— Погоди, полежи пока. — Болотница осторожно уложила ослабевшего воина на траву лицом вверх, подоткнула полы шубы ему под колени, чтоб не разворачивались. Потом наскребла земли вперемешку с жухлой травой, сунула земляной комок старику под голову. Стоя на коленях, поглядела на его заострившийся нос, резко очерченные скулы, впалые глазницы. Кьятви еще дышал, но в глазах уже металось беспокойство обреченного.
— Слушай мой голос, — склоняясь над ним, прошептала Айша. — Нет ничего, только мой голос.
Хирдманн закрыл глаза, слабо кивнул.
На седой скале соколик поет, —
стараясь сдержать дрожь в голосе, запела заклинание Айша.
Соколик поет, соколицу зовет.
А под той скалой голубок живет,
Голубок живет, дом с голубкой вьет.
У скалы у той человек стоит,
Человек стоит, на гнездо глядит.
Кабы он умел соколом летать,
Кабы он умел соколицу звать,
Кабы мог пойти он к себе домой,
Кабы мог пожить с молодой женой.
Да коня его серый дым унес,
Да жену его старый князь увез,
Да и дом его злой огонь спалил,
Да не взять ему ни тепла, ни крыл.
Так теперь ему целый век стоять,
Целый век стоять, свою долю ждать.
Так и ты, душа, не лети, легка,
Так и ты, душа, подожди пока.
Чтоб тебя, душа, в теле запереть,
Я тебе, душе, стану песню петь,
На засов запру соколиный путь,
Чтоб тебе, душе, крылом не взмахнуть.
Предо мной тебе той скалой стоять,
Той скалой стоять, моей воли ждать…
— Я не понимаю, что ты говоришь, — перебил ее песню тихий шепот хирдманна. Кьятви перевалился на бок, закрыл глаза. — Прости.
Какой-то миг Айша колебалась, затем, решительно выдохнув, вскочила на ноги и побежала прочь от умирающего, вверх, на холм. Через десяток шагов она обернулась, на ходу выкрикнула:
— Жди!
Кьятви ее уже не слышал.
На вершине холма Айша остановилась. Отсюда она видела капище, расположенное прямо посреди лядины, и крепость рядом с ним, в перелеске.
Крепость была небольшой, — сам замок да пяток низких домов, — но хорошо укрепленной. Высокая насыпь огораживала ее со всех сторон, оставляя лишь узкий проход к воротам. Одни ворота, нынче распахнутые настежь, вели к капищу, другие выходили в лес и на дорогу к усадьбе. Чтобы добраться до них, враг должен был бы пройти вдоль стены, сооруженной из камней и подпирающих их столбов. Любого незваного гостя, идущего к главным воротам крепости, ожидал рой стрел или кипящая смола. Но нынче нападение было слишком внезапным, — главные ворота даже не пострадали. Зато сторожевая башня возле них полыхала вовсю, дым тянулся в затянутое серыми облаками небо. В дыму Айша заметила распластавшееся на маленькой площадке башни тело стражника, в спине которого торчали две стрелы. Одна, с темным опереньем, принадлежала Рюрику, владельца другой, длинной, с полосатым древком, Айша не знала. Возле горящей башни скучились жители ближней усадьбы, испуганно озирались на окруживших их воинов, жались друг к другу, ища спасения. Бабы прятали за спины детишек, прикрывали им лица подолами юбок. Даже издали, сквозь вой и треск пламени, болотница слышала заунывный детский плач.
По крепости сновали хирдманны, ныряли в дома, выволакивали оттуда добычу, перекликались, хвастаясь ею друг перед другом. Кое-где подле входов лежали мертвяки. Кольчуги и оружие выдавали в них воинов. Трупы усеивали и дорогу, ведущую в огороженное рвом и кольями капище. Ряды кольев замыкались, образуя круг. Внутри круга на четырех столбах покоилась крыша храма — ярко-красная, издали похожая на шляпку большого мухомора без пятнышек.
