Между тем — и это самое страшное — техническое обучение поставлено у нас на редкость добросовестно и эффективно. Воспитаннику закрытой школы, старательно испорченному, одураченному и ослепленному относительно истинной природы общества, живущего за счет прибылей, внушают почитание паразитического безделья и роскоши. Его обучают стрельбе, езде верхом и укрепляют физически, используя для этого все возможности и средства, продиктованные ревностным стремлением способствовать выдающимся, желательно блестящим, успехам своих подопечных. В армии он учится летать, сбрасывать с самолета бомбы и стрелять из пулемета с самым изощренным искусством. Изобретение мощных взрывчатых средств щедро вознаграждается и поощряется; инструктаж по производству оружия, военных кораблей, подводных лодок и артиллерии, с помощью которых эти средства используются в разрушительных целях, проводится на совесть, и специалисты инструктируют новичков со знанием дела и с твердым намерением преуспеть в нем. В результате силы разрушения, которые не так-то легко со спокойным сердцем доверить даже безграничной мудрости и безграничному великодушию, отданы в руки недавних подростков, романтически настроенных на патриотический лад. И если они даже и наделены от природы благородством, то с помощью образования превращены в невежд, простофиль, снобов или спортсменов, для которых война — своего рода религия, а убийство чуть ли не подвиг. В то же время политическая власть при данных обстоятельствах нужна только империалистической военщине, охваченной постоянным страхом перед вторжением извне и капитуляцией, спесивым низкопоклонникам, авантюристам от коммерции, для которых национализация промышленного производства означала бы полный крах, финансистам, паразитирующим на денежном рынке, и, наконец, глупцам, цепляющимся за status quo[2] единственно в силу привычки. И эту власть получают по наследству, или просто-напросто покупают, или ради нее берут на содержание газеты, якобы выражающие общественное мнение; ее добиваются с помощью обольстительных интриганок или честолюбцев, проституирующих свой талант в интересах барышников, которые заправляют всеми делами, поскольку они и только они, захватив все награбленное добро, могут заставить плясать под свою дудку кого угодно. Ни правителям, ни управляемым недоступно понимание политики в собственном смысле слова. Им неизвестно даже существование такой области знания, как наука о политике, однако они в совершенстве владеют чудовищным умением принуждать и порабощать — и не остановятся перед уничтожением самой цивилизации, поскольку, обучаясь убийству, прошли добросовестную и основательную подготовку. По существу, все правители умственно неполноценны, а что может быть страшнее правительства, состоящего из умственно неполноценных, но зато владеющих неотразимыми средствами физического подавления? Обыкновенные благоразумные люди покоряются и заставляют всех остальных покоряться вместе с ними, ибо с детства приучены видеть в покорстве верность религии и чести. Те, чья природная просвещенность восстает против искусственного образования, подчиняются силе, однако они могли бы сопротивляться и сопротивлялись бы успешно, если бы их не останавливало малодушие. А малодушны они потому, что не располагают ни какой-либо формально провозглашенной и утвержденной религией, ни общепризнанным кодексом чести. Запутавшись в собственных замысловатых теориях, они, за неимением настоящих школ, посылают своих детей в школы, где тех ждет неизбежное развращение. Правители сами напуганы непомерным ростом и удешевлением средств массового уничтожения и разрушения. Теперь, когда подводные лодки, бомбы и отравляющие газы сбываются по дешевке, британское правительство больше боится Ирландии, нежели оно боялось германской империи до войны. Соответственно извечная британская осторожность, поддерживавшая равновесие сил через господство над морем, переросла в панический страх, усматривающий путь к безопасности только в абсолютном военном превосходстве над всем земным шаром: то есть нечто неосуществимое военным и доморощенным островным патриотам представляется осуществимым до мельчайших подробностей.

Подобная ситуация складывалась в прошлом столь часто, приводя к крушению цивилизаций (профессор Флиндерс Петри^{34} раскрыл нам тайну предшествовавших катастроф), что богачи инстинктивно провозглашают девиз «будем есть и пить, пока живы»^{35}, а бедняки вопрошают в муке: «Доколе, о господи, доколе?»^{36} Но безжалостный ответ по-прежнему гласит, что бог помогает тем, кто сам не плошает. Это не означает, что, если человек неспособен найти средство спасения, такого средства не существует. Сила, создавшая человека, когда обезьяна оказалась не на высоте требований, может создать и существо более высокого порядка, если человек сам окажется не на высоте требований. В его пользу нет, по-видимому, ни одного неотразимого довода. Человек в своем настоящем виде отнюдь не идеальное создание. Многие из его проявлений настолько отталкивающи, что о них не говорят в приличном обществе, и нередко столь мучительны, что он вынужден выдавать страдание за благо. Природа не отвечает за проводимый человеком эксперимент: успех или провал его зависит от самого экспериментатора. Если человек обнаружит свою непригодность, природа поставит другой эксперимент.

Остается ли все же какая-либо надежда на усовершенствование человека? Согласно неодарвинистам и приверженцам механицизма — никакой: по их теории, улучшение может быть вызвано только некоей слепой случайностью, которая, в соответствии со среднестатистической нормой, в свою очередь легко может быть перечеркнута другой, не менее слепой и бессмысленной случайностью.

Однако эта мрачная догма не обескураживает тех, кто верит в творческую силу импульса, вызывающего Эволюцию. Им известен простой факт: желание достигнуть определенного результата, если только оно напрягается до предела, обусловленного осознанием необходимости желаемого, способно создать и создает совершенно новый органический материал. С их точки зрения человечество еще далеко не выдохлось. Если тяжелоатлет, подстрекаемый заурядным желанием добиться успеха на состязаниях, в силах «набрать вес», разумно предположить, что вдумчивый и убежденный философ равным образом способен «набраться ума». Оба этих примера указывают на направленность Жизненной силы к одной определенной цели. Эволюция свидетельствует о самых разнообразных проявлениях такой направленности Жизненной силы, которая снабдила гусениц множеством ножек и отняла их у рыб; дала живущим на суше легкие и конечности, а живущим в воде — плавники и жабры; позволила млекопитающим вынашивать потомство в материнской утробе, а птицам высиживать яйца. Таким образом, можно заключить, что нам предложен широкий выбор средств усовершенствования телесного устройства для поддержания нашей деятельности и развития наших возможностей.

К факторам, явно подверженным сознательному изменению, относится и продолжительность жизни индивида. Вейсман^{37}, весьма одаренный и мыслящий биолог (к несчастью, впавший в слабоумие под воздействием неодарвинизма), указал на то, что смерть не является непременным условием жизни: она только средство для того, чтобы обеспечить непрерывное возобновление без перенаселенности. Но тогда Отбором Силой Обстоятельств нельзя объяснить естественную смерть, ибо такой отбор объясняет только выживание того вида, представители которого настолько благоразумны, что дряхлеют и умирают вполне сознательно. Однако не слишком похоже, что расчеты их логически обоснованы: никто не в состоянии объяснить, почему попугай живет вдесятеро дольше собаки, а черепаха едва ли не бессмертна. В случае с человеком налицо явный промах: люди не живут достаточно долго; в сопоставлении с задачами высокоразвитой цивилизации они умирают сущими детьми, и наши премьер-министры (по общему мнению, достигшие полной зрелости) делят свое время между партией в гольф и правительственной скамьей в парламенте. Можно, однако, предположить, что сила, допустившая такую ошибку, способна и исправить ее. Если в соответствии с обстоятельствами человек ныне устанавливает срок своей жизни в семьдесят лет, он в равной степени может установить его и до трехсот лет, и до трех тысяч лет, или же вплоть до предела, обусловленного подлинным Отбором Силой Обстоятельств, когда какой-либо фатальный случай, рано или поздно неизбежный, положит конец его существованию. Главным толчком для продления нынешней продолжительности жизни человека может стать убеждение, вынесенное из опыта потрясающих катастроф, подобных недавней войне, — убеждение в необходимости жить, по крайней мере, столько, сколько нужно для того, чтобы, повзрослев, отделаться от своего пристрастия к гольфу и сигарам, коль скоро речь идет о спасении рода человеческого. Здесь нет никаких фантастических измышлений: все эти рассуждения — не что иное, как дедуктивная биология, если вообще существует такая наука, как биология. Это тот самый камень преткновения, который мы оставили нетронутым, но его стоит сдвинуть с места. С целью придать данной идее большую привлекательность, чем если бы она была облечена в форму трактата по биологии, я и написал метабиологическое Пятикнижие^{38} «Назад к Мафусаилу» — мой вклад в современную Библию.