Не желая уронить своего достоинства в глазах туземцев, брат и сестра покорились этому обычаю и въехали в Хамадан, окруженные целым отрядом слуг, которые бежали у ног их лошадей.

Миновав несколько грязных, узких улиц, заваленных мусором, поезд приблизился наконец ко дворцу губернатора. Брат и сестра слезли с лошадей и скинули галоши, которыми запаслись, чтобы иметь возможность выполнить восточный обычай разуваться при входе в дом. Затем они вошли во двор замка, весь запруженный толпою солдат, дервишей и разной челяди. Один из придворных, узнав о цели их приезда, отправился доложить об их визите губернатору, а пока он ходил, посетители имели возможность любоваться великолепием дворца, стены которого, украшенные красивыми фаянсовыми изразцами, казались словно кружевными.

Наконец докладчик вернулся и с важным видом заявил, что у его светлости принца-губернатора вскоре начнется завтрак, на котором могут присутствовать и фаранги; по окончании же завтрака, если его превосходительству будет угодно, он даст им отдельную аудиенцию.

— Ого, это совсем во вкусе Людовика XIV, — улыбаясь, заметил сестре Мориц, направляясь ко входу во дворец.

В ту минуту, как посетители входили в столовую залу, принц-губернатор Абдул-Азис-мирза входил туда же через другую дверь.

Это был пожилой человек лет шестидесяти, небольшого роста, с сумрачным и хмурым лицом. Он был одет в род сюртука из индийского кашемира, отороченного мехом. Широкая сабля в золоченых ножнах висела на его поясе. Высокая барашковая шапка, надвинутая на лоб, была украшена султаном с драгоценными камнями. За этой особой следовала многочисленная толпа придворных, посреди которых Мориц и его сестра не без удивления увидели профессора Гассельфратца.

— Бисмиллах!7, — важно произнес губернатор, войдя в залу.

Все присутствующие хором повторили то же слово.

В середине залы был разостлан великолепный ковер, а на нем превосходной работы кожаные скатерти. Губернатор сел на ковер по-турецки, и пир начался. Целая дюжина слуг окружала его светлость, наперебой подставляя ему блюда с кулинарными шедеврами персидской кухни. Тут были целиком изжаренные ягнята, начиненные финиками, виноградом, гранатами, фисташками и миндалем; «физзиган», или жаркое из цыплят, молодых куропаток и голубей, приготовленных в гранатовом соку и обсыпанных толчеными орехами; «кэбаб» — изрубленная на кусочки и зажаренная на вертеле баранина; горы пилава, покрытые кусками различной дичи; пирамиды овощей, пирожков и превосходных фруктов; наконец, конфет и пирожного было столько, что ими можно было бы снабдить несколько кондитерских.

— Ба!.. Ба!.., — говорил временами принц, погружая руку в блюдо с понравившимся кушаньем и отправляя куски последнего в рот.

Иногда Абдул-Азис, желая выразить свое особое благоволение кому-нибудь из приближенных, посылал ему кусок кушанья, которое считал вкусным. Счастливец, приняв кусок из рук слуги со знаками глубокого почтения, произносил, согласно обычаю, фразу: «Честь щедрости вашего превосходительства!» — и ел, возбуждая зависть у прочих приближенных губернатора.

Наконец его светлость утолил свой аппетит. Выполоскав рот и вымыв пальцы в золотой вазе тонкой чеканной работы, он' встал и удалился из столовой, где немедленно начался страшный беспорядок: придворные кинулись к блюдам и наперебой принялись опустошать их. За придворными следовали слуги и солдаты, наконец, рабы окончательно очистили блюда.

Брат и сестра с любопытством следили за этой картиной, пока явившийся камергер не известил, что его светлость желает видеть их. Следуя за этим придворным, Кардики прошли несколько убранных по восточному комнат и вступили в аудиенц-залу, где застали его светлость полулежащим на диване, с кальяном в зубах.

Увидев посетителей, губернатор знаком пригласил их сесть против себя и прежде чем начать разговор, молча осмотрел их с ног до головы.

— Так ты тот фаранги, — наконец обратился он к Морицу, — который имел дерзость явиться к нам для того, чтобы копать нашу землю и расхищать ее сокровища?

— Я этот фаранги.

Хорошо, хорошо!

— А эта ханум — твоя сестра?

— Совершенно верно.

— Что принесли вы мне в подарок?

Не ожидавшие такого вопроса, посетители удивленно переглянулись. Но вскоре Мориц овладел собою и, вынув из-за пояса превосходный работы револьвер, с улыбкой подал его принцу.

