Я остался почти на неделю, ночуя в гостинной Иэна на раздвижном диване вместе с Суобриком, чей храп был таким же блистательным, как и его игра на скрипке. (Наши колкие отношения длились долгие годы: он стал ключевой фигурой в Fairport Conventionв то время, когда я был их менеджером и продюсером в конце шестидесятых.) Я присутствовал на репетициях, ходил на концерты и, чтобы выручить группу, водил Али и Робина, маленьких сыновей Иэна, в парк, качал их на качелях и держал за руки, когда мы переходили улицы. Через двадцать лет братья соединят хорошую дикцию и гнусавый тембр отца с ритмами регги, и пластинки их группы UB 40разойдутся миллионными тиражами. (Примерно в это же время я встретил и девятилетнего Криса, сына певца-кокни Джона Формена, в будущем гитариста Madness.)

Иэн представил меня местному телепродюсеру, который пригласил меня в паб, расположенный посреди архитектурного кошмара под названием «Буллринг» ^[71], чтобы послушать местную команду. Мое первое приобщение к британскому блюзу произошло несколькими неделями раньше, когда один друг взял меня в The Central School of Artпослушать The Pretty Things.Я был под впечатлением — не столько от музыки, довольно вторичной, сколько от их шоу. У лидер-вокалиста Фила Мэя были блестящие волосы до пояса, он ходил по сцене гоголем в стиле Мика Джаггера и выглядел явно «голубым» (слово «гей» в те времена никто не употреблял). Друг посмеялся над моей американской наивностью, и после концерта мы увидели, как Мэя окружили девушки-поклонницы. Время добавило к этому событию два примечания: во-первых, то, что другой областью, в которой проявился талант Фила, был теннис (мы подружились, и в восьмидесятых он помог улучшить мой удар слева), и во-вторых, то, что на самом деле он всегда был бисексуалом. The Pretty Thingsдо сих пор регулярно гастролируют, а вот волосы у Фила сейчас значительно короче.

Я также посетил и один блюзовый клуб в Сохо — это произошло в свободный день во время турне The blues and Gospel Caravan, со мной пошли и некоторые из моих тогдашних подопечных. Там я заметил странное создание, которое слушало музыку, стоя в дверном проеме. У него были необычайные волосы — выкрашенные под блондина, вздыбленные и распушенные во все стороны. Пальто военного покроя было жеманно собрано у пояса, на ногах какие-то невообразимые ботинки. Мне только предстояло усвоить, что в отличие от Америки, где все бунтари поголовно носили джинсы и каждый был слишком зажат, чтобы играть в игры с половой принадлежностью, английские ребята бунтовали, изо всех сил стараясь одеваться эксцентрично. Я спросил об этом стильном слушателе, и мне сказали, что он неплохой блюзовый певец и его имя очень просто запомнить — Род Стюарт.

Тем вечером в Бирмингеме я видел вполне стандартный состав — квартет с лидер-вокалистом, игравшим на клавишных и гитаре. Репертуар состоял из смеси фолк- и скиффл-песен, блюзов и небольшого количества музыки Вест-Индии. Певцу было лет пятнадцать, и у него был самый убедительный белый блюзовый голос из всех, что я слышал. Это был юный вундеркинд по имени Стив Уинвуд, игравший в составе The Spencer Davis Group.Они были первой фолк-роковой группой, которую я услышал Из паба я ушел с решением собрать подобную команду в Америке.

Вернувшись той осенью, после джазового турне в Нью-Йорк, я разыскал Пола Ротшильда. За год, прошедший со времени сессий звукозаписи Джесси Фуллера, все в его жизни очень сильно изменилось. Джек Хольцман из фирмы Elektrа,раздосадованный отставанием от Prestigeи Vanguardв соревновании за звание «продвинутого фолк-лейбла», соблазнил Пола более высокой зарплатой и большими бюджетами. Теперь Ротшильд занимал угловой офис в главном управлении фирмы, расположенном недалеко от центра.

Он занимался продвижением новых пластинок, для чего встречался с рекламистами из Brill Buildingи ездил на торговые конференции. Пластинки эти он продюсировал сам, и число его заказчиков быстро возрастало. Пол — и это было очень важно — становился замечательным продюсером; его будущие работы с The Doorsи Джанис Джоплин войдут в число лучших записей эпохи.

