– ! фреЧ, – радостно завопил жульФ. И завертелся в бабушкиных объятиях.

Его взяла на руки другая гномская дама, помоложе.

– Где вы научились говорить по-гномьи? – спросила она. – жульФ – мой сын.

Я залилась краской и рассказала про попугаев.

– А что я ему сказала?

– Это поговорка. Мы часто так приветствуем друг друга, – объяснила жатаФ. – На киррийский это переводится «Работай киркой и лопатой – и станешь большой и богатый». – Она протянула мне руку. – жульФ – не единственный, кого вы спасете. Я это вижу.

Что еще она видит, интересно? Мэнди говорила, некоторые гномы умеют предсказывать будущее.

– Вы знаете, что меня ждет?

– Нет, в подробностях не знаю. Гномы не видят, какое платье вы наденете завтра или о чем будете беседовать, – для нас это тайна. Я вижу только общие очертания.

– И что же?

– Опасный путь, три фигуры. Они близко, но вам не друзья. – Старушка выпустила мою руку. – Остерегайтесь их!

Когда мы вышли из зверинца, Чар сказал:

– Сегодня я велю утроить стражу вокруг хижины огров. А скоро поймаю кентавра и подарю тебе.

Ее сиятельство Ольга была дама пунктуальная. Она с дочками прибыла как раз вовремя, чтобы пронаблюдать, как на крышу кареты пристраивают мой сундук и бочонок бодрящего снадобья.

Отец вышел меня проводить, а Мэнди стояла поодаль.

– У тебя, оказывается, совсем мало вещей! – поразилась Хетти.

– Гардероб Эллы не соответствует ее положению в обществе, сэр Питер, – поддержала дочку ее сиятельство. – У моих девочек восемь сундуков.

– Матушка, у Хетти пять с половиной сундуков! А у меня остается только… – Оливия умолкла и подсчитала на пальцах. – Мало. У меня мало сундуков, это нечестно!

Отец любезно улыбнулся:

– Так мило с вашей стороны взять Эллу под свою опеку, ваше сиятельство Ольга. Надеюсь, она не слишком вас обременит.

– Меня? Что вы, меня она вовсе не обременит, дорогой мой. Я же не еду с ними.

От слов «дорогой мой» отца перекосило.

– Их сопровождают кучер и два лакея, – продолжала Ольга. – Они защитят от кого угодно, кроме огров. А от огров я едва ли смогу их уберечь. К тому же без старухи-матери им будет веселее.

Отец помолчал, а потом сказал:

– Не говорите так. Нет, вы не старуха и никогда ею не будете. – И повернулся ко мне: – Хорошо тебе доехать, дитя мое. – Он поцеловал меня в щеку. – Я буду скучать.

Вранье.

Лакей открыл дверцу кареты. Хетти и Оливию церемонно подсадили. Я бросилась к Мэнди. Разве можно уехать, не обняв ее напоследок?

– Сделай так, чтобы они все исчезли. Ну пожалуйста! – шепнула я.

– Ох, Элла, лапочка… Все будет хорошо! – И Мэнди крепко стиснула меня.

– Элеонора, твои подруги ждут, – окликнул меня отец.

Я забралась в карету, пристроила в угол ковровую дорожную сумку, и мы тронулись. Чтобы успокоиться, я потрогала мамино ожерелье, надежно спрятанное под платьем. Будь мама жива, не пришлось бы мне катить из дома неизвестно куда в компании этих гадюк.

– А я бы нипочем не стала обниматься с кухаркой. – Хетти картинно содрогнулась.

– Еще бы, – ехидно улыбнулась я. – Никакая кухарка не согласится.

Тогда Хетти вернулась к прежней теме разговора:

– У тебя так мало вещей, другие девочки, наверное, примут тебя за нашу служанку.

– А почему у тебя платье спереди топорщится? – спросила Оливия.

– Там что, ожерелье? Зачем ты прячешь его под одежду? – спросила Хетти.

– Оно, наверное, ужасно некрасивое, – догадалась Оливия. – Вот почему ты его не показываешь.

– Нет, оно не некрасивое.

– Покажи. Мы с Оливией очень хотим посмотреть.

Приказ. Я вытащила ожерелье. Ладно, не страшно. Здесь нет воров.

– Ой! – восхитилась Оливия. – Даже красивее самой красивой маминой цепочки!

– С таким ожерельем никто не примет тебя за служанку. Очень тонкая работа. Только оно тебе длинновато. – Хетти потрогала серебряные нити. – Оливия, смотри, какой нежный молочный отлив у жемчужин!

Оливия тоже потянула руки к ожерелью.

– Отпустите! – Я отодвинулась.

– Мы его не испортим. Можно, я его померяю? Матушка всегда разрешает нам мерить украшения, мы никогда ничего не портим.

– Нельзя.

– Ну дай! Дай!

Приказ.

– Я что, обязана?

Само сорвалось. Надо было придержать язык!

Глаза у Хетти так и засверкали.

– Да, обязана. Дай ожерелье.

– На одну минуту, – предупредила я и расстегнула замочек. Медлить я не стала. Нельзя, чтобы эти гадюки видели, каких трудов мне стоит сопротивляться.

– Застегни у меня на шее…

Я послушалась.

– … Оливия.

Она приказывала не мне, а сестрице!

– Ах, спасибо, милочка. – Хетти откинулась на сиденье. – Я прямо рождена для подобных драгоценностей.

– Элла, дай мне его примерить, – сказала Оливия.

– Подрасти сначала, – отозвалась Хетти.

Но мне пришлось послушаться. Я отчаянно старалась сопротивляться приказу Оливии, но тут начались обычные мучения – заболел живот, загрохотало в висках, перехватило горло.

– Теперь ее очередь, – выдавила я сквозь стиснутые зубы.

– Видишь? – проныла Оливия. – Элла говорит, можно!

– Оливия, я лучше знаю, что тебе можно, а что нельзя. Вы с Эллой еще маленькие…

Я бросилась к ней и расстегнула ожерелье – она и глазом моргнуть не успела.

– Элла, не давай его Оливии! Отдай мне! – приказала Хетти.

Я послушалась.

– Дай мне, Элла! – завопила Оливия. – Хетти, ну ты и злюка!

Я выхватила ожерелье у Хетти и сунула Оливии.

Хетти посмотрела на меня, подняв бровь. Плохо дело: до нее стало доходить, что происходит.

– Мама надевала это ожерелье на свадьбу, – сказала я, чтобы ее отвлечь. – И ее мать…

– Элла, а ты всегда такая послушная? Верни мне ожерелье.

– Я ей не отдам! – взвилась Оливия.

– Отдашь, а не то не видать тебе сегодня ужина!

Я забрала ожерелье у Оливии. Хетти застегнула его у себя на шее и погладила с довольным видом.

– Элла, вот бы ты его мне отдала! В знак нашей дружбы.

– Мы не дружим.

– Нет, дружим. Я тебя просто обожаю. И Оливия тоже тебя любит, правда, Оливия?

Оливия серьезно кивнула.

– По-моему, ты мне все равно его отдашь, если я прикажу. Элла, отдай его мне в знак нашей дружбы. Я приказываю.

Ни за что! Хетти его не получит!

– Бери.

Слова сорвались сами.

– Ой, спасибо! Оливия, какая у нас щедрая подруга! – И Хетти тут же сменила тему: – Слуги плохо вымели пол в карете. Смотрите, вот там лежит комок пыли – безобразие! Нам не годится ехать в грязи. Элла, подбери его.

Этот приказ был мне по душе. Я схватила комок пыли и втерла его Хетти в лицо.

– Тебе идет, – сказала я.

Но радость оказалась мимолетной.

Хетти ничего не знала ни про Люсинду, ни про ее проклятие, но все равно сообразила, что мне приходится всегда слушаться ее приказов. Когда я втерла грязь ей в лицо, она только улыбнулась. Эта улыбка означала, что комок пыли отнюдь не перевешивает ее власти надо мной.

Я забилась в угол кареты и уставилась в окно.

Хетти не приказала мне отдать ожерелье навсегда. Может, сорвать его через голову – через ее огромную башку? Или сдернуть с шеи? Лучше пусть оно порвется, чем достанется Хетти!

Я попыталась так и сделать. Силой воли заставляла руки двигаться, пальцы – сжиматься. Но чары мне не позволяли. Вот если кто-нибудь другой прикажет мне заорать у Хетти ожерелье, я послушаюсь. Но самой мне его не вернуть. Тогда я заставила себя смотреть на ожерелье: надо привыкать к этому зрелищу – мамино ожерелье на Хетти. Я смотрела, а Хетти поглаживала его, наслаждаясь победой.

Правда, через несколько минут глаза у нее закрылись. Губа отвисла, и Хетти захрапела.

Оливия пересела на мою сторону кареты:

– А я тоже хочу подарок в знак нашей дружбы, – сообщила она.