— А, это ты…

Рая, по–никиному обняв колени, смотрела на него снизу.

— Что так поздно?

— Тренировка… В субботу играем.

— С кем?

Саня неопределённо махнул рукой.

— Так… С ребятами. А ты чего домой не идёшь?

Беспечно пожала она плечами.

— Отдыхаю… — Темнота скрывала веснушки, и это придавало ей смелости. — С Никой в парке шатались — только пришла вот. Два фрайера подкалывались — умора! Мороженое покупали, то, се. — Она утомленно вздохнула и прибавила, помолчав: — В воскресенье на море идём, знаешь? Вадька Конь… Все, в общем. — Но спросить, пойдёт ли он с ними, не решалась.

В двух окнах погас свет, и стало ещё темнее. Из водопроводной колонки в глубине двора звонко ударила в ведро струя.

— Ты иди, — разрешила Рая. — А то устал. Я посижу ещё. — Она вздохнула. — Воздух какой!

Но он не уходил. Что‑то было на уме у него, он мялся и не отваживался сказать. Рая заволновалась.

— А ты… — услышала она наконец, — ты новую эту девчонку знаешь?

Об Ивановой… Рая опустила колени.

— Мы в одном классе с ней. — А голос — вроде бы не её. — Дина Иванова… А что?

— Ничего, — пробурчал Саня и переступил с ноги на ногу, — Пойду я.

Рая быстро встала.

— Обожди! Хочешь, познакомлю? Мы же в одном классе с ней. Дина Иванова… На пианино играет. Хочешь?

— Нет, я так просто.

Он постоял ещё и, бросив «пока», пошёл. Рая неслышно опустилась на скамейку. Сане тоже понравилась Иванова. Тоже! Ночь пройдёт — всего одна ночь! — и она снова увидит её за партой — такую аккуратненькую, с белыми бантиками в волосах.

Майка притащил в школу ужа. Девочки визжали, и Рая тоже визжала, хотя ни капельки не боялась. Когда-то — она ещё в школу не ходила — точно такой уж прожил у них все лето. Отец привёз…

Иванова отодвинулась от Майки на край парты. Майка делал вид, что слушает физика, а сам исподволь поглаживал пазуху, где сидел уж. Рае нравилось, как Иванова трусит, — не притворяется, как она, а по–настоящему.

На большой перемене Харитон задержал всех на собрание. Он любил проводить собрания на больших переменах — дождётся в коридоре звонка и сразу же входит, останавливая готовый разлететься класс.

Сегодня он заговорил о вчерашнем случае с карбидом. Но только разошёлся, как дверь приоткрылась и дружок Майки из параллельного класса стал делать ему таинственные знаки. Харитон — к нему, и давай отчитывать: бу–бу–бу, бу–бу–бу… Как наседка. И тут вдруг Иванова вскрикнула и вскочила: Майка подсунул ей ужа. Харитон стремительно обернулся. Лысина его побагровела.

— Вы и в той школе вели себя так?

Отпустив после собрания класс, подозвал Иванову. Рая, хотя и не дежурила сегодня, скользнула к доске и принялась вытирать её, готовая прийти, в случае чего, на помощь. Но Харитон всего–навсего потребовал явиться завтра с родителями. Фи! Можно было соврать, что мать на работе. Или больна. Или уехала в Крутинск, как уезжала, например, моя бабушка. Иванова, паинька, не понимала этого. Молчала, потупившись.

Когда Харитон ушел, Рая, выжимая тряпку, процедила:

— Не обращай внимания! Он вечно у нас…

Печальными глазами посмотрела на неё девочка. Все выложит матери…

На уроке у Раи созрел план, как спасти Иванову. План был прост: явиться к Марии Прокофьевне и сказать, что Эмиль Харитонович перепутал: это она, Рая Шептунова, завизжала на собрании, а вовсе не Иванова.

Директорский кабинет был внизу, но там Марии Прокофьевны не оказалось, и Рая поднялась наверх. За закрытой дверью учительской жужжали голоса. Рая постучала и, не дождавшись ответа, приоткрыла дверь. Учителя, окружив стол Марии Прокофьевны, что‑то наперебой доказывали ей.

— Вы Стечкина спросите, Стечкина! — требовала немка. — Почему у одних тридцать часов, а у других — двенадцать? Двенадцать! — повторила она, округлив глаза. А в классе хоть бы раз повысила голос! Замечания и те делала по–немецки.

Рая отошла. В коридоре висели портреты писателей и их изречения, она читала изречения и ждала, когда прозвенит звонок на вторую смену. Потом снова заглянула. Лишь двое обрабатывали теперь Марию Прокофьевну — немка и ещё одна. В кресле важно курил Циркуль, а у окна, пристроившись сбоку к маленькому столику, строчил что‑то Харитон. Рая — назад, но было уже поздно: Мария Прокофьевна углядела её. Подняла руку, прося учителей помолчать.

— Ты что? — спросила она. — Заходи, что же ты прячешься там?

Рая заметила краем глаза, как Харитон перестал писать. К ней повернул пучеглазое лицо.

— Я с вами хотела поговорить…

— Со мной? Ну, пожалуйста. Входи, не стой там.

Рая осторожно шагнула, но дверь оставила открытой.

Теперь уже все смотрели на неё. Она молчала.

— Товарищ конфиденциально желает, — выпустив в потолок дым, произнёс Циркуль.

— Я после, — сказала Рая, краснея.

— Да нет уж, обожди. — И, опираясь о стол, тяжело поднялась.

В коридоре Рая торопливо рассказала все. Мария Прокофьевна слушала, поджав губы.

— Так это же, детка, к Эмилю Харитоновичу надо. Эмиль Харитонович вызывал — не я. Позвать его тебе?

Рая отрицательно мотнула опущенной головой.

— А как же быть? Нашкодить — нашкодила, а отвечать боишься? — Она помолчала и вздохнула. — Вот горе моё. Ну обожди тут.

Трудно переступая огромными ногами, пошла в учительскую. Через минуту там забурлила скороговорка Харитона, дверь распахнулась, и он вылетел в коридор.

— Так это же не вы завизжали! Зачем голову морочить, я прекрасно слышал — это не вы завизжали…

Следом за ним поспешно двигалась на помощь Рае Мария Прокофьевна.

— Это все те же штучки! — повернувшись к ней всем корпусом, яростно сказал Харитон и погрозил кому‑то пальцем. — Выставить учителя в дураках, опозорить учителя! Учитель, видите ли, не разобрался.

— Минутку, Эмиль Харитонович, — с одышкой попросила Мария Прокофьевна. — Ты‑то почему кричала? — обратилась она к Рае.

— Не она кричала. Уж её‑то голосок я знаю, слава богу.

— Вы спиной к нам стояли.

— Ваш голос я прекрасно знаю, — не из молчаливых.

— Ну, хорошо, — примирительно сказала Мария Прокофьевна. — Ответь мне, почему ты закричала.

— Ужа увидела.

— Ужа? Какого ужа?

— Врёт она. Никакого ужа не было.

— Был уж, — упрямо сказала Рая.

Мария Прокофьевна терпеливо перевела дыхание.

— Откуда уж взялся?

— Не знаю… Принёс кто‑то.

— Вот так! — победоносно сказал Харитон, и огромный лоб его блеснул. — Я вам говорил, что это за класс.

— Ты дружишь с Ивановой? — спросила Мария Прокофьевна.

— Чего это! — Рая передёрнула плечами. — Мы даже не разговариваем.

Мария Прокофьевна размышляла, глядя на Раю.

— Кто эта Иванова? — спросила она Харитона.

— Из вновь поступивших. Отец военнослужащий. С Урала перевели.

Из учительской выглянул Циркуль.

— На проводе гороно.

Мария Прокофьевна рассеянно посмотрела на него.

— Гороно, — отчётливо повторил Циркуль.

Директор закивала. В нерешительности забегали её глаза. И туда надо было, и тут не закончила.

— Ты вот что… Ты подожди здесь, а мы с Эмилем Харитоновичем посоветуемся.

Они ушли, и их долго не было. Ничего… До победного конца будет ждать она.

Харитон вышел один — стремительный и надутый.

— Передадите родителям Ивановой. — И протянул сложенную бумажку. — А ваша мать чтоб завтра в школе была.

Рая подхватила портфель, сбежала вниз, и только здесь, укрывшись за фикусом, развернула записку. «Уважаемая т. Иванова! Ваш приход в школу необязателен». Ниже красовались подпись и число.

…Влетев в дом, распахнула шкаф, бережно и быстро достала новое платье, но, переодевшись, озадаченно замерла у зеркала. С чего вдруг явится она в этом праздничном одеянии? Не в кино же собралась… А может, как раз в кино? Ну, конечно, в кино! Она так и скажет Ивановой!

Пекло солнце, и она сразу же спарилась в шерстяном платье. Влажными пальцами сжимала записку.