– Да.

– Отлично. Налей мне полстакана бордо. Спасибо. Итак, я продолжаю: сегодня великий день. Сегодня мне удалось вычислить с точностью до нуля целых одной стотысячной время и место начала грандиозных геологических изменений, которые должны затем пройти по всей коре земного шара ровно через месяц от сегодняшнего дня. Катастрофа будет грандиозной…

Грант выпил глоток вина, и глаза его под тёмными консервами сверкнули восторгом вдохновения.

– Перерождение коры земного шара будет колоссальным. Оно начнётся у Южного полюса и захватит Южную Америку и Австралию. Эти материки опустятся в океан. Вслед за ними в океан опустятся Азия и Европа, а также Африка и Северная Америка. Это будет нечто более грандиозное, чем всемирный потоп. Вода ринется на сушу. На месте океана поднимутся новые материки… История человечества вступит в новую фазу. И всё это предсказываю с точностью до нуля целых одной стотысячной я, профессор геологии Арчибальд Грант, десятого сего мая. Ну, как тебе это нравится, девочка?

На этот раз она не сказала своего обычного "да".

– Триумф, триумф! – Грант вскочил с соломенного кресла.

Он поднял на лоб консервы.

– Имя профессора Арчибальда Гранта войдёт в историю человеч…

Он осёкся.

Прямо перед собой он увидел гипсовое лицо дочери. Её глаза, полные стеклянного ужаса, были неподвижны.

– Елена! Что с тобой? Ради бога…

Губы Елены слабо зашевелились:

– Надеюсь… ты шутишь?

– Ну вот, – смущённо забормотал профессор, – я никак не мог предполагать, что тебя могут до такой степени растрогать научные успехи твоего отца.

– Отец… Подумай, что ты сказал!.. Изменение поверхности… всего… земного шара…

– Ну, стоит ли из-за этого расстраиваться? Каждые десять-пятнадцать миллионов лет происходят подобного рода неприятности.

Елена залпом выпила стакан воды и горько заплакала.

– Значит… ровно через месяц… мы все… погибнем?

– Погибнем?

Профессор Грант задумался, опустил со лба консервы, потёр переносицу и растерянно произнес "гм".

– Похоже на то… – наконец пробормотал он.

Косая морщина легла над его переносицей. Он ужаснулся. Вспотел. Покрылся смертельной бледностью.

– Подожди… Этого не может быть!

С этими словами он бросился к дому, размахивая салфеткой и сбивая башмаками пёстрые наперстки ещё не вполне распустившегося мака, растущего на лужайке.

– Этого не может быть, – сказал он и бешено завертел ручку арифмометра, нажимая цифры клавиатуры и поворачивая рычажки.

Два самых влиятельных человека в мире, в двух частях Нью-Йорка, были заняты делом.

Пейч чистил трубку.

Матапаль слушал доклад второго секретаря.

Пейч был руководителем стачечного комитета Объединённого союза рабочих тяжёлой индустрии Соединённых Штатов Америки и Европы.

Матапаль был Матапаль. Другого определения его социального положения нет. При отсутствии фантазии его можно было бы назвать королём. Но король это понятие слишком неопределённое. Королём можно быть по рождению и продолжать какую-нибудь захудалую династию. Но Матапаль не был продолжателем династии, если, конечно, не считать династией союз гуталинового короля Матапаля и королевы экрана Настурции Джимперс.

Королём можно быть по роду торговли.

Например: свиным королём, или нефтяным королём, или чем-нибудь в этом роде. Но непосредственно у Матапаля не было ни достаточного количества свиней, ни нефтяных промыслов. Финансовым королём Матапаля тоже нельзя было назвать, потому что фактически у него не было ни одного банка.

И тем не менее Матапаль был королём.

Он был королем королей. И если бы поставить всех королей по рождению друг на друга, на них поставить королей по профессии, для полного ансамбля прибавить к ним наиболее добросовестных королей экрана и королей биржи (я не буду говорить о шахматных королях, королях бокса, королях мод, королях взломщиков и прочей мелочи), то получился бы такой столб, что самый верхний король мог бы свободно сбросить пепел своей сигары в первый попавшийся под руку лунный кратер.

