Вот так и оказался отряд Салада на склоне горы в тот самый вечер, когда высаживались российские десантники. Боевики сами охренели, когда в небе раскрылись купола парашютов. Салад с перепугу решил, что это янки с британцами вычислили его новое укрытие и решили захватить в плен.
Сказать, что Салад победил в ночном бою, не мог и он сам. Странная случилась стычка, многое было непонятно. Уже теперь, ближе к утру, полевой командир искал ответы на эти странности. Десантники явно не ожидали столкновения с противником, у них отсутствовало прикрытие с воздуха. Их силы были недостаточны для штурма горного склона, на котором расположились боевики. Но тогда зачем и кто осуществил высадку? И Салад искал ответы на эти вопросы. Ведь теперь под угрозой оказался весь его бизнес. Силы коалиции перерезали старый маршрут караванов с опием, и следовало наладить новый безопасный маршрут, иначе покупатели товара не поймут чужих трудностей. В таком случае уйти с рынка живым Салад уже не мог. Не те края, не те нравы. Тут, если мужчина взял в руки оружие, он уже не уходит на пенсию.
Брезжил рассвет. Салад, прибывший на плато час тому назад, все еще рассматривал то, что осталось от контейнера. Разбросанные по каменистой земле обгоревшие доски, остатки капроновых лент, осмаленные пенопластовые плиты. Квадроциклы, разорванные на части; гильзы, обгоревшие автоматы. Трупы боевиков уже собрали, завернули в саваны, особо разбираться, где чья нога или рука, не старались, просто сложили так, чтобы все было в комплекте. Потом Аллах разберется, кому что принадлежало при жизни.
Салад пнул ногой еще дымящийся скат квадроцикла.
– И почему ты думаешь, что это были не янки или британцы? – спросил он у своего заместителя Махмуда, довольно крепкого телосложения боевика с жиденькой, как у многих восточных людей, бороденкой и темным шрамом над кадыком. – Сам же говоришь, что на них была натовская форма.
Махмуд, которому и пришлось командовать боем, поднял гильзу.
– От автомата Калашникова, других мы не нашли.
– Это не доказательство. Вон квадроциклы японского производства. Может, ты еще скажешь, что это японцы тебе на голову свалились?
Махмуд пожал плечами:
– Согласен, Салад. «АКМ» могли быть и у американцев, если они затеяли провокацию против нас. Вот только какую?
– Ты же сам их видел.
– Темнота быстро наступила, не разглядел толком. Но один из моих старых моджахедов, который еще в прошлую войну сражался с русскими, сказал мне, что слышал, как они всякие специальные слова кричали, которые только от русских услышать и можно. Что-то на «п» и «х».
– И ты, Махмуд, их слышал?
– Слышал, как кричали; ничего не понял, хоть английский и знаю немного. Американцы таких слов не говорят.
– Позови того моджахеда.
– Погиб он, – заместитель полевого командира кивнул на горный склон. – Ничего, скоро их убитого из пропасти поднимем; может, что и прояснится?
У края пропасти десяток боевиков управлялись с веревками, подтягивали, заматывали за камни, вновь подтягивали. Внизу покачивалось завернутое в парашютный шелк тело. Наконец тело лейтенанта Прохорова легло на землю.
Салад всмотрелся в молодое лицо, скользнул глазом по выбившемуся из-под воротника нательному православному крестику.
– Волосы светлые, глаза голубые, крестик – значит, христианин. Это может быть кто угодно – и американец, и британец, – проговорил он. – Правда, и у него автомат русский.
Махмуд с сожалением покачал головой:
– Компьютер у него к груди привязан был, одни обломки остались. Жаль, ничего мы не узнаем.
Один из боевиков уже обыскал карманы убитого:
– Документов никаких, только это, – он разложил на парашютном шелке три игральные карты и глянцевую картонку со счетом в недоигранную «тысячу».
– Цифры какие-то, колонками записаны, буквы вверху, – склонив голову набок, проговорил Салад.
– Похоже на шифровку, – согласился Махмуд.
– А карты тогда зачем? Почему их три?
– Может, пароль такой предъявить он был кому-то должен? – Махмуд перевернул записи.
Картонка оказалась аккуратно оторванной крышкой от блока сигарет «Ява».
– «ЭР», «БЭ», «А», – прочитал слово Салад, ошибочно приняв «Я» за латинское «R». – Ты про такие сигареты слышал?
– У них в коалиции всяких хватает. Есть и поляки, и чехи, – отозвался Махмуд, внимательнее рассматривая картонку. – Нет, Салад, это русские сигареты. Вон, «Москва» написано.
Салад теперь уже внимательнее присмотрелся к лицу мертвеца. Ему казалось, что на мертвых губах лейтенанта Прохорова застыла издевательская улыбка.
– Значит, русские… Во всем мире курят американские, и только русские могут такие сигареты курить, – вздохнул Салад. – Неужели русские с американцами до такой степени сдружились, что решили совместную операцию против нас провести?
– Вполне возможно. Наш опий и в Москву через Пакистан идет. Русские с американцами теперь вроде как и не враги, – подсказал Махмуд.
– Только этого нам не хватало, – Салад поскреб небритую щеку. – Похоже на них, только они могут десант без прикрытия с воздуха высадить. Какая у них задача?
– Наверное, разведка, – предположил Махмуд и, вскинув голову, с тревогой посмотрел в сторону восточного ущелья. – Другой дороги у них отсюда нет. Не в Пакистан же им идти.
– Верно сказал. Пока русские – если это только они – других не выбросили, надо разобраться, что к чему, что им у нас понадобилось…
Со стороны ущелья появились двое всадников на конях. Салад напрягся, тут же вскинул бинокль и сразу выругался.
– Шифровку спрячь. Это Мустафа-Шурави. Незачем ему все знать.
Махмуд проворно подхватил счет в «тысячу» и сунул его за полу халата. Всадники приближались, земля гулко отдавалась стуком под копытами коней.
– Ассалям алейкум, Салад, – не очень приветливо поздоровался Мустафа со своим коллегой-боевиком.
Он спрыгнул с коня, встал перед Саладом, высокий, широкоплечий, независимый, одетый не в халат по местной традиции, а в камуфляж. Лицо начинающего стареть, но все еще очень крепкого мужчины, привыкшего к походной жизни, было гладко выбрито. На голове войлочный берет. В нем не присутствовало и намека на ту расхлябанность, которой отличались люди Салада.
– Ваалейкум ассалям, Мустафа, – ответил полевой командир.
– Знаю, что ты меня Шурави за глаза называешь, можешь и в лицо назвать. Я не буду в обиде. Разобрался, что к чему?
– Похоже, американцы, – сделал непроницаемое лицо Салад. – Следом за мной пришли. Вот и поплатились.
Мустафа бросил взгляд на «калашников» рядом с убитым лейтенантом, но ничего не сказал по этому поводу, а произнес:
– Не хвались. Твои люди только одного убили, а они твоих восьмерых уложили и ушли. Если бы я тебе гранатомет на ишаке через перевал вовремя не прислал, мы с тобой, возможно, и не разговаривали бы теперь.
– За гранатомет я отблагодарю и за твоего убитого погонщика заплачу, – поспешил пообещать Салад.
– Эх, ты… – вздохнул Мустафа. – Сразу о деньгах заговорил. Я тебе как брату по вере помог. Денег мне от тебя не надо. Грязные у тебя деньги.
– Я против неверных воюю, – попытался выпятить грудь Салад.
– Погоди, – внезапно оборвал его Мустафа-Шурави и присел возле убитого лейтенанта. Глянул на выбившийся из-под одежды нательный крестик, безо всякого напряжения почти беззвучно прочитал надпись, сделанную по-русски: «СПАСИ и СОХРАНИ», незаметно сорвал его с цепочки и зажал в кулаке, после чего добавил абсолютно нелогичное: – Ты прав – это американцы.
– Почему ты не хочешь взять от меня деньги? – прищурился Салад. – Мы же братья-мусульмане. Ты помог мне, дал приют на земле, которую контролируешь, а я помогу тебе.
– Я не контролирую эту землю, – поднялся Мустафа. – Я живу на ней вместе с местными людьми и защищаю ее от захватчиков. Когда твои люди входят в кишлаки, жители бегут в горы, затворяются в домах. Потому что твои люди грабят и убивают. А когда мой отряд входит – нам несут угощение, нас встречают, даже дети не прячутся. Потому что я защищаю их от всех, кто несет смерть, войну и насилие. Ты торгуешь отравой, заставляешь дехкан засеивать поля маком. Из-за таких, как ты, американцы все еще здесь. Перестань торговать опиумом, и они уйдут. Настанет мир. Я даю тебе возможность переждать тяжелое время здесь, рядом со мной. Но не вздумай продолжать свое дело за моей спиной, иначе станешь моим врагом.