Сидя за кружкой пива в баре в Ист-Виллидж, я подробно рассказал Полу о том, как английские девчонки-тинейджеры ждали снаружи гримерной Мэдди Уотерса, чтобы получить автограф; о Melody Maker,газете, в которой соседствовали статьи о поп-, фолк-музыке, джазе и блюзе; и о белых блюзовых певцах, полных двусмысленной чувственности, выстраивающихся в очередь, чтобы вслед за The Stonesпопасть в Тор Теп.И я рассказал ему о The Spencer Davis Group.

Вместо ответа он повел меня через район в кафе Night Owl Cafeна Уэст-Терд-стрит. Стоя в дверях, мы слушали звуки выступления Ричи Хэйвенса и исполнителя на бонгах, отдававшиеся эхом на улице. Посетителей было немного, но Пол сказал, что здесь каждый вечер можно найти певцов вроде Хэйвенса, Фреда Нила или Джесси Колина Янга, «фолковых» музыкантов с восприимчивостью к поп-музыке, игравших с «электрическим» басистом или перкуссионистом.

В течение нескольких следующих дней мы приступили к комплектованию нашей «фолк-рок-супергруппы». Начали мы с Джерри Иестера, приятного рыжеволосого калифорнийца, имевшего на своем счету один хороший альбом и умевшего играть на электрическом басу, а также Джона Себастиана, бывшего звездой губной гармошки в Even Dozen Jug Band.После прихода Джо Батлера, барабанщика, которого знали Иестер и Себастиан, последним элементом нашего пазла стал Зал Яновски, говорливый канадец, сочинитель, певец и лидер-гитарист. В баре на МакДугал-стрит я произнес зажигательную речь о том, что происходит в Англии. Было видно, что ребята в сомнении, но начать репетировать они согласились. После окончания встречи мы с Яновски пристально и с интересом посмотрели друг на друга; «А не могу я тебя откуда-то знать?..»

Я никак не мог вспомнить, где же я его видел — обстановка сейчас была другой, к тому же он отрастил волосы «под битлов». Прошла минута, пока наконец эта встреча не всплыла у меня в памяти.

Летом 1962-го Уорвик, Джефф и я предприняли «блюзовую вылазку» в Чикаго. Мы возвращались обратно, огибая озера Мичиган и Гурон с севера и, под воздействием флакона таблеток для похудения моей мамы, рванули прямо в Торонто. Остановиться нам было негде, денег тоже почти не было, поэтому мы позвонили опытному путешественнику Тому Рашу (за его счет), чтобы узнать, у кого здесь можно найти место для ночлега.

Он дал нам адрес Иэна и Сильвии Тайсон, участников популярного канадского фолк-дуэта У них было темно, но в нижней части двухуровневого дома шумела вечеринка, полная странных личностей. Джефф решил, что Уорвик и я слишком отстали от жизни, чтобы возглавить наш налет. «Вы, ребята, понятия не имеете, как бормочут настоящие битники», — сказал он. Так что в то время как Джефф звонил в дверь, мы скрылись в тень, а потом слышали почти весь последующий разговор, поскольку он говорил в сторону, будто бы обращаясь к своему левому плечу. «Да, чувак, ну ты врубаешься… Чикаго, врубаешься… э-э-э-э, не спали… переночевать, врубаешься?» Слова он произносил очень невнятно и еле слышно. Это сработало. Нас проводили в комнату в цокольном этаже, полную мебели из кожезаменителя на хромированных рамах, которую стащили из ночных прачечных самообслуживания. Хозяин заметил нашу новую пластинку Биг Джо Уильямса и настоял, чтобы ее прослушали. Нас подвергли перекрестному допросу по поводу чикагской блюзовой сцены и клуба Club 47.Когда начало светать, декседрин перестал действовать, и нам захотелось есть. Зал (поскольку это был именно он) вывел нас наружу на близлежащие улицы, где мы конфисковали со ступенек перед входными дверями только что доставленные хлеб, пончики и молоко. На следующий день он взял нас на Янг-стрит и учил играть в снукер ^[72]. Несколько дней спустя, когда наличных у нас едва оставалось на два бака бензина, необходимых для возвращения в Нью-Джерси, мы приняли еще немного таблеток и отправились домой.