В тот же вечер она написала письмо Джеку Тэйту, вложив в него фотографию Виктории. На следующее утро она отправила письмо заказной почтой.

Двумя днями позже в два ночи в ее комнате зазвонил телефон. Это был Джек Тэйт, и ей показалось, что он в сильном подпитии.

— Айрин? — Он всегда будет называть ее только так.

— Да.

— Это Джек Тэйт. Простите, что звоню в столь поздний час, но вы единственная, кто все знает.

— Да? — Она подумала о своих детях и пожалела Джека Тэйта. Каково это, смотреть в шестьдесят пять лет на фотографию ребенка, знать, что это твоя Дочь, и понимать, что, скорее всего, ты никогда в жизни ее не увидишь?

— Вы, наверное, поняли, что я не совсем трезв. Передо мной фотография Виктории — она вылитая моя мать.

И принялся рассказывать историю своей любви к Зое, которую она уже и без того хорошо знала. Он рассказывал ей об их встрече уже со своей точки зрения, добавив несколько фактов, о которых Зоя не могла знать. Свой долгий монолог он завершил вопросом:

— Айрин, что мне делать?

— Что вам подсказывает сердце? — спросила Ирина. — Я же не знаю, как вы отнеслись к этой новости.

— Наверное, мне надо связаться с государственным департаментом.

— Ни в коем случае, — сказала Ирина. — Вот уж чего не стоит делать! Не обращайтесь ни в какие официальные инстанции. Если вы хотите увидеть Зою и Викторию, поезжайте в Россию туристом. И позвоните ей из телефонной будки, а не из гостиницы.

— Да, да, надо подумать. В данный момент я, весьма возможно, поеду работать в Индию.

Разговор продолжался еще почти полчаса, и чем больше Тэйт говорил, тем больше убеждалась Ирина в том, что он предпринимать ничего не будет. Не потому, решила она, что ему это безразлично, просто он, человек уже пожилой, растерялся, когда прошлое — волшебный сон — предстало вдруг перед ним. Любовь к Зое была прекрасным сном, и он хотел, чтобы так все и оставалось — прекрасная мечта, к которой всегда можно вернуться в воспоминаниях. Если же он поедет в Россию и встретится с Зоей, мечта разобьется о действительность. Действительность же была такова: старик встретил ту, кого некогда любил и потерял, а волшебства, когда-то объединявшего их, больше нет.

Когда он наконец повесил трубку, Ирину охватила печаль. Все! Она выполнила свою миссию и больше не верит в то, что из этого выйдет что-либо путное. Хуже всего, что после исчезновения Зинаиды у нее нет никакой возможности сообщить Зое, что она разыскала ее Джексона, и Виктория так никогда и не узнает, что ее отец жив.

Ну что ж, теперь, теперь все зависит от Джексона Тэйта.

В сентябре 1963 года Ирина Керк уехала в Европу, где полтора года работала над докторской диссертацией. За все это время она ни разу не побывала в России.

Однако их ночной разговор с Джеком Тэйтом, как оказалось, не был последним — ее отношения с ним на этом не завершились. Они так и не встретились лично, но продолжали обмениваться письмами и время от времени перезванивались. Казалось, стремление помочь Зое и Виктории должно было сблизить их, однако сложившиеся между ними отношения оставляли желать лучшего. Эти двое людей никогда не понимали друг друга.

Джек был человеком прямых и решительных действий. Хотя он побывал в Москве, русская душа оставалась для него загадочной. Ирине, до мозга костей русской, хотя она никогда не жила в России, его прямота казалась простодушием и примитивностью. Она понимала, что к русским требуется особый подход. Типично американская прямота и резкость Джека возмущали ее. В русской среде он держался бы как слон в посудной лавке, способный сокрушить все вокруг. Джеку же Ирина казалась несобранной и странной, не знающей, что ей, собственно, нужно. Она опасалась решительных действий, всегда искала какой-то подход. Все это было чуждо и непонятно Джеку Тэйту, привыкшему отдавать приказания и действовать напрямую. Ему казалось, что, выбирая обходной путь, она лишь уводит их в сторону.

Впоследствии, когда Ирина опубликовала свою книгу «Люди русского Сопротивления», он и вовсе стал ее бояться. Она была связана с диссидентами, и он считал, что знакомство с ней может навредить Виктории и Зое.

И хотя все последующие годы в совместных усилиях помочь Виктории они не могли обойтись друг без друга, их отношения не стали теплее. Джек чувствовал, что Ирина не одобряет предпринимаемых им шагов, Ирина же понимала, что Джек не одобряет ее действий. И каждый был по-своему прав.

ВИКТОРИЯ

В 1962 году в шестнадцать лет я окончила школу и, решив стать актрисой, поступила в Студию драматического искусства. Интерес к актерской профессии, скорее всего, возник у меня еще в те времена, когда я ездила с мамой на съемки. Я была уверена, что она с одобрением отнесется к моему выбору. Еще за год до того, заметив мой интерес, она как-то сказала мне:

— Да, я хочу, чтобы ты стала актрисой, но ты должна сама решать. Мне кажется, что помогать тебе не нужно. Нет ничего хуже, чем актриса, обделенная талантом и мастерством. Убедись в правоте своего решения, докажи, что у тебя есть талант, и я всем сердцем буду «за». Ведь я теперь живу тобой, Вика, больше ничем.

При студии был свой театр, на сцене которого я выступала в спектаклях вместе с другими студентами. Однажды к нам в студию, в класс, где я занималась вместе с двадцатью другими студентами, пришла женщина с «Мосфильма». Она построила нас в шеренгу и, проходя вдоль нее, внимательно вглядывалась в каждого. Время от времени она бросала:

— Вот этот, вот эта.

Я оказалась среди тех, кого она отметила.

— Пожалуйста, те из вас, кого я отобрала, — сказала она, — приходите завтра утром на студию, будем решать, что с вами делать. Речь идет о новом фильме, в нем есть несколько ролей...

Она повернулась, собираясь уходить, но мы бросились к ней с расспросами. Оказалось, готовились съемки фильма «До свиданья, мальчики» о драматических событиях российской жизни периода 1938 — 1939 годов, в основу которого лег очень популярный в те годы роман того же названия.

После занятий я кинулась покупать книгу и в тот же вечер прочла ее. Мысленно я, конечно, представляла себя только в роли героини. В ту ночь я не сомкнула глаз.

Придя на следующее утро на студию, я обнаружила, что представительница «Мосфильма» успела побывать не только в нашей школе. В комнате собралось около пятидесяти студентов. Я понимала, что у меня внешность отнюдь не типичной русской девушки, но убедила себя, что в этом и заключается мое главное преимущество. Я так резко отличаюсь от всех, что они обязательно выберут меня.

Но тут в комнату вошел режиссер, и у меня упало сердце. Коротышка, по меньшей мере на голову ниже меня. Сомнений быть не могло: меня он не выберет. Так и вышло. На меня он едва взглянул, проходя мимо, хотя останавливался и разговаривал о чем-то с другими.

Когда он выходил из комнаты, я сломя голову кинулась за ним, крикнув ему вдогонку:

— А как же я?

Он обернулся и посмотрел на меня.

— Как же вы?..

— Вы ведь пригласили меня сюда, я актриса и хочу участвовать в вашем фильме.

Мой напор, казалось, его позабавил.

— Это с вашей-то внешностью и вашим ростом?

Я почувствовала, что краснею. Я и без него знала про свой рост и худобу, но мамулины подружки наперебой расхваливали мою внешность и даже убедили меня в привлекательности. Однако сама я не обольщалась на этот счет. Как выгляжу, так и выгляжу, просто это поможет мне в актерской жизни.

— Чем вам не подходит мой рост и внешность?

Я и сама поразилась своей наглости. Вот сейчас он возьмет и вышвырнет меня из студии. Вместо этого режиссер подошел ко мне.

— Если вы прочли книгу, то знаете, что героиня — девочка маленького роста, живущая на берегу моря. Мне она представляется очень романтичной, лирической. Вы же слишком высокая.

— Но я могу сыграть эту роль.

Режиссер потрепал меня по щеке.

— Забудьте об этом, дорогуша. — Он внимательно поглядел на меня. — Но в картине есть другая роль, которая вполне соответствует вашим данным.