И всей этой кучей королей владел Матапаль Второй, сын Матапаля Первого, гуталинового короля, и королевы экрана Настурции Джимперс.

Кажется, на месте Матапаля можно было бы себя чувствовать весьма недурно и даже изредка позволять себе скромные развлечения.

Однако не было в мире человека так бешено занятого, как он.

Всё его время было размечено по хронометру.

От двадцати двух минут первого до трёх минут второго он выслушивал ежедневный доклад второго секретаря.

– Продолжайте, – сказал Матапаль второму секретарю, подставляя кончик папиросы под огонёк, вспыхнувший в пальцах предупредительного лакея. – Я вас слушаю.

Второй секретарь Матапаля, стоивший не менее двадцати миллиардов долларов, пожилой господин, по слухам, владеющий Австралией и половиной Китая, вынул из коробочки ментоловую лепёшку и положил её под язык, которому не хватало порции зелёного горошка, чтобы быть похожим на большой кусок свежей ветчины.

Он сказал:

– Генеральные маневры наших соединённых эскадр. Тихий океан.

– Прошу вас, – наклонил голову Матапаль.

Второй секретарь подошёл к распределителю, нажал кнопку 3B, и вслед за тем небольшой алюминиевый экран над бюро Матапаля осветился фиолетовым светом. По экрану побежала мраморная морская зыбь. Обозначились клубы пушечного дыма. Из трубы микрофона послышались микроскопические раскаты орудийной пальбы. Ветер отнёс пушечный дым влево. Не менее двухсот линейных кораблей, выстроенных в восемь кильватерных колонн, чётко проявились на игрушечной ряби океана. Туча угольной черноты лежала в небе над маленькими утюжками кораблей. Волны под ними лоснились от сажи, отливая стальным блеском. Внезапно по всем бортам пробежали красные язычки. Дым заволок всё, и через минуту сквозь дым высоко вверх взлетели сотни косых гейзеров. Трубка микрофона выплюнула гул залпа.

– Достаточно, – сказал Матапаль, – дальше.

Второй секретарь выключил экран.

– Сто восемьдесят линейных кораблей, – сказал он. – Такое же количество, не позже чем через месяц, выйдет из доков.

– Можно ли ручаться за команды?

– Двенадцать тысяч моряков вполне надёжны. Двенадцать тысяч колеблющихся. Остальные…

– Я вас слушаю.

– Остальные опасны.

Матапаль положил ноги, обутые в грубые, но страшно дорогие башмаки, на ручку кресла. Кресло бесшумно повернулось на винте.

Матапаль помолчал.

– В вашем распоряжении одиннадцать минут, – сказал он. – Продолжайте.

Второй секретарь подошёл к распределителю. В течение пяти минут Матапаль увидел маневры танков, эволюции восьми эскадрилий истребителей, испытание недавно введённых в армии магнитных волн, останавливающих на расстоянии моторы и парализующих железные механизмы. Он увидел маневры двенадцати армий, происходящих в разных частях земного шара. Горные пушки, с забавными ящичками, прыгали по морщинам Гималаев. Автомобили, как гусеницы, переползали через Сахару, и колониальные пехотинцы в белых тропических шлёмах вязли по колено в жёлтеньком песочке возле пирамид. Пехотные цепи синих французов катились через зелёные лужайки Эльзаса, и дым походных кухонь смешивался с белым цветом яблонь.

– Довольно, – сказал Матапаль. – В вашем распоряжении осталось ещё четыре минуты, и я хочу видеть доки.

Второй секретарь подошёл к распределителю.

– Доки Реджинальд-Симпля. Девяносто линейных кораблей. Шестьдесят тысяч рабочих. Работа производится в две смены круглые сутки.

Второй секретарь нажал кнопку. На экране возникло предместье Реджинальд-Симпля. Среди серых кубов домов и труб, транспарантов кабелей, черепичных крыш, стеклянных и стальных стен легко и воздушно стояли броневые решётки доков и грациозные конструкции кранов. Второй секретарь повернул рычаг, и панорама местности легко и неторопливо поплыла перед глазами Матапаля.