Перескакивая через торчащие из земли камни, Айша побежала к капищу. Звуки разбоя приближались, накатывали, ноздри защипал дымный запах. Обогнув ров и ограду, болотница выскочила на мощенную булыжниками дорогу. Ей навстречу попался кто-то из хирдманнов Харека — лохматый, с грязными полосами на красном лице и мечом, с которого стекала кровь. У пояса воина болталась набитая добычей котомка. Из ее развязанной горловины высовывалась резная рукоять медного ковша, скомканный клок пурпурной ткани и сапог из бычьей кожи.
Зыркнув на болотницу, воин вскинул было меч, округлил губы для победного крика, однако в последний миг признал и отшагнул, позволяя пройти.
— Где Бьерн? — спросила Айша.
Не расслышав, воин нахмурился.
— Где Бьерн?! — выкрикнула Айша. Не получила ответа, изменила вопрос: — Где твой ярл?!
Хирдманн неопределенно махнул мечом в сторону капища. С лезвия сорвались несколько темных капель попали на щеку Айше. Она вытерла их ладонью, схватила уже собравшегося продолжить путь воина за рукав.
— Там Кьятви! — тыча пальцем в сторону холма закричала она. — Там, за холмом!
То ли не слыша, то ли не желая слышать ее воплей хирдманн вырвался, зло фыркнул. От резкого движения из его котомки вывалился сапог, шлепнулся в дорожную слякоть. Оттолкнув болотницу, воин склонился, подхватил его, принялся запихивать обратно.
Понимая, что от одуревшего находника ждать не чего, Айша направилась к воротам капища. Ветер нес ей в спину клубы дыма от горящей вышки, в горле щипало, усталые ноги подкашивались, цеплялись за каждый бугорок. Перед воротами болотница перешагнула через мертвого воина в красной рубахе и меховой безрукавке. Он лежал на спине и безмятежно взирал в серое, истекающее влагой небо. Дождь покрывал моросью его лицо, вода скапливалась в запавших глазницах, струилась по щекам.
В какой-то миг Айше показалось, что варг плачет, она даже остановилась, но, увидев на его шее глубокий разрез, пошла дальше, к храму и возвышающемуся под крышей огромному идолу Свентовита.
Перед идолом на плоском, круглом, как блин, камне покоилось тело вождя варгов. Один из его воины навалился грудью на его ноги, словно пытался и после смерти уберечь своего хозяина от чужаков. Спина воина была рассечена вдоль позвоночника от лопаток до пояса, в руке виднелся обломок меча. Еще два варга лежали рядом с камнем. У одного не хватало плеча и руки, лица другого было не различить из-за страшной раны, раскроившей череп почти пополам. Остальные мертвецы улеглись рядком между жертвенным камнем и основанием, на котором стоял идол. Возле некоторых блестело оружие.
Битва уже закончилась, несколько урман бродили по храму, заглядывая в закуты и разгребая священные сундуки друидов. Из сундуков в котомки и за пояса перекочевывало годами хранимое друидами добро — пурпурная поволока, шелк, золотые украшения, монеты, оружие, мех, набитые пряностями и солью ящички, гладкие круглые стекла в резной оправе, монеты из разных стран.
На одном из священных сундуков сидел Рюрик. Сундук был большой, ноги мальчишки не доставали до земли. Он безмятежно болтал ими, разглядывая обращенное к нему одно из четырех лиц огромного идола. Это было северное лицо Свентовита — надменное, мрачное и холодное. В руках Свентовит сжимал тяжелый деревянный меч. На коленах Рюрика тоже лежал меч — короткий, легкий, нарочно выкованный под его руку и рост. Из царапины на подбородке мальчишки сочилась кровь. Иногда Рюрик смахивал ее, вытирал пальцы о штанину, морщился. Подле него в сваленной прямо на земле куче тряпья копался Хемминг. Сакс вытаскивал из кучи то одну одежку, то другую, встряхивал, рассматривая ткань на свет. В нескольких шагах от Хемминга, в окружении урманов, Тортлав пытался ножом вырезать на ноге деревянного идола свое имя. Судя по громким одобрительным крикам, это ему удавалось.
