветровое стекло. Мы ехали по узкой, ведущей вроде бы на юг дороге. Она петляла, а поскольку солнца не было видно, полной уверенности в том, что мы едем не на север, в сторону Польши, у меня не было. Да и что делать дальше, я, откровенно говоря, не знал.

Армейский «стар», который я догнал на выезде из деревни, был как нельзя кстати. Обогнав его и джип, ехавший впереди, я лихо подрезал эту мини-колонну и затормозил. Пару лет тому назад мое дорожное хулиганство ничем хорошим не кончилось бы, но что-то менялось даже здесь, на территории Республики Босния и Герцеговина. Джип затормозил, из него не выскочили, как бывало, ребята в касках, с автоматами в руках, просто правая дверка «уазика» приоткрылась, из салона потянулся к небу табачный дым.

Я вылез из машины и поднял вверх обе руки.

– Прошу прощения, сержант, – сказал я выглянувшему из машины толстяку с лицом багрового цвета. – Понимаю, что нарушил, но я с утра ищу капрала Блажейского. Он не с вами?

Снявший берет подофицер вытер потную лысину.

– Вы приезжий? – вопросил он, с недоверием приглядываясь то ко мне, то к моему средству передвижения. – Из новых? К нам, в лагерь?

– Скорее из старых, – ушел я от ответа. – Я служил здесь пару лет назад вместе с Блажейским…

Сержант досадливо поморщился.

– Мы холерно опаздываем. Блажейский! – крикнул он, повернувшись к грузовику. – Блажейский, иди сюда. Только недолго, слышите?

Шедший ко мне Блажейский растерянно моргал.

– Ну здравствуй, дружище! – радостно воскликнул я, раскинув руки.

– Пан капитан?! – пробормотал капрал, попавший в мои объятия.

– Слушай, – тихо сказал я. – Ты, наверное, в курсе, так вот, надо бы нам переговорить с глазу на глаз.

– Но… Сейчас никак, пан капитан сам видит, мы с задания.

– А вечером?

– Ну, не знаю… – В голосе Блажейского энтузиазма не чувствовалось. – В лагерь вас пустят?

– Меня?! Что за вопрос? – бодро улыбнулся я. – А если нет, где тебя искать?

Капрал заметно успокоился.

– Вряд ли получится. Вечером я уезжаю на дежурство.

– Далеко?

– На Ежинову Гурку.

– Езус! Этот блокпост все еще функционирует?! Зачем?

– Не знаю, меня не спрашивали…

– Блажейский, закругляйся, – крикнул недовольный сержант.

– Ладно, я тебя найду! – Я еще разок широко улыбнулся на прощание и похлопал капрала по плечу.

Блажейский убежал. Лысый сержант захлопнул дверь, и джип тронулся.

– Слушай, ты что, спятил? – спросила меня Йованка, когда я сел за руль. – Ты чуть не устроил аварию.

– Я увидел знакомого в кузове грузовика. Нам нужно, нам просто необходимо встретиться…

– И что из этого следует?

– А то, что мы должны задержаться в солнечной Боснии. Встреча бывших сослуживцев, отставников, – святое дело.

– Но он же еще служит!

– Пока еще служит, – согласился я. – Зато я уже не служу… – И как положено военному пенсионеру, у которого уйма свободного времени, я скрестил руки на груди и, откинувшись на кресло, задумчиво воззрился на Йованку.

Мимо проезжали машины. Ласточки носились над самой землей, обещая дождь, которого нам только и не хватало.

– В чем дело? – Брови у Йованки поднялись. Неуверенная улыбка тронула губы. Эту улыбку я без колебаний присовокупил к своему тайному списку ее достоинств.

Морщинки на лбу Йованки собрались в гармошку.

– Ну, что ты уставился?

Я загнул палец:

– Во-первых, у нас с тобой нет денег. Во-вторых, у нас сперли спальный мешок и еду, а в-третьих – твои бесценные тряпки…

– Ну и?…

– На ужин будешь собирать ягоды в нелюбимом тобой лесу. Ночью скорее всего, будешь мерзнуть… Впереди нас ждет чертовски некомфортабельное расследование. А посему и спрашиваю: ты до сих пор в нем заинтересована?

Она смотрела на меня, пытаясь, должно быть, понять, правильно ли она перевела с мужского на женский. А потом… Да, собственно, ничего такого особенного: просто две, казалось бы, уже погасшие навсегда звезды снова загорелись вдруг…

Весь вечер парочка проголодавшихся уже бомжей занималась поиском подходящего для ночлега места. Нам повезло. В сумерках я нашел живописную и совершенно бесплатную полянку по соседству с ручьем, в котором, возможно, водилась рыба. Не обращая внимания на мелкий дождик, я срезал в кустах пару молодых ив, очистил их от веток и получил в итоге удилища, по правде сказать больше походившие на копья средневековых рыцарей. Я еще не привязал лесок, когда разверзлись хляби небесные. Бросив снасти, я кинулся в палатку.