Шон не унимался.

– Знаешь, Анита, что мне напоминает эта конюшня? – говорил он так, что голос разносился по всему коридору. – Домик старой девы. Ну, понимаешь, этакой древней клячи, которой уже ничего не светит, и заняться ей нечем, и только и остается, что цветы поливать да пыль отовсюду смахивать. Вот у таких теток тоже в доме всегда все вылизано, аж смотреть тошно…

– Да, я видела: салфеточки везде, – подхватила Анита. – Пуфики всякие, а особенно кружева раздражают. Так и хочется поджечь там все, правда, Шончик, то есть Шон?.. Вот еще я хотела спросить: а откуда ты знаешь про старых дев?

– Ну, насмотрелся… В королевских дворцах – в настоящих королевских дворцах, а не конюшнях, ясное дело, – кого только не встретишь. Знаешь, все эти тетушкины приживалки… Они, кстати, тоже предпочитали черненькие накидочки, юбочки широкие. И точно так же молодых девиц ненавидели. Ну, сама понимаешь почему…

Чародеи вокруг что-то негромко ворчали и нервно позвякивали оружием, но пока старались сдерживаться.

– Так что же, Шон, – продолжала разговор ведьма, – у них комнаты были так же прибраны, как этот замок?

– Ты, Анита, конечно же, имеешь в виду – как конюшня, в которую нас привезли? Ну да, ну да, примерно вот так же… Так же все уныло, и дух такой же спертый.

Конвойные уже скрипели зубами на весь коридор, но еще держались.

– Шон, а ты не боишься, что наши хозяева могут обидеться, осерчать?

– Так а на что же им обижаться? – искренне удивился Тремлоу. – На правду? Кто ж на правду обижается, кроме дураков? А чтоб осерчать, достоинство надо иметь, честь, мужество… Ну, сама посуди, какое мужество у этих?.. Ты знаешь, дорогая… – Тремлоу склонился к ведьме и доверительным, на весь коридор, голосом заключил: – Ты знаешь, я вот только что понял, они мне поразительным образом напоминают одновременно и старых тетушкиных приживалок – и дряхлых меринов из ее конюшни!

Когда пленников подвели к массивным дверям, торчащие из-под масок чародейские подбородки и лбы были пунцовыми.

– Ладно, заходите, – дрожащим от негодования голосом прошипел рослый колдун. – А после я с тобой поговорю.

– Так а зачем после? – обрадовался Тремлоу. – Давай, может, прям сейчас?

– Входи, тебе сказано!

Пленники шагнули в раскрытые двери. Им открылся огромный зал, залитый текущим из высоких стрельчатых окон ярко-желтым светом – таким ярким и таким желтым, что в первое мгновение пришлось даже прикрыть глаза.

Напротив двери стояло шесть кресел, в каждом сидел чародей. В центральных – должно быть, самых почетных – расположились капитан «Крылатого Орла» и высокий бородатый маг, встречавший их во дворе. Стены справа и слева были утыканы гвоздиками, на них висели короны, венцы и диадемы всевозможных фасонов и размеров.

Когда глаза привыкли к яркому дневному свету, пленники стали озираться. Столько драгоценных венцов никому из них видеть пока не приходилось. Анита решила, что вряд ли на свете существует еще хоть одно подобное место, где собрано такое количество драгоценных и не очень драгоценных побрякушек: здесь были древние широкие короны – плоские согнутые кольцом полосы металла с криво приклепанными зубцами разных форм, – погребальные лавровые веночки с изящными и тонкими, словно фольга, золотыми листиками, богато украшенные фальшивыми самоцветами диадемы из тусклого золота низкой пробы… да чего здесь только не было! Все, что только придумано людьми для украшения августейших голов при жизни и посмертно, было развешано аккуратными рядами на гвоздиках в главном зале твердыни Гендерного Братства. И все это носило отпечаток седой старины…

Охранники в черном расположились полукругом за спинами пленных.

– Ух ты! – воскликнула Анита, заприметив одну из корон. – А можно мне примерить вон ту, слева? Я…

– Женщина, веди себя пристойно! – сурово потребовал длиннобородый маг. – Ты не в Лайл-Магеле, вертепе бесчинства и разврата, но в твердыне Братства! Порядок и благопристойность – вот закон для всех, кто ступил на нашу территорию!

