С этой точки сквозь приоткрытую дверь прекрасно просматривалась сцена. Ярко освещенная укрытыми стеклянными колпаками свечами, расставленными по всему ее периметру, а также установленными на высоких подставках возле каждого из музыкантов. Айрел смотрелся. Молодой, красивый, стройный, артистичный стоял там в своем черно-красном костюме, терзал лютню. Риелей подумала об этом со смесью легкой досады и гордости, будто в этом была какая-то ее заслуга. Какое-то время, забывшись, слушала его пение, потом спохватилась, напомнила себе, что пришла сюда не для того, чтобы пялиться на мужиков, и решительно подтащила к себе за ручку ведро.

   - Пой-пой, - девушка ухватила его удобней и подняла. - Посмотрим, как ты заголосишь потом.

   Айрел выглядел таким счастливым. Он пел так, словно делал это последний раз в жизни, выкладываясь по полной программе, упивался каждой секундой выступления и улыбался, как шальной, когда аудитория взрывалась аплодисментами или замирала, боясь дышать, слушая его песни.

   Риелей медлила. "Сейчас-сейчас", - говорила она себе, крепче вцепляясь в ручку ведра.

   - Хорошо поет, - заметил Кеане, вставая рядом с ней.

   Девушка насупилась и закусила губу. Бард может хоть соловьем разливаться, но от возмездия его это не спасет.

   А вообще, баллада красивая... Не поспоришь. Риелей начинала злиться на саму себя. Какого салума она тут стоит, развесив уши, вместо того, чтоб вылить это порядком доставшее ее ведро воды в ларцевещатель и со спокойной совестью идти праздновать торжество справедливости?! Руки уже начинали неметь от тяжести.

   - Что, "сопливый пацан" вырос? - поинтересовался Кеане, внимательно наблюдая за спутницей.

   Девушка промолчала. За прошедшие годы она многократно с удовольствием представляла, как льет расплавленный свинец Айрелу в уши, набивает ему глазницы раскаленными углями, а его самого закапывает в муравейник, каждый раз дополняя картинку всё новыми и новыми деталями. А теперь вдруг поняла, что просто не сможет плеснуть воды, куда планировала. Он так улыбался, стоя на сцене, что у Риелей не поднимались руки сломать этот ларцевещатель, да чтоб ему вечность разлагаться в навозной куче! Девушке хотелось выть от бессилия и биться головой об стенку.

   - О, - Кеане это заметил. - Я предполагал, что этим всё и закончится.

   Спутница испытала острую потребность врезать этим самым ведром ему по морде, но прежде, чем она успела обдумать эту идею, со сцены послышалось:

   - Ну, что будем петь дальше?

   - "Лей Ханн"! - раздался одиночный выкрик из публики.

   - "Лей Ханн"! "Лей Ханн"! - тут же подхватили другие зрители.

   Риелей вздрогнула и побледнела.

   - "Лей Ханн!" - скандировало всё поле.

   Девушка запаниковала, беспомощно обвела глазами помещение и сфокусировалась на ларцевещателе. Чуть посомневавшись, крепко сжала губы и подняла над ним ведро. Замерла и зажмурилась, собираясь с духом.

   Музыканты заиграли вступление. Героиня песни всхлипнула, подняла ношу еще выше, чуть помедлила и вдруг отбросила ее в сторону. Ведро шмякнулось об пол и покатилось, обдав волной обувь и подол платья девушки. Та беспомощно посмотрела на огромную лужу у себя под ногами, на совершенно не пострадавший ларцевещатель, все так же жужжащий и пощелкивающий. Отступила на шаг, затравленно озираясь по сторонам и изо всех сил борясь с душащими ее слезами.

   - Правдивую историю о девушке одной... - запел бард.

   Риелей снова всхлипнула, поняв, что слезы все же сильнее, дала им волю. Закусив губу, бросилась к выходу, чуть не врезавшись в расслабившегося спутника. Выскочила на улицу и со всех ног побежала прочь, куда-нибудь подальше, где не было слышно этой ненавистной песни.

   Кеане тихонько фыркнул и покачал головой. Выкинул ведро на улицу и старательно запер снаружи дверь, неспешно и даже лениво - раз в жизни решил проявить деликатность и позволить девушке немного побыть одной. Пары минут, с его точки зрения, для этого было вполне достаточно. Теперь можно было и отправляться на ее поиски.

   Риелей бежала и бежала, стиснув зубы от обиды, унижения и презрения к самой себе. Споткнулась и чуть не упала. Конечно, только синяков да порванного платья ей не хватало для полного счастья! Слабачка! Только и может, что языком трепать, а как доходит до дела, то не способна сделать элементарной вещи! Рука у нее, видите ли, не поднялась!

   Девушка запыхалась и остановилась перевести дух. Заодно попыталась сориентироваться, где находится. Далеко же она убежала - насколько Риелей могла судить, аж в рощицу. Мстительница видела ее с Гальтенского холма, она располагалась на весьма приличном расстоянии от сцены. Музыка здесь звучала куда глуше, но слова песни всё равно можно было разобрать не напрягаясь.

   - ... набитая дура! Лей Ханн, Лей Ханн...

   Девушка заревела в голос. Тряхнула головой и зажала уши ладонями. Не помогло. Самое паршивое заключалось в том, что Риелей отдавала себе отчет в том, что даже если она сейчас вернется и снова наберет воды, то всё повторится: эта поганая рука, чтоб ей отсохнуть, снова не поднимется! Не поднимется разрушить мечту, к которой этот поганец шел всю жизнь, и которая уже почти осуществилась. Не после того, как девушка увидела эту лучащуюся счастьем улыбку. Вообще, глупая идея была "растягивать удовольствие". Плеснула бы по-быстрому, не глядя не сцену, не давая себе времени на сомнения и возможность передумать.

   Ну ничего. Девушка постаралась успокоиться и взять себя в руки. Есть и другие способы мести, менее кардинальные. Например, можно будет подбрасывать ему в вещи дохлых животных, слать письма пугающего содержания, распускать сплетни, писать гадости на стенах домов...

   Со стороны послышался треск веток. Риелей вздрогнула и обернулась. В ее сторону сквозь кусты продирался некий человек, заторможенный, изможденный, оборванный и грязный, как последний бродяга. Он брел, еле волоча ноги и то и дело натыкаясь на элементы ландшафта. Через шаг спотыкался и выглядел, как мертвец, которому почему-то не лежится в уютной могилке. Причем, судя по запаху, уже начавший разлагаться. Девушка, с опаской понаблюдав за незнакомцем пару секунд, попятилась и огляделась в поисках укрытия: мужчина не вызывал ни малейшего желания даже самого краткого и поверхностного с ним знакомства. Человек, различив едва слышный шорох туфли о траву, дернулся, затравленно зыркнул по сторонам и сфокусировался на Риелей. От его взгляда у той ушла душа в пятки: в нем не было ничего, кроме абсолютного, концентрированного безумия. Откуда и когда незнакомец успел достать кинжал, девушка не заметила

***

   Подлюги Шайна больше не было. Было человекообразное существо. Оно ходило, если выдавался удачный день - ело и какое-то время спало. Не думало и больше не боялось - разучилось. В голове у него творилось такое, что изредка мелькавшие в бурой липкой тине того, что прежде было разумом, мыслишки типа "всюду враги", "я - последний из людей" и "они просто завидуют моей красоте" были верхом осмысленности и адекватности.

   Где и сколько он уже так бродит, Шайн не знал. Кем был прежде - не помнил. За каждым углом, на каждой дорожке его поджидали чудовища, они неотступно шли за ним, и не думая таиться. Голодные, алчно облизывающиеся, но терпеливые. Хрипло дышали ему в ухо, когда он пытался заснуть, истошно верещали, скреблись и шуршали листвой. Тянулись к нему, пытаясь схватить. С каждым днем их становилась всё больше и больше. Чешуйчатые и пупырчатые, склизкие и мохнатые, зубастые и когтистые, всех цветов и размеров, с щупальцами, клешнями, бесчисленными лапками-ниточками и вообще без конечностей, зато с несчетным количеством глаз. Иногда они все вдруг исчезали. Ненадолго.

   Человекообразное существо, бывшее Подлюгой Шайном, как раз переживало один из этих редких радостных моментов покинутости. Оно куда-то шло. Шло-шло и вышло.