— Покаяния прошу! Покаяния! — беснуясь вопила она. Темные волосы бывшей рабыни елозили по земле, спутывались колтунами у нее на плечах. Сигурда толкнули в спину, и он едва не наступил на распростертую в поклоне Ингию. Один из воинов графа заступил ему путь, прошипел:

— Куда прешь, нехристь?!

Сигурд отшатнулся.

Воины графа, отсекая толпу, окружали своего правителя плотным кольцом. Распоряжался ими все тот же коренастый лучник. Напуганный суматохой и криком, конь Бернхара пританцовывал, хлестал коротким хвостом по плечам воинов.

Ансгарий наклонился, поднял Ингию, перекрестил:

— Господь с нами, сестра моя.

Она зарыдала, уткнулась ему в грудь, принялась что-то бормотать, то и дело тыча пальцем в сторону помоста. О сидящей на нем ведьме и урманах все как-то забыли. Тем временем Тортлав уже помог колдунье подняться и под шумок тянул ее прочь. За ними, держась за меч, пятился Рюрик. Обступившие помост урмане, тесня обезумевших горожан, стягивались в тесную ватагу. Красный Рагнар оказался как раз между ними, людьми графа и серой стайкой монахов, скучившихся близ своего настоятеля. Огляделся, прикинул что к чему, запрыгнул в седло, дернул поводья, разворачивая коня. Опомнившийся наконец правитель Гаммабурга схватил его коня под уздцы:

— Варгам не нужен город, они идут за твоим войском.

— И что? — в ответ рявкнул эрул.

Ответ графа заглушило конское ржание — подарок короля взбрыкнул холеным крупом и, высоко задирая голову, готов был понестись прямо сквозь толпу, прочь от невыносимого для него шума.

— Уйди из города! Я сумею договориться с варгами! — долетел до Сигурда голос графа.

Рагнар засмеялся:

— Мы — твои гости, ты сам так нас называл. Разве достойно правителю гнать гостей?

— Христом Богом молю, уведи свое войско.

— Я не верю в твоего Бога! — Эрул вырвал поводья из рук графа, стукнул по лошадиным бокам пятками. — Лучше подумай, что еще ты можешь мне предложить.

Кто-то из стражников закричал, угодив под конские копыта. Мимо Сигурда проскользнул Кьятви, направился к урманам. Сигурд стал проталкиваться туда же.

Пока он выбирался из толчеи, Ансгарий влез на помост, подоткнул длинное одеяние, молитвенно сложил руки перед грудью. Монахи окружили настоятеля. Они возвышались над обезумевшими людьми, неподвижные и бесстрастные, как каменные изваяния. Потом Ансгарий заговорил:

— Господи наш, Иисус, Сын Божий, да святится имя Твое и да приидет царствие Твое…

Будто круги по воде, излучаемое монахами спокойствие расходилось по толпе, унимало страхи, затыкало рты, смиряло души.

— Аминь.

— Аминь, — выдохнуло множество голосов.

Идти стало легче. Сигурд миновал толстую бабу, на плече которой кровила оставленная бичом Харека рана, ее чернобородого мужа, все еще державшегося за глаз. Другим глазом он умиленно взирал на Ансгария.

Бонд нагнал урман недалеко от пристани. Рюрик первым заметил его, сурово глянул в лицо.

— А тебе что тут надо?

— Я с вами, — выдохнул Сигурд.

Рюрик открыл было рот, собираясь сказать что то резкое, однако обернувшийся Тортлав остановил мальчишку:

— Не трогай его. Пусть идет с нами, если хочет.

И Сигурд пошел с людьми Бьерна.

Остаток дня бонд провел на драккаре Бьерна. Поначалу на пристани было тесно от спешащих уйти по реке трусоватых рыбаков и торговцев, но к вечеру почти все разбрелись по домам. Пристань опустела, только несколько стражей прохаживались подле кораблей — блюли порядок. На закате за Бьерном явился гонец от графа. Передал, что Бернхар решился поддержать урман в предстоящей битве и что Рагнар зовет на совет всех своих ярлов. С ярлом отправились Рюрик и Харек. Прочие остались на корабле, подле своего оружия и своего скарба. На Сигурда не обращали внимания. Он приткнулся на корме, подложил под зад телогрею, сел на нее, оглядывая хирдманнов Бьерна.

После бури ярлу пришлось взять на корабль много лишних воинов, драккар был перегружен. Вещи и походные сундуки теснились один к другому, люди толкались между ними, задевая друг друга. Из-за тесноты тут и там вспыхивали мелкие стычки. Ссорились больше по мелочи — кто-то наступил кому-то на ногу, перебил в разговоре или помешал спать. Никто не говорил о варгах и возможном нападении на город, каждый занимался своим делом, не желая, чтоб его отвлекали. Тортлав сидел, скрестив ноги, около распахнутого походного сундука и неуклюже латал порванную рубаху. Костяная игла не слушалась, нить ложилась неровно, заплата норовила сползти наискось. Тортлав поругивался, однако работу не прекращал. Рядом с ним устроились еще несколько хирдманнов, бонд узнал средь них Хемминга Сакса. На носу драккара дремал под толстой медвежьей шкурой Кьятви.

За время болезни старик осунулся, из-под шкуры торчала его тощая рука с полусогнутыми пальцами. Иногда во сне пальцы подергивались, словно Кьятви пытался схватить воздух. Айша гладила его запястье, убирала со лба спутанные волосы, смачивала губы влажной тряпицей.

Продолжая латать рубашку, Тортлав негромко запел. Голос у скальда был глубокий, слова цеплялись одно за другое, сплетались в цепь. Слушая его рассказ о далеких временах и о жестоком конунге Ингьяльде Коварном, который убил двенадцать своих сородичей Ингилингов, Сигурд задремал.

Из серого тумана дремы его выдернул женский голос. Сигурд распахнул глаза, поспешно схватил доставшийся в подарок от Хемминга нож.

— Ты можешь сходить в монастырь, Сигурд? — спросила Айша. — Отвести туда Кьятви?

Его имя на ее губах звучало непривычно.

— Да. — Бонд спрятал нож, встал, стараясь не глядеть ей в глаза, поднял с палубы полушубок, встряхнул, накинул на плечи.

Ночью похолодало, реку затянуло туманом, в темном небе проблескивали редкие звезды. Люди спали, для тепла приткнувшись друг к другу и накрывшись полотнищем паруса. Кто-то громко храпел, нарушая призрачную тишину ночи. На корме, возле двух зажатых в гнездах факелов дежурил Латья. Прохаживался вперед-назад, насвистывал сквозь зубы.

— Кьятви очень слаб. — Айша доверчиво смотрела на него снизу вверх. — Береги его.

В ожидании провожатого старик привалился спиной к борту, кутался в шкуру. Поймав взгляд Сигурда, поковылял к нему, остановился за спиной Айши, настороженно вытянул тощую морщинистую шею.

— Ты быстро вернешься, — прошелестел он. — Очень быстро. Так отведешь меня?

Сигурду нравилось тут, в тесноте, рядом с людьми, которые говорили и делали простые вещи, а не били ночами поклоны пред деревянной расписной картиной. Но Айша просила.

— Да.

Колдунья обрадованно улыбнулась, сунула что-то мягкое в ладонь бонду, сжала его пальцы.

— Возьми. Это тебе.

— Мне? — Сигурд поднял руку к глазам. На ладони лежал маленький полотняный мешочек. Его горловину стягивал кожаный ремешок. Сквозь ткань сочился мягкий хвойный аромат.

— Это оберег, — сказала Айша. — Если ночью положишь его под голову, то к утру уйдут все печали, а если повяжешь на шею или проглотишь из него хоть немного, то даже самая сильная порча обойдет тебя стороной.

— Бери, — посоветовал Кьятви. — Айша не каждому делает подарки.

— Бери, — повторила за ним колдунья.

Сигурд поднес мешочек к носу, потянул ноздрями хвойный запах. К нему примешивался легкий аромат мяты и еще каких-то цветов, знакомых, но неузнаваемых.

Что там? — потерев мешочек в пальцах, поинтересовался Сигурд.

— Моя благодарность, — сказала Айша.

Он не понял, кинул на колдунью удивленный взгляд:

— За что?

— Ты верил мне. Ты помог мне.

Стыд плеснул на щеки Сигурда красными пятнами. Бонд понадеялся, что в темноте их трудно увидеть, но все-таки потупился, принялся рассматривать палубу у себя под ногами.

— Я не помогал, — стискивая тряпичный подарок в ладони, вымолвил он.

Кьятви то ли засмеялся, то ли закашлялся, Айша отвернулась.

Сигурду не нравилось, когда над ним смеялись. Особенно женщины. И еще он не любил недомолвок. А в этой истории с жеребцом и нежданным нападением варгов их было очень много. Но мешочек грел его пальцы, запах хвои и мяты напоминал о домашнем тепле, цветочный аромат дарил надежду.