Старлей даже не успел отреагировать. В едва обозначившийся конфликт неожиданно вмешался пузатый милиционер.

– Ну что, Черняев – опять хулиганим? – вопросил он голосом сытого человека, желающего ощутить в себе зверя. – Как хорошо, что Макаренко этого не видит!

Друзья из «Группировки Ленинград» оказались совершенно правы: лишний стакан водки стал для Данилы критическим. Белки его глаз налились дурной кровью, в зрачках затлело зловещее волчье мерцание. Рванув на себя пуговицу офицерской шинели, Черняев оторвал ее с клоком сукна и бросил в лицо Гамадрила. После чего с разворота засадил кием в доброе милицейское лицо, маячившее позади. Правоохранитель, даже не пикнув, отлетел под бильярдный стол и затих.

Неожиданно музыка смолкла. Кто-то включил верхний свет. Место происшествия мгновенно набухло толпой. Братки почти синхронно потянулись к подмышечным кобурам… На мгновение в зале установилось зловещее молчание.

И тут тишину шалмана прорезал истошный вопль Данилы:

– Продали Россию, пидоры!

Этот выстраданный крик души и послужил сигналом к бою. Тем более что друзья Черняева сразу же обнаружили потрясающее единство…

Жека-омоновец, схватив братков за кожаные воротники, с силой столкнул их лбами. Послышался вполне деревянный стук, саяно-шушенские обмякли и свалились на пол.

А из-под бильярда уже слышались возмущенные междометия: это пришел в себя пузатый майор. Правоохранитель так и не успел выползти из-под стола. Протрезвевший Димон ловко ударил по майорской физиономии свернутым в трубочку «Плейбоем». На полном лице милиционера сразу же обозначился алый продолговатый след, и он затих окончательно. Подхватив выпавший из журнала короткий ломик, Трубецкой поглубже задвинул его в глянцевую трубочку и встал у края бильярда в позе охотника на мух.

И тут, на общую беду, в зале случайно появилось трое уличных ментов, решивших погреться в популярном очаге культуры…

– Щас всех мочить будем! – пообещал старший наряда, выхватывая резиновую дубинку.

Свет погас столь же внезапно, как и зажегся, и в зале тут же воцарилось всеобщее махалово. Местная молодежь, пользуясь случаем, стаей набросилась на ментов, срывая с них шапки, погоны, рации и портупеи.

Данила Черняев орудовал кием, гоняя по залу не понравившегося ему лагерного офицера.

Очнувшиеся гангстеры в беспорядочном махании насели на Жеку, и тот с неожиданной для его комплекции легкостью отпрыгнул к барной стойке. Лысый атлет со шрамом у рта нацелил было в омоновца мощный кулак, но Жека успел уклониться… Загремела зеркальная стойка, бутылки хрустальным водопадом осыпались на пол, и браток, держась за покалеченную руку, с воем покатился по полу.

Зато невзрачного бандита не пришлось даже бить. Филонов лишь скупым жестом смахнул его в сторону рояля, и стоявший неподалеку Сергей-музыкант направил летящее тело под открытую крышку… Лысая голова с додекафонным звуком впечаталась в натянутые на раме струны, и спустя мгновение крышка рояля захлопнулась, как птицеловка. Ноги в рифленых ботинках нелепо дернулись из-под полированной крышки, но спустя секунду звуки затихли, и тело обмякло.

Кто-то из ментов сумел-таки выбежать из шалмана и вызвать подкрепление. Вскоре к «Кролиководу» подъехало несколько мусоровозов. Однако подкрепление спешило и с другой стороны: боевой отряд местных гопников, вооруженных кастетами, заточками, цепями, газовыми пистолетами и кухонными топориками, спешил на выручку друзьям…

…Столь грандиозной драки не помнили даже звероколхозные старожилы. В полутьме, под развеселые звуки эстрадной попсы, гремели оплеухи, разносились столики, с мелодичным звоном бились бутылки, миски с тушеной крольчатиной надевались на головы. Женский визг, милицейские пожелания и редкие пистолетные выстрелы аккомпанировали обоюдному избиению.

И лишь Батя не принимал участия в празднике жизни. Сидя в уголке, он цедил спиртное, внимательно наблюдая за действиями пацанов.