— Примите это оружие, ваша светлость, — любезно проговорил он. — Его наружность проста, но внутренние достоинства превосходны.

Глаза губернатора блеснули, и он жадно схватил револьвер, после чего, обращаясь к Катрин, спросил:

— А ты, ханум, ничего мне не принесла?

— Ничего, — холодно ответила Катрин, возмущенная этой наглостью.

Губернатор насупил брови и с минуту молчал. Наконец, скрестив руки на груди, он грубо спросил:

— Чего вы хотите от меня?

— Мы желаем просить, чтобы вы сняли запрещение, которое наложили на наши работы, — твердо ответил Мориц. — Вы не имеете никаких оснований противиться предприятию, которое разрешено самим шахом, и я прошу отменить свое постановление! В противном случае я приму другие меры и покажу вам, что Франция настолько могущественная страна, что нельзя безнаказанно оскорблять ее представителей…

По мере того, как молодой археолог говорил, лицо губернатора становилось все более и более мрачным.

Его глаза выражали ярость, губы искривились, рука судорожно сжимала рукоятку сабли.

— Фаранги наглы и нечестивы! — громко вскричал он наконец. — Они совершают святотатство, выкапывая и унося из нашей земли сокровища наших отцов. Эти сокровища — наши по праву! Мы не хотим более, чтобы их отправляли в чужие страны. Так говорил мне и глазной врач, земля которого более могущественна, чем Фарангистан.

— Ты полагаешь? — с иронией спросил Мориц.

— Я в этом уверен.

— Не буду спорить. Скажи только одно: если тебе жаль так сокровищ древности, которые я стараюсь открыть, то почему ты сам не предпринимаешь раскопок? Да и к чему тебе эти сокровища, в которых ты не смыслишь ровно ничего?

Губернатор пришел в страшное бешенство.

— Прочь с глаз моих, нечестивое отродье! — с яростью закричал он, вскакивая. — Уходи!.. Возвратись в твой лагерь! Я повторяю тебе — никогда, никогда я не позволю тебе копать!

— А я объявляю тебе, что достигну своей цели и презираю твой гнев.

— Помни, — бешено взвизгнул Абдул-Азис, — что если хоть один человек будет на тебя работать, я прикажу четвертовать его на твоих глазах!.. Я…

— Пойдем, сестра, — проговорил Мориц Катрин, поворачиваясь к губернатору спиной и не обращая внимания на его угрозы. — Что нам тратить время с этим безумцем.

Кардики вышли, оставив губернатора вне себя от бессильной ярости.

Гаргариди, в это время старавшийся над остатками губернаторского завтрака, заметив грозный взгляд своего господина, поспешно вскочил со своего места, вытер пальцы и начал созывать слуг. Через минуту брат и сестра ехали уже в свой лагерь, проклиная лицемера Гассельфратца, который, без сомнения, был главным виновником всех затруднений.

В тот же вечер Мориц и маг находились у колодца Гуль-Гек с двадцатью рабочими-гебрами, которые прибыли поодиночке, без шума, прокрадываясь в темноте, подобно теням. Мадемуазель Кардик и Леила были оставлены в глубине грота, под охраной пантеры. Что касается маленького Гассана, то ему поручили стоять на страже у колодца и свистом предупреждать рабочих каждый раз, как им могла грозить опасность быть открытыми. Кроме того, на мальчика возложили подачу сигнала к прекращению работы перед зарей.

Вначале раскопки, несмотря на энергию рабочих, шли туго, — скала, в которой была высечена круглая комната, оказалась чрезвычайно твердой. Тем не менее рабочие, настойчива побуждаемые старым гебром, успели проложить отсюда ход по направлению к северу. По мере того, как ход этот шел дальше, грунт становился все рыхлее и работалось легче. На пятую ночь заступы землекопов стали разрывать землю, в которой опытный глаз Морица узнал искусственный конгломерат, насыпанный человеческими руками. Это наблюдение сильно обрадовало Кардика и старого мага, показав, что они находятся на верной дороге. Наконец вырытая галерея достигла длины в семьсот футов. Согласно указаниям мага, Мориц велел вырыть здесь довольно обширное подземелье и из него проводить новую галерею прямо на запад. Так как грунт оказался тут еще более рыхлым, то галерея прорывалась очень быстро и в пять ночей достигла назначенной магом длины — в сорок девять футов. Здесь кирки землекопов ударились обо что-то твердое — это была каменная стена, откопав которую, немного влево нашли портик с дверью.