— Она будто дохлая, — сказал молодой голос. — Долго не проживет. Зачем она тебе, Коракша?
— Не мне, — возразил друид. — Духам.
— Но Сатин уже повез им в дар других пленников!
— Ведьма и воин-зверь — это ли не лучшие подарки для пожирателей тел?
— Она не доедет. Ты ведь знаешь, если ведьма зовет смерть, та всегда приходит, — с сомнением произнес молодой. Его речь текла мимо Айши, словно журчание ручья — без смысла, без связности. Просто слова, просто капли…
Теперь болотница лежала на боку, перед ней раскачивалась застрявшая в трещине тележного днища соломина. От дыхания Айши она колыхалась, кивала сломанным концом, будто поддакивая.
— Ты прав, Ратимор, но эта ведьма слишком молода. Смерть придет к ней не сразу, она проживет еще несколько дней. — Друид закашлялся, причмокнул, вытирая губы. — Но все же пришли к ней Шулигу, пусть приглядит.
Опять плеть влажно всхлипнула, опускаясь на конский бок…
— Пошел, пошел! — закричал возница.
Телега стронулась с места, затряслась. Соломинка перед Айшей заплясала, извиваясь ломким станом.
Айша закрыла глаза.
Время тянулось медленно, словно нить ленивой прядильщицы. Наматывало дни на сухое веретено ночей, одурманивая своей одинаковостью. Айша не знала, когда поднималось или заходило солнце, не чувствовала ни дождя, ни ветра. Голоса нежитей, что частенько врывались в ее дрему, сменялись голосами варгов, и наоборот.
Иногда Айшу поднимали, вытаскивали из телеги, куда-то волокли. Кто-то надавливал ей на живот, заставляя облегчить нутро, а затем вновь впихивал ее обратно, в телегу.
В один из дней ей развязали руки, и настойчивый голос Харека принялся вытягивать ее из серой пустоты, призывая ослабить веревки на его запястьях. Просьбы улетали вслед за временем, не затрагивая Айши.
Несколько раз ее зубы разжимали лезвием ножа, и тогда в ее горло втекало нечто сладкое и теплое. Однажды появился Коракша. Склонился, удивленно уставился в глаза болотнице, зашевелил губами.
Она не услышала слов и поняла, что смерть уже совсем близко. Той же ночью в ее уже ставшее привычным безвременье вполз голос Харека.
— Айша! — звал он. — Айша!
— Тише, — перебил его другой голос, женский. — Она умирает… Идем.
— Я не оставлю ее.
— Тогда оставишь меня…
Голоса сплетались в странном споре, тонули где-то между сном и явью. Потом Айшу подбросило куда-то вверх, затрясло. Она слышала громкое сопение, шум шагов, хруст ломающихся веток. Что-то тонкое и гибкое било ее по щекам, ее руки бессильно болтались, шлепая по чьей-то спине, перед ее глазами мелькали ноги Харека, покрытая свежей зеленью земля, черные кочки. Потом землю сменила хвоя и спины древесных корней…
Харек бежал долго. Когда стало чуть светлее, он остановился, сбросил Айшу на мягкий хвойный настил, сам рухнул рядом. Он тяжело дышал, и каждый его вздох сопровождался сипением. Сквозь его дыхание Айше послышался шум реки.
— Вода, — хрипло сказал Харек, поднялся и шатаясь побрел к реке. Его темная большая фигура исчезла меж древесных стволов. А над Айшей появилось круглое женское лицо — белое, с пухлыми щеками и маленьким ртом.
— Сучка! — прошипела женщина, всем телом наваливаясь на грудь болотнице. — Ты ведь слышишь меня, правда?
Айша молчала.
— Слышишь… — Женщина покусала нижнюю губу, ее узкие глаза сверкнули злобой. — Сдохнуть хочешь, так подыхай! Нечего за собой других тянуть! Ишь, страдалица хренова…
Над головой женщины испуганно пискнула какая-то нечаянно проснувшаяся до свету птаха.
— Что пялишься? Иль не понимаешь? — Женщина протянула руки к лицу Айши, пальцами одной руки сдавила ей ноздри, другой плотно закрыла рот. — Не можешь сдохнуть сама, так я тебе помогу. Лучше — ты, чем Харек. Пока ты жива, он тебя не бросит… Знает, что с таким грузом далеко не уйдет, а не бросит… Ну, да я ему пособлю… И тебе заодно…
Она бормотала, продолжая зажимать рот и нос Айши. Дыхание болотницы замерло, грудь стало жечь, словно внутри нее кто-то запалил костер.
Айша не хотела жить, но ее тело принялось извиваться, пытаясь вылезти из-под чужой тяжести. Слабые руки потянулись к перекрывшей дыхание преграде.
— Ах ты, дрянь! — Почувствовав ее движение, пухлая женщина подогнула колени, переползла через болотницу, ногами прижала ее руки к бокам. — Нет уж. Хотела помереть, так помирай, нечего дрыгаться…
Жар из груди перетек в живот, добрался до бедер, стиснул их судорогой. В горле завертелся невидимый еж, выставил иглы. Айша уже не могла совладать с собственным телом — оно корчилось, как придавленный дождевой червяк. Лишенные движения руки бились о землю, царапали корни деревьев скрюченными пальцами. Ноги елозили по хвое, сгребали ее в неряшливые кучки. Голова моталась из стороны в сторону, норовя сбросить чужие ладони. Женщина над Айшей пыхтела, ее лицо налилось кровью. В какой-то миг ее пальцы соскользнули с Айшиного рта, болотница отчаянно глотнула воздух, выгнулась дугой, харкнула в пухлую бабью рожу. Та на миг отпустила пленницу. Царапая бока о землю, Айша перевернулась на живот, попыталась вырваться. Противница вцепилась ей в волосы, потянула назад. Затылок прострелило резкой болью, в глазах зарябило. Согнув ноги в коленях, Айша пятками ударила по рыхлой бабьей заднице. Угодила чуть выше — в поясницу. Женщина охнула и повалилась на бок.
— Вот гадина… — задыхаясь, прошептала она.
Силы у Айши кончились. Она лежала на спине хватала ртом чистый лесной воздух. Освободившееся от тяжести тело наслаждалось свободой…
Женщина рядом с болотницей завозилась, села, опираясь рукой о землю. Другой рукой затолкала под темный платок выбившиеся светлые пряди, покосилась на Айшу:
— Теперь все сдохнем. Ты ведь сама-то не пойдешь, опять начнешь придуриваться: "Ох, у меня мужика убили…" Будто раньше не знала, что мужики на то и мужики, чтоб помирать на войне. Они сами эти войны придумывают, сами на них и мрут, словно мухи. А бабам из-за них на тот свет отправляться не дело. Я вот троих схоронила — и ничего, живу. А нынче улыбнулась судьба, так Харека встретила… Четвертого…
После платка настал черед рубашки. В борьбе она смялась, тесьма на вороте оторвалась, повисла свившимся хвостом. Женщина потерла ее между пальцев, поразмышляв, дернула от себя. Тесьма с треском оторвалась. Женщина заботливо засунула ее под пояс, назидательно сообщила:
— В хозяйстве все сгодится.
Отвернувшись от болотницы, она принялась отряхивать юбку.
Айша лежала, смотрела на ее согнутую спину, на ветви деревьев, кажущиеся совсем черными в предрассветных сумерках, вдыхала запах леса и прелой хвои. Она так давно ничего не видела и не чувствовала, что все казалось новым, непонятным.
— Ну, вот и все, — женщина довольно оглядела свою одежду.
— Ты кто? — Айша слишком долго не разговаривала, голос был чужим, квакающим.
— Вот так приехали! — возмутилась ее недавняя противница. — Будто не я все эти дни тебя поила, кормила, в отхожее место водила! Шулига я. Шулига!
"Но все же пришли к ней Шулигу. Пусть приглядит!" — подсказала память. И вдруг время, обезумев, рвануло назад, завертело перед глазами Айши прошедшие дни, отсчитывая с самых близких: нелепая бабья возня в рассветном лесу; бегущий с ней на плечах Харек; обоз варгов; телега; светловолосый друид с собственным кинжалом в боку; она сама, идущая сквозь битву, будто настоящая Белая Девка; холодные щеки Бьерна под ее ладонями…
— Бьерн… — прошептала болотница. Закрыла лицо ладонями, всхлипнула. — Бьерн!
Ее затрясло, мелко, словно в лихорадке. Изнутри наплыла невыносимая горечь, стянула обручем горло, резью ударила по глазам. Веки набрякли, став невероятно тяжелыми, слезная пелена застелила взгляд.
— Бьерн, — повторила Айша. Оторвала ладони от щек, подняла лицо к той, что недавно пыталась ее убить, зацепилась взглядом за ямочки на пухлых женских щеках. — Он… Он…
— Да ты скажи… — Шулига пододвинулась к болотнице, прикоснулась мягкими пальцами к ее волосам, провела ласково, будто утешая. — Скажи, не тушуйся… Все легче будет…
