Уже расслабив хватку, молодой человек заметил, как хозяин квартиры в судорогах рухнул на ковер. Его лицо стало похоже на сырой антрекот, из разбитого рта потекла кровь.
Пнув лежащего ногой еще пару раз для профилактики в голову, вор вышел из квартиры, прижимая к распоротой щеке тряпичную салфетку…
* * *
Спустя полгода молодой человек вновь встретился с несостоявшейся жертвой насилия. Произошло это в зале суда Сокольнического района города Москвы. Обстоятельства сложились так, что продавец валютной «Березки» от полученных травм скончался на месте. Менты довольно быстро вычислили убийцу: его опознали соседи, а уж остальное было делом сыскной техники. И хотя девушка выступила свидетельницей защиты – мол, меня действительно собрались изнасиловать, – суд не счел ее доводы убедительными и не принял их в качестве смягчающих обстоятельств. К тому же погибший оказался двоюродным братом районного прокурора, и это решило многое, если не все…
По совокупности особо тяжких преступлений Фомин Валерий Николаевич, ранее судимый, был осужден сразу по нескольким статьям УК РСФСР на восемнадцать лет лишения свободы, которые и отправился отбывать в поволжскую колонию усиленного режима. Как и следовало ожидать, кассационная жалоба осталась без удовлетворения…
Глава 1
– …Внимание встречающих, на третий путь прибывает скорый поезд номер тридцать четыре, сообщением Саратов – Москва, нумерация вагонов с головы поезда. Повторяю: на третий путь прибывает… – Монотонный голос диктора диссонансом перекрывал монотонный гомон толпы, хаотично двигающейся по перрону Павелецкого вокзала.
Скрипя тормозами и противно лязгая железом бамперов, запыленный темно-зеленый состав плавно остановился у платформы. Дождавшись, пока схлынула первая волна сутолоки и проход в вагоне освободится от бесчисленных баулов, сумок и путешественников, на перрон сошел мужчина лет около сорока пяти. Это был худощавый, среднего роста человек, одетый в старомодную брезентовую куртку. Отутюженные в стрелку черные брюки заметно контрастировали с рыжими стоптанными туфлями. Картину дополняла допотопная светло-серая кепка-блин, сдвинутая на затылок.
В нем можно было бы предположить обыкновенного туриста из российской глубинки, приехавшего поглазеть на диковинки современной столичной цивилизации, если бы не выражение лица. Огромный кадык, резко переходящий в подбородок с тонкой линией обветренных губ, строгий профиль и нависающие на глаза надбровные дуги – все это было обтянуто землистого цвета дубленой кожей, испещренной глубокими морщинами с изобилием шрамов. Один из них косо перечеркивал левую щеку, доходя до виска. Это выдавало в приезжем человека бывалого, наверняка прошедшего огонь, воду и медные трубы. Сквозь прищуренные веки на привычную вокзальную суету смотрела пара маленьких черных зрачков-буравчиков. Несмотря на улыбку, обнажающую золотую фиксу в нижнем ряду зубов, глаза эти все время оставались серьезными.
Приезжий поправил вещмешок и неторопливо направился к зданию вокзала, на ходу прикуривая «беломорину» со смятым мундштуком.
Не успел приехавший пройти и десяти шагов, как сзади его окликнули:
– Гражданин… да, вы! Задержитесь на минуту.
Голос принадлежал молодому сержанту-милиционеру. Еще двое вооруженных ментов маячили за его спиной.
Повернувшись вполоборота к патрулю, мужчина недовольно протянул:
– Ну-у?
– Старший сержант Коваленко, – представился милиционер, приложил руку к козырьку и потребовал: – Предъявите ваши документы.
Мужчина с фиксой неспешно достал из внутреннего кармана куртки прозрачный полиэтиленовый пакет и протянул его сержанту. Тот извлек из пакета документы и принялся внимательно изучать, невнятно бормоча:
– Так, так, ага, справка об освобождении. Гражданин Фомин Валерий Николаевич? – Патрульный принялся лениво сравнивать лицо мужчины с изображением на фотокарточке в левом нижнем углу документа, скрепленном жирной фиолетовой печатью, и, не дожидаясь какого-либо ответа, продолжил чтение: – Осужден по статье сто сорок четыре часть вторая, а также…
– Слушай, гражданин начальник, про мои подвиги ты можешь и молча читать, я за восемнадцать лет и так о них наслушался. – Голос обладателя справки об освобождении звучал на редкость недружелюбно. – Или ты только вслух читать умеешь?
Второй патрульный, с короткоствольным автоматом наперевес, явственно почувствовал в интонации бывшего зэка пренебрежение и, ухмыльнувшись, обратился к коллеге:
– Слышь, Сеня, а эта уголовная рожа нарывается на неприятности… – В довесок к своим словам мент направил ствол автомата на Фомина. – По-моему, восемнадцать лет отсидки его ничему не научили. А давай отведем его в отделение, научим уважительному обращению с московской милицией.
Мент Сеня, казалось, не отреагировал на замечание приятеля, а с еще большим интересом углубился в изучение обыкновенной казенной справки.
Однако второй не унимался: выпятив грудь и поведя стволом автомата, он стал надвигаться на мужчину, нагло уставившись ему в глаза. Тот, в свою очередь, выдержав взгляд, скривился в пренебрежительной усмешке. По всему было видно, что он ничего не боится и всем своим видом подчеркивает это.
Последнее больше всего взбесило патрульного, и он, уже не владея полностью своими чувствами, дал выход законной злобе:
– Чего скалишься, ур-род? Пошел вперед, – мент со всего размаху ткнул Фомина стволом в живот.
Тот, не сделав и попытки сдвинуться с места, произнес:
– Ну ты, псина позорная, попридержи грабли, а то и пукалка твоя не поможет!
– Ах ты сука… – Самообладание покинуло милиционера окончательно, и он попытался садануть автоматным стволом в лицо приезжего.
Однако Фомин увернулся от удара, отступив на шаг в сторону, и нанес резкий и точный хук в ментовскую челюсть. Правоохранитель покачнулся, явно не ожидая такого оборота событий, и, выронив оружие, нелепо шлепнулся на пятую точку.
Все произошло так стремительно, что сержант не успел отреагировать на произошедшее. Однако сцена не осталась не замеченной прохожими. Место происшествия стало быстро набухать толпой любопытных.
Придя в себя, сержант выхватил из кобуры пистолет, передернул затвор и, судорожно наведя ствол на мужчину, нервно выкрикнул:
– Стоять! Стреляю без предупреждения!..
Однако Фомин и не пытался бежать.
– Ладно, начальник, – обратился он к сержанту, – не гони волну, спрячь волыну, никуда я не сбегу. А твой корешок сам напросился. Веди в мусарню.
Едва договорив, он протянул старшему патруля обе руки, для того чтобы тот защелкнул на них наручники.
Несмотря на кажущуюся покорность задержанного, сержант не решался убрать пистолет, хотя он и мешал ему надеть на предложенные запястья наручники. Тогда мент попытался проделать нехитрую манипуляцию одной рукой, однако по известному всем закону подлости наручники зацепились за складку одежды и с омерзительным металлическим звоном упали на грязный заплеванный асфальт, выскользнув из неловких рук.
По толпе зевак пробежала струя веселья: сцена больше походила на дешевую клоунскую репризу, чем на серьезную милицейскую операцию «по задержанию».
В этот момент сквозь кольцо любопытных протиснулись двое парней крепкого телосложения, с почти наголо бритыми затылками.
Один из них, метнув короткий взгляд в сторону задержанного, произнес низким хрипловатым голосом:
– Сержант, опусти волыну. Не ровен час, палец дрогнет, в прохожих дырок наделаешь, и придется тебе тогда сменить твой форменный клифт на спецовочку-телогреечку в «Красной шапочке».
Объявив это, мужчина с бритым затылком сделал решительный шаг в сторону милиционера. Однако нервы последнего были на пределе, и он, направив ствол в сторону парней, истерично взвизгнул:
– Не подходи – убью!
Неизвестно, к чему бы все это привело, если бы Фомин, стоящий с протянутыми в сторону патрульного руками, не выкрикнул:
