— Но они не прячутся, — возразила Айша.

— Так ведь мы и не нападаем. — Перегнувшись через борт, Харек постучал кулаком в щит, выведенный белой стороной наружу. — Белые щиты… Они не видят врагов.

Его беспечность разозлила Айшу.

— Они слабы, Волк, — сердито сказала она. — Слабые убегают от страха, а не от врагов!

Поежилась, разминая спину, вытянула шею, надеясь разглядеть впереди снеккар Рагнара. Хитрые эрулы не позволили Бьерну встать в хвост войска — зажали между своими кораблями. Айша не доверяла им. Большой, плосколицый, рыжеволосый и белозубый конунг эрулов казался весельчаком и задирой, однако в его голубых, узких, как щелки, глазах пряталось зло. Будто внутри человеческого тела скрывалось иное существо, вовсе не похожее на человека, — коварное, умное, расчетливое. Айше не нравился его взгляд, его речь — отрывистая, будто воронье карканье, его руки — длинные, с гибкими, подобными змеям, пальцами. Рагнар постоянно шевелил ими, словно сматывал в клубок невидимую нить. Пока Бьерн договаривался с ним о походе, Айша все время смотрела на его пальцы.

Урочище скрылось за деревьями, берег, прежде низменный, стал взбираться вверх. Мальчишки отстали, но над рекой еще слышались их звонкие голоса и восторженный собачий лай. Бьерн подгонял гребцов, те дружно налегали на весла. Корабль ловко разворачивался, увиливая от выскакивающих из-под воды отмелей. Некоторые из них были в Бойце издревле, некоторые появились совсем недавно. Их сотворили люди, оберегая свои земли от народников из-за моря. По обоим берегам реки растянулся невысокий лесок — холодный, еще не зазвеневший весенними птичьими трелями, не глотнувший солнечного тепла. Ветви нависали над водой, касались сухого камыша, ласкали речные омуты. Ветер гнал по воде мелкую рябь, раскачивал голые кроны деревьев. Недалеко от покатой, гладкой, как камень-голыш, горки идущий впереди войска снеккар Рагнара сбавил ход.

— Табань! — завопил Латья.

