Скоро он ушел на тренировку, и игра распалась. Рая вышла за ворота.

— Как торговля, бабуся?

Старухе повезло: сразу двое покупали у неё семечки. Волновалась и спешила она, словно выстроилась длинная очередь. А когда покупатели отошли, перед нею стоял выросший из‑под земли участковый Гринчук.

Савельевна растерялась. Не спуская с милиционера испуганных глаз, закрывала дрожащими руками сумку.

Марлевый жгут выскальзывал из негнущихся пальцев. Гринчук молчал. Был он коротконогим и толстеньким. Савельевна прижала сумку к себе и с виноватым бормотанием, опираясь одной рукой о стенку, заковыляла к воротам.

— Увижу ещё — штраф! — пригрозил вслед участковый. Подозрительно оглядел Раю и важно зашагал дальше.

Через некоторое время Савельевна выглянула из ворот, затем робко пробралась на прежнее место, но открыть сумку долго не решалась.

Неторопливо вышла со двора Ника — в том же, что и вчера, темно–бордовом платье. Вокруг тонкой шеи дымилась капроновая косынка.

— Скучаешь? — бросила она Рае и опытным взглядом окинула улицу. Небрежно зачерпнула в сумке горсть семечек: Савельевна приходилась ей то ли тётей, то ли двоюродной бабушкой.

Немного семечек Ника отсыпала Рае. От неё хорошо пахло духами, губы были накрашены, и она не грызла семечки, а расщепляла их тонкими пальцами.

— На качелях хочешь? — предложила вдруг.

Рая ушам своим не верила. Ника приглашает её в парк?

— С тобой?

Ника не ответила. Насмешливо глядела она на мужчину, чтЬ проходил мимо.

— Я сейчас, — быстро прошептала Рая. — Переоденусь только. — И замолкла вопросительно.

Ника отпустила её благосклонным кивком. Рая влетела в дом, скинула сарафан, быстро и бережно надела новое платье. Взгляд задержался на флакончике духов. Не сразу решилась — может, духи эти дорогие? — но все же взяла. Намочив палец, коснулась одной щеки, другой… Когда она предстала перед Никой, та с ног до головы окинула её взглядом, улыбнулась и не сказала ни слова.

Парк располагался между улицей Ленина и Ригласом, который почти пересыхал летом. Я говорю: располагался, хотя он и поныне существует, однако, на мой теперешний взгляд, вовсе не парк это, а так — скверик. А вот тогда был парк. Чаща. Лес. Среди диких кустов сирени устраивали мы свои «штабы» и не по аллеям ходили, а осторожно пробирались по диким тропам. Рос тут «чай–молочай», темно–коричневые, величиной с горошину плоды которого состояли в основном из косточки. Сладкая, немного терпкая мякоть ровно покрывала её тонким слоем, но нам было достаточно, и весь сентябрь мы с удовольствием паслись на терпеливых деревцах. Рая — тоже, но сейчас она даже не взглянула на них, а вот Ника вдруг смешно подпрыгнула на своих тонких ногах и нагнула ветку. Осторожно, боясь размазать губы, клала в рот созревшие горошины.

— А ты не любишь?

— Так… — пожала плечами Рая. Она стояла с чуть оттопыренными руками — чтобы не помять ненароком платья.

Возле Зеленого театра было многолюдно и шумно. Молодые мужчины внимательно смотрели на Нику, а она не замечала их.

— Нехорошо что‑то, — пожаловалась она. — Шампанского переборщила вчера.

Рая на Новый год тоже пробовала шампанское — мать налила ей полбокала перед тем, как выпроводить её спать.

— Оно пенится, — сказала Рая и поморщилась. — В нем газа много.

Когда спустились к Ригласу, вспыхнули огни. Оркестр на танцплощадке уже играл, но ещё не танцевали. Уверенно лавируя, Ника пробиралась к городку аттракционов.

— Кататься, девочки? — браво спросили сзади. Двое ребят в белых рубашках с закатанными рукавами пристроились за ними. Рае они показались симпатичными, но Ника скользнула по ним холодным взглядом и отвернулась.

Подошла их очередь, и они быстро направились к освободившейся лодочке. Ника расположилась в центре. Сразу же стала она раскачивать.

Слева от них пролетали двое мужчин. Рая ужаснулась: неужели и они будут так? Впервые каталась она на настоящих качелях.

Крашеные Никины волосы развевались.

— Браво, девочки! — крикнули с той лодки. И — через секунду, проносясь обратно: — Вы и танцуете так?

Толстое, замершее в улыбочке лицо с усиками… Сидел, скрестив на груди руки, а его молчаливый товарищ раскачивал.

— Не только танцуем! — с силой приседая, отозвалась Ника.

Рая крепко сжимала поручни. Отполированный металл становился под её ладонями тёплым и влажным.

— А что ещё? — и лодки разлетелись.

— Все! — лихо ответила Ника. Косынка на тонкой шее рвалась трепещущими концами то назад, то вперёд.

— Подкалываются, — выговорила Рая.

— Почему мы вас… — И лодка с мужчинами взвилась вверх, унося конец фразы.

— Что? — громко и быстро спросила Ника, когда снова встретились.

— Почему не видели вас?

— Может, хватит? — попросила Рая и сама не расслышала своего голоса.

Едва ли не вниз головой опрокидывались они, а Ника все не унималась. Падали так долго, что Рая переставала вдруг ощущать себя: ноги будто не упирались в дно, а онемевшие пальцы не сжимали поручней. Она больше не разбирала слов — слышала лишь проносящиеся крики да видела широко раскрытыми глазами белый вихрь волос.

Вдруг что‑то глухо стукнулось, лодка завибрировала и рухнула вниз. Волос не было перед Раей. Она вскрикнула.

— Сядь, — послышался утомленный голос. Снова вверх взмывали они. Ника сидела, устало откинувшись на решётчатую спинку. И опять лодка стукнулась и задрожала вся. Рая поняла, что коснулись перекладины и выше уже не будет. С трудом согнула она колени…

Сидеть было не так страшно. Далеко внизу горел четырехугольничек танцплощадки, по ту сторону Ригласа мерцали и роились огни.

Усатый поднялся и делал что‑то, изгибаясь массивным телом. Их лодка притормозила, и теперь они взлетали и падали одновременно.

— Но я с товарищем, — проговорил усатый, и в голосе его прозвучал вопрос.

— У вас симпатичный товарищ, — кокетливо ответила Ника. Больше она не раскачивала.

Когда вылезли из лодки, твёрдый деревянный помост поплыл под Раиными ногами, опрокидываясь — с землёй, танцплощадкой, людьми, дожидающимися своей очереди. Ника обняла её за талию.

Те двое уже ждали их.

— Шустро вы махали, — похвалил усатый, блестя золотыми зубами. На земле он казался ещё грузнее. — Так как насчёт подруги?

— Вы же видите — я с сестрёнкой.

Рая независимо глядела в сторону и чувствовала на себе своё новое платье.

— Сестрёнке спать пора. Мы ей купим мороженого.

— Хочешь мороженое? — живо спросила Ника.

Рая растерялась было, но тут же взяла себя в руки.

— Не откажусь.

Усатый громко засмеялся:

— С сестрёнки будет толк!

Он ушел и через минуту вернулся с четырьмя стаканчиками. В его толстых пальцах они казались игрушечными. Рая с Никой только начинали есть, а он уже отполовинил свой.

Ника отвела Раю в сторону.

— Не подслушивать! — приказала она, полуобернувшись, а затем — тихо и заботливо: — Дойдёшь сама?

— А то, что ли!

— Ну, шлепай.

Подавляя обиду, с опаской вышагивала Рая по тёмной и безлюдной аллее. Справа сиял огнями центральный вход, откуда можно было сразу же попасть на улицу, но она выбрала этот путь. Ничего не боится она. Ничего! Но мороженое на всякий случай ела помедленней, чтоб до самой калитки хватило. Купленное толстяком с усиками, оно как бы охраняло её от притаившихся в тёмных кустах опасностей.

Света на площадке не было. Рая в раздумье остановилась… Раньше двенадцати мать не вернётся.

На скамейке у столика, за которым по вечерам мужчины стучали в домино, светлела газета. Рая провела по ней ладонью и осторожно, боясь помять платье, села.

Кого позовёт сейчас Ника? Конечно, Тамару. Вчетвером отправятся в ресторан пить шампанское, а оттуда — к горбатой Фросе из двадцать третьего номера. Какие потаённые вещи свершаются там? Неужели то, что было у неё с Кожухом? Нет! Конечно же нет — что‑то другое, не изведанное ею, настоящее…

Кто‑то шел от ворот. Не взрослый… Шел устало, немного вразвалочку. Саня? У Раи забилось сердце. Так вдруг захотелось ей, чтобы он увидел её — в новом платье, одиноко, по–взрослому сидящую в такое позднее время. Она тихонько посвистела. Саня некоторое время всматривался в темноту, затем молча подошёл.