— Не спится мне нынче, — откликнулась Айша. — Жду чего-то. А чего — не знаю…
Харек неожиданно увидел, как она изменилась. Больше не было темных кругов под глазами, печально опущенных уголков губ, усталости во взгляде. Она казалась совсем юной, как в то лето, когда он впервые увидел ее. Тогда еще был жив Белоголовый Орм… Многие были живы…
В доме что-то громыхнуло. В проеме распахнувшейся двери появилась Гюда в длинной нижней рубахе. В руках она несла плоскую миску с лечебным варевом. Косо глянув на замерших у ворот Айшу и Харека, протопала босыми ногами за угол дома. Выплеснула что-то из миски в траву за домом, зашлепала обратно. Дверь за ней захлопнулась.
— Знаешь, она становится прежней, — глядя вслед княжне, сказала Айша. Откинула со лба прядь волос. — Я видела одежду, которую она приготовила к празднику. Это одежда дочери князя.
— А что приготовила ты?
— Ничего. Я сама изменилась. Внутри меня что-то изменилось. Раньше я жила Бьерном и своим даром — все было понятно, а теперь живу, будто по первому льду перехожу через глубокую реку. Иду, щупаю ногой, делаю шаг и стою, слушаю — не треснет ли, не провалится…
— Нравится?
— Нравилось бы, если б я шла к Бьерну. А так — не знаю, просто странно…
Дверь избы опять скрипнула, из щели выглянуло сонное лицо Гурта. На его лбу вздулся большой шишак. Парень протер глаза рукой, заметил Айшу и Харека, вылез из-за двери, — сонный, мягкий, доверчивый, как щенок.
— Вы чего тут колобродите? — пробормотал он, озираясь. Зевнул, прикрыл зевок рукой: — Отец сказал, завтра с утра пойдем на берег, будем палить костры, одаривать богов. А вы что, собрались куда?
— Нет, — успокоил его Харек.
— А-а-а, — пробурчал Гурт, почесал пятерней затылок, исчез за дверью.
Харек обнял Айшу за плечи, притянул к себе, встряхнул:
— Ступай спать.
— Да надо бы, — неуверенно сказала Айша.
Утром ее разбудила Мокея — вторая жена Иста. Потрясла за плечо:
— Подымайся…
В доме уже шуршали одеждами остальные женщины. Переговаривались вполголоса, расчесывались, заворачивали в узелки свои дары богам. Пахло репной кашей, дымом и мятой. Айша слезла с лавки, подвинулась, уступая путь Гюде. Им с княжной приходилось делить лавку на двоих. Айшу такое соседство не беспокоило.
Гюда спустила на пол ноги, пошевелила босыми пальцами, зевнула. Хрипло, со сна, спросила:
— Не рано ли?
Нашарила на постели нарядную накидку, принялась натягивать, расправлять складки. Пока она крепила края накидки узорными фибулами и убирала волосы, Айша оделась и вышла на двор.
По земле полз белый туман, обнимал ноги сыростью. Было совсем тихо, только из-за небольшого леска на холме, что прикрывал деревню от моря, доносился стук топоров — мужики рубили ветки для костра.
Из дома выскочила Сата с двумя подружками — юная, красивая, беспечная, в ярко-желтом сарафане поверх синей рубашки, с синими лентами в рыжих волосах. Завертелась, показывая подругам вышивку на подоле сарафана, споткнувшись, чуть не упала. Одна из подружек, темноволосая и бойкая, подхватила ее, все трое захихикали, косясь на Айшу.
— Пошли быстрее, поглядим, — позвала черноволосая, потянула Сату к ограде. Та уперлась, замотала головой:
— Нет, нельзя. Мамка будет ругаться. Надо ее подождать.
Звонкие девчоночьи голоса рвали тишину, нарушали сладкий покой утра.
Обойдя шепчущихся девчонок, Айша вышла со двора. Спустилась по дороге к речной пристани, посмотрела, как на палубах кораблей-чаек прохаживаются сторожа. Потом вдоль берега направилась к морю, туда, где звенели топоры. Миновала рощу, по длинному песчаному откосу выбралась на каменистое побережье. Отсюда, с мыса, были хорошо видны большие костры на берегу и фигурки мужчин около них. Фигурки то собирались ватагами, о чем-то совещаясь, то вновь расходились в стороны. Воткнутые в песок факелы окутывали их чадным серым дымком…
Отвернувшись от костров, Айша босой ступней коснулась воды. Волна лизнула ногу, откатилась, будто испугавшись собственной шалости, ударилась боком о высокий валун, застывший на мелководье. Основание валуна окутывал зеленый иней водорослей, в прозрачной воде под ним перекатывалась махонькая витая ракушка. Айша сунула руку в воду, достала ракушку. Затем взобралась на валун, села, скрестив ноги, поднесла ракушку к глазам. Ракушка была белая, с розовыми прожилками внутри. Такими же розовыми, как туманная завесь на горизонте, где в щелочку меж морем и небом опасливо вылезал край солнца. Он еще не показался из-за ровной морской глади, но, ожидая его, вода уже переливалась серебристым светом. Уходящие далеко в море валуны подставляли под сияние стертые бока, над ними кружились чайки…
Айша встала, размахнулась, бросила ракушку в море. Ей не были нужны большие костры или длинные песни, чтоб испросить милости богов. Она закрыла глаза, развела руки в стороны, открываясь навстречу восходящему солнцу, ощутила, как долетевший из морского похода Встречник бережно коснулся ее плеч, прошептала:
— Я буду жить… И буду помнить… Что бы ни случилось.
Втречник обнял ее, затеребил юбку, потащил куда-то, словно пес, зовущий своего хозяина. Айша открыла глаза.
Из-за откоса на ровный берег выходили корабли. Большие, красивые, с узорами на высоких носах, с роскошными коврами, закрывающими борта до самой воды, с тонкими парусами, розовыми от рассвета.
Замерев от изумления, Айша смотрела, как корабли грудью разрезают темную гладь воды, как ряды весел взлетают вверх, рассыпая серебристые брызги и вновь опускаются, оставляя за собой круглые воронки…
— Иии-ех! — кричали кормщики. — Ии-ех! — Их крики разносились над отмелью. Забыв о кострах и факелах, ободрить бросились по берегу навстречу кораблям. Ист в нарядной красной рубашке бежал впереди всех, воздевал вверх руки, что-то вопил.
— Иствелл! — услышала Айша. — Иствелл!
Не глядя на все еще выходящие из-за отмели, один за другим, корабли, она соскочила с камня.
Надо было встречать гостей.
Сигурд увидел ее первым. Она стояла на камне, над водой, маленькая, тонкая, залитая светом восходящего солнца, и словно ждала их появления.
— Хвити… — растерянно сказал Сигурд.
Он уже давно не вспоминал маленькую колдунью Бьерна. В последние дни он все чаще думал о доме, о том, как удачно сговорился с Иствеллом после свадьбы вместе пойти в Каупанг. Сигурд предложил Иствеллу провести в Каупанге всю зиму, но ободрит пока не был уверен.
— Поживем — увидим, — уклончиво отвечал он.
Дома Иствелла ждала жена и двое маленьких сыновей.
А Сигурда в Каупанге ждали три любящие женщины. Он помнил их, но, увидев на камне у берега колдовское видение, забыл обо всем.
— Хвити… — вновь повторил он и, не отводя глаз от стоящей на камне колдуньи, подергал за рукав Гримли. — Гляди… Видишь?
— Чего там ви… — начал было Гримли, но осекся, приподнялся, выдохнул: — Великие боги…
— Она — живая? — боясь ошибиться, осторожно поинтересовался Сигурд.
— Кто знает, — шепотом ответил Гримли. — Она ж колдунья, Может, живая. А может, и мертвая. Надо б Бьерну сказать…
Невольно Сигурд посмотрел на идущий позади корабль Бьерна. Гримли посмотрел туда же. А когда оба хирдманна повернулись, колдуньи уже не было ни на камне, ни на берегу. Она исчезла, будто растворившись в розовом от солнечного света воздухе.
— Нет. Не надо говорить ярлу, — решил Гримли.
Но Сигурд все-таки сказал. Это вышло случайно, когда корабли уткнулись носами в берег, песок заскрипел под дощатыми килями, и люди окружили соскакивающих вниз воинов. Сигурд тоже спрыгнул на песчаный берег и нос к носу столкнулся с ярлом.
Вокруг вертелись деревенские, обнимали Иствелла и его воинов, шумели, размахивали факелами. А Бьерн стоял под задравшимся в небо носом своего драккара и смотрел куда-то мимо этого веселья. Он был так одинок, что Сигурд не удержался.
— Я видел Айшу, — сказал он.
И сам испугался своих слов. Но Бьерн лишь устало кивнул.