– А зачем вам столько корон? – спросил Шон. – Здесь и голов в таком количестве не наберется. На жопы, что ли, надевать будете…

– Порядок и благопристойность! – завопил длиннобородый.

– Вопросы здесь задаем мы! – прикрикнул толстый капитан. – Отвечай, куда вы дели Жезл! А не скажешь – мы прибегнем к крайним мерам, так и знай.

Стражи позади зашевелились и забряцали железяками. Мысль о крайних мерах пришлась им по вкусу.

Шон напряг мышцы, и кожаная безрукавка затрещала на плечах – но очень сильно заколдованные узы держались. Старики в креслах зашевелились, что-то тихо бубня друг другу и многозначительно двигая бровями – гримасы колдунов не предвещали пленникам ничего хорошего.

– А и в самом деле, зачем столько? – спросила Анита.

Шон, оставив попытки порвать цепи, произнес:

– А я, кажется, догадываюсь… Они ищут Венец Страсти, вот в чем дело. И какой ни возьмут – все не тот оказывается. Вот это все на стенах и есть результат их стараний, правильно, старички? Слышь, Анита, старушки, про которых я тебе в коридоре толковал, тетушки то бишь моей приживалки, – они точь-в-точь такие же были. Тоже всякое барахло в свои комнаты тащили, как сороки. И куда только не прятали…

– Где Жезл? – повторил бородатый старик.

– И тащат, и тащат… и не то чтоб ценность какую, а так, из жадности… И под кроватью у каждой, и в шкафу…

Колдуны в креслах заерзали.

– Чтоб меня разорвало! – каркнул Первейший, сидевший с правого боку, в самом крайнем кресле. – Куда дели Жезл, слуги нечистого?!

– Ну и правильно, с другой-то стороны, – продолжал рыцарь. – Если уж украли корону – не обратно же отдавать… На гвоздь ее повесить, а чего ж? Только таблички надо к каждой, где украдена, кем, в каком году. Очень интересно может получиться. Потом можно народ водить как в музей и деньги за посещения брать, опять же, доход – он лишним не бывает…

Тут бородатый старик, не выдержав, поднял посох и направил набалдашник на Тремлоу.

– Ну, хватит! – рявкнул он. – Сейчас ты…

Он взмахнул посохом… и ничего не произошло. Зато Шон, дернув цепь кандалов, неожиданно легко ее разорвал. Попадавшие звенья звонко зацокали по вычищенным до блеска плитам пола. И тут же льющийся из окна яично-желтый свет померк – в зале стало темно.

Кто-то закричал, чародеи повскакивали с кресел. Шон повернулся – стражи торопливо попятились, вытаскивая свои странные метательные снаряды из ножен и чехлов. Анита в этот момент ощутила, что с ней происходит нечто очень необычное. С ее рук свалились кандалы, хотя она ничего для этого не сделала… Или все же сделала? Она только и подумала, что кандалы мешают… Мешают ей устроить в этом зале…

С оглушительным звоном лопнули стекла в двух соседних окнах, осколки заскакали по полу. Грохоча, посыпались кирпичи: кусок стены, содрогнувшись, пошел трещинами, просел внутрь… Там, где между стрельчатых окон только что была каменная кладка, показалась драконья голова. Сперва Анита решила, что это Кардамуд, но нет – и чешуя другого цвета, и вообще… Помимо прочего, у этого дракона оба глаза были целыми. Они уставились на находящихся в зале так внимательно, что чародеи невольно замерли. Голова медленно поворачивалась; из-за стены доносились гулкие хлопки крыльев, удерживающих дракона в воздухе.

– Кардамуд, они здесь! – высоким голосом произнесла голова, отодвигаясь обратно. – Эгей, милы-ый, здесь, говорю!

– Да, да! Сейчас, дорогая! – раздалось издали. – Я спешу, ох как же я спешу…

Тут Аниту посетило чувство, похожее на то, что она переживала не так давно, до того как попала в замок великого лорда: что-то теплое и мягкое заворочалось, но теперь не внутри, а вокруг нее. Потом оно проникло в тело, шевельнуло коротко стриженную челку ведьмы, потекло от кончиков пальцев к предплечьям, скапливаясь в груди… Затем стало подниматься, подступило к горлу – и запросилось наружу. Анита едва сдержалась, чтобы не захихикать. То, что поселилось внутри нее, было другим, не похожим на заклинание старой Беринды, куда более мощным, могущественным.