– Что попишешь – молодежь! Не задушишь, не убьешь! – скупо улыбался пахан, глядя, как пацаны от души метелят правоохранителей и бездуховных саяно-шушенских. Однако появление очередного ментовского подкрепления заставило Батю вмешаться. Спокойно допив водку, он поднялся и, дружески приобняв Данилу за плечи, направил его к черному входу.

– Ну все, на сегодня хватит, славно погуляли! – молвил пахан одобрительно и, обернувшись к Сергею, Димону и Жеке, скомандовал: – Всем быстро отсюда! Сейчас конкретное винтилово начнется!

Пацаны не заставили себя долго ждать. Меньше чем через минуту под темными окнами шалмана взревел мощный двигатель «Студебеккера». Обдав припаркованные у входа милицейские автомобили едким выхлопом, грузовик угрожающе приподнял бульдозерную лопату снегоочистителя на передке. Менты, случившиеся у входа, шарахнулись. Данила резко дал задний ход, виртуозно маневрируя на пятачке. Развернувшись, машина с ровным железным мурчанием покатила в сторону питерской трассы…

Лампа в надорванном абажуре раскачивалась над барной стойкой, как маятник, выхватывая из полутьмы зала разбитую мебель, осколки посуды и окровавленные тела, лежащие в затейливых позах. Лампа пронзительно скрипела, и на этот звук, как на шампур, нанизывались болезненные стоны, горячечное матерное бормотание да разбойничий посвист ветра в разбитых окнах шалмана.

Внезапно унылая звуковая палитра обогатилась странным похрустыванием. Неверный свет качнувшейся лампы выхватил из полутьмы здоровенного ангорского кролика. Сидя у разбитой тарелки, он с наслаждением доедал капустный салат.

Бильярдный шар, с костяным грохотом выкатившийся из-под стола, заметно напряг грызуна. Кролик прижал уши к спине и, стуча по паркету когтями, устремился в темный угол.

Из-под рояля осторожно вылез белобрысый мужчина в длиннополой офицерской шинели, на которой не хватало одной пуговицы. Осмотревшись, он зафиксировал взглядом безжизненное тело в кожанке-«косухе», распростертое у самого входа. Переменчивый свет абажура на мгновение выхватил из темноты окровавленную лысую голову, испещренную мелкими шрамами. Обладатель рваной шинели сразу же двинулся к раненому. Присев на корточки, он скользящим движением профессионального щипача извлек из внутреннего кармана кожанки огромный брикет стодолларовых банкнот.

– Это тебе, Вова, не мелочь по карманам тырить! – похвалил самого себя офицер, воодушевленно слюнявя хрусткие купюры цвета капустного листа.

И тут с крыльца главного входа донеслись тяжелые мерные шаги. Сунув деньги во внутренний карман, вор боком-боком проскользнул к кухне и тут же исчез за приоткрытой дверью.

Сделал он это очень вовремя – спустя секунду в разгромленном зале «Кроликовода» появился тот самый биатлонист в белом маскхалате, чей вид еще днем так озадачил саяно-шушенских. Поразительно, но в шалман он зашел прямо на лыжах, с лыжными же палками в руках.

Гремя по окровавленному паркету снегоступами, словно наряд НКВД – прикладами, загадочный посетитель педантично осматривал место сражения. То и дело останавливаясь у поверженных тел, он подсвечивал лица карманным фонариком, явно кого-то разыскивая. При этом огромные солнцезащитные очки в пол-лица он почему-то не снимал.

Удовлетворившись результатами осмотра, биатлонист извлек из-под полы маскхалата черную коробочку рации и нажал кнопку. Фраза его прозвучала столь же загадочно, сколь и многозначительно:

– Пятый, Пятый, я Первый, – ровным голосом супермена произнес лыжник. – Короче, их развели, как кролей. Все идет по плану. Считай, что это был их первый урок мужества. Конец связи…

Мощный «Студебеккер» рассекал заснеженную трассу с тяжелой уверенностью, словно ледокол – море Лаптевых. Наледь превратила асфальт в настоящий каток, и это не позволяло Даниле Черняеву выжимать из конкретной козырной тачки максимум скорости.

В кабине грузовика теснилось аж пять человек: огромный Жека-омоновец без труда удерживал на коленях Сергея и Димона, Батя, сидевший справа, то и дело поглядывал в зеркальце заднего вида. Погони вроде бы не наблюдалось…