— Вот уж не думала! — весело удивилась Ника. — На вид интеллигентная такая.

— Она из хорошей семьи, — возразила Рая. — Мамаша — переводчица.

Глаза Ники озорно блеснули.

— А ты с кем же? Из школы, что ли?

— Почему из школы? Во дворе разве мальчишек нет?

— Во дворе? — изумилась Ника. — Кто во дворе?

— Мало ли.

— Вадька Конь?

— Ну да! — с пренебрежением сказала Рая.

— Саня?

— Ты что? — Она с укором посмотрела на Нику. — Саня такой разве?

— Все они такие. Кожух?

Рая неопределённо повела плечами.

— Кожух?! — радостно воскликнула Ника. Засмеялась, откинув голову. — А–а, пузик, ну я ему теперь!

— Тише, — покровительственно сказала Рая. — И что ты ему? Ничего не надо, я же тебе только.

Но Ника, не слушая, принялась смешливо выпытывать подробности. Ей было по–настоящему любопытно — не как раньше. Теперь они были равны, и Рая тоже имела право спросить.

— А тебе сколько было?

— Когда — это?.. Пятнадцать. Мы под столом, в общей кухне. Зима была, в комнате мамаша его, так мы под столом — вдруг кто из соседей выйдет. Чье‑то молоко там стояло, ну мы и кувырнули его в темноте. Слышу — капает что‑то, а когда вылезли — вся рожа в молоке.

Рая помедлила и спросила:

— Так и не узнал никто?

— А как узнаешь? Ищи ветра в поле.

О чем она? О молоке?

— А в школе вас что, не проверяли? — сказала она и, нагнувшись, подняла камушек.

— В школе? Чего это? Никого никогда не проверяют.

— У нас проверяют. Шестой «а» и «б» — уже, теперь наша очередь.

Ника глядела на неё с недоверием.

— Как же это они проверяют?

— Раздевают и проверяют. Для них это не проблема. В директорском кабинете.

Выражение весёлого любопытства сошло наконец с Никиного лица.

— А какое их собачье дело? Что хочу, то и делаю, им-то что!

— Там не спрашивают. Вызывают и все.

Ника, посерьёзневшая, думала.

— Конечно, — сказала Рая, — можно прокачарить несколько дней, но из школы придут, а мамаша как раз дома до среды.

— Жди меня здесь! — шепнула Ника и быстро пошла на своих подламывающихся ногах.

Вернулась она скоро. Поверх куцей косынки была повязана другая — капроновая, с яркими цветами. Не доходя, на ворота кивнула. Рая живо поднялась.

— Сейчас все выясним, — уверенно пообещала Ника. — Полная консультация!

Непривычная, повязанная, как у матрёшки, косынка делала её молоденькой и славной.

Свернули в ворота двадцать третьего номера, и тут только Рая сообразила, куда ведёт её Ника. Обеспокоенно придержала шаг.

— Куда мы?

— В одно место. Фросю горбатенькую знаешь?

— Зачем мы к ней?

— К Фросе‑то? Да она в этих делах собаку съела. Идём, там нет сейчас никого.

Они обогнули дом и спустились по крутой каменной лестнице в полуподвальное помещение. В дырочках почтового ящика с цифрой «17» белела газета. Это немного успокоило Раю.

Дверь Ника открыла, не постучавшись. В коридоре жёлто горел свет, было свежо и пахло зеленью. Женщина в сером проворно мыла спиной к ним пол. Рая узнала горбатую фигурку Фроси.

— Плохо, Фрося, гостей встречаешь, — сказала Ника, и Рая невольно взяла её за руку.

Фрося, не разгибаясь, повернула к ним своё маленькое личико, стрельнула снизу взглядом в Нику, затем зорко и неприязненно посмотрела на Раю и с новой энергией принялась драить пол.

— Тамарка не приезжала? — спросила Ника.

Фрося живо прополоскала тряпку в тазу, с силой выжала.

— Ты бы с яслей ещё привела, дура! — бросила она с одышкой. — Мало соседи кокчутся.

— Не сердись, Фрося. Дело важное.

А Фрося уже снова тёрла пол. Ника потянула Раю за руку. В чистую, уставленную цветами комнату вошли они. У стены с ковриком высилась никелированная кровать, пышная и белая.

Ника по–хозяйски поправила в вазе на столе нераспустившиеся розы.

— Садись, — разрешила и, скинув туфли, прошлёпала в другую комнату.

Рая огляделась. Возле белой от кружевных салфеток этажерки висели, отсвечивая, большие фотографии и Почётная грамота в рамочке под стеклом. Рая подошла ближе. Жирно чернели среди золотистых типографских букв выведенные тушью слова: «Кастеляншу Ефросинью Ивановну Першину».

На одном портрете она сразу узнала Тамару. Её толстая коса, обычно собранная в пучок, была тут перекинута вперёд, и расплетённый конец её небрежно лежал на высокой груди.

В город к Фросе Тамара приехала года два назад. Вадька Конь объяснял тогда, что в колхозе ей не выдали б паспорта, а это значило навсегда остаться в деревне. Первое время Тамара дичилась, но скоро сблизилась с Никой, стала одеваться как она, красить губы, и лишь волосы у неё остались прежними. Завидовала Рая её волосам.

На другом снимке узнала она молодую Фросю. Не очень молодую, но и не старую, как сейчас. Уже тогда худое и озабоченное лицо было слегка кривоватым. Казалось, она отчаянно спешит куда‑то и лишь на мгновение замерла перед фотоаппаратом. Рядом висел портрет Фросиной сестры, морщинистой суровой старухи — перед самым приездом Тамары умерла. Мужчину и женщину на двух других снимках Рая не знала.

— Кто это? — шепотом спросила она Нику. Долгое молчание, чудилось ей, выдаёт её страх.

Ника стояла в дверях, подпиливая ногти. Полюбовалась своей работой и только потом взглянула на фото.

— Предки Тамаркины. — И принялась за следующий палец.

— Они что, умерли?

Не отрывая от пилочки взгляда, Ника удивленно подняла брови.

— С чего ты взяла? В колхозе вкалывают. — И предупредила: — Не трепись только.

— Что? — не поняла Рая.

— Что в колхозе. — Раздвинула пальцы и, разглядывая, поиграла ими. Сейчас она была не такой, как во дворе, иной, похожей на артистку в кино.

В комнату шмыгнула Фрося с жестяным ведёрком в одной руке и кружкой в другой. Рая почтительно отступила, но Фрося на неё — ноль внимания. Подлетев к окну, принялась проворно поливать фикус.

— Ты чего мотаешься? — спросила Ника (а сама ноготок на мизинце обрабатывала).

— Замотаешься с вами! Только и знаете грязь таскать.

— Не ворчи, Фрося, — миролюбиво сказала Ника и, положив пилочку, сравнила руки.

Фрося полила цветы в этой комнате и шасть было в другую, но Ника, гибко изогнувшись, поймала её за руку.

— Обожди, старушенция. Угомонись, — Отобрав у неё ведёрко, поставила на пол. — Это — Рая, через пять лет тоже будет у тебя.

— Болтай больше! Через пять лет подохнем все. — А сама цепким взглядом окинула Раю с головы до ног.

— Мы за советом к тебе. Ты у нас опытная в этих делах.

— В каких таких делах? Никаких дел не знаю, — И вдруг — взвинтив голос: — Она же ребёнок ещё! Ты зачем привела её, бесстыдница?

— Постой, Фрося, не шуми. Расскажи‑ка ей все, — бросила она Рае.

Старуха вперила в Раю немигающие, полные подозрительности глаза. Рая потупленно молчала. И зачем только затащила её сюда Ника!

— Ну говори, чего случилось, — грозно приказала Фрося. — Понесла, что ли?

— Ты спятила, Фрося. Ей ещё четырнадцати нет. Проверяют их в школе.

— Чего проверяют?

— Проверяют. Девочки они или кто там.

— Девочки! И не срамно? Скоро с пелёнок начнут, вахлачки чертовы! Четырнадцати нет… Да в наше время в пруд за такое, чтоб глаза не видели. И когда же это ты умудрилась, милая?

— Недавно, Фрося. Ты не ворчи на неё.

Старуха гневно повернулась к ней:

— Я на всех на вас ворчу! Всех вас по заднице надо! Учиться вас нет — шкодить только. А эти, кобели здоровые, рады–радешеньки.

— Время такое, Фрося.

— Время! Ишь ты, язык натренькала! Слышу я тут за ширмой, как с мужиками лязгаешь. Я тебе не мужик, нечего мне мозги крутить. Время! Ты вон газеты почитай, тогда узнаешь, время какое. На целину такие, как вы, едут. А она, что ни ночь, мужика ведёт. И все тряпок ради да ресторанов с танцульками. Вон на кого похожа стала!

— Я всегда такой была. А ты больше газетам верь.

— А отчего же это мне газетам не верить? Вот потому-то вы и такие, что не верите ни во что. Только в это верите, — кивнула она на кровать. — Подождите, скоро прикрою лавочку. Куда хотите, туда и ведите. Соседям срамно в глаза глядеть… А теперь и вовсе девчонку привела! Четырнадцати нет, а уж за советом, видите ли! Проверяют… — передразнила она. — Кто это проверяет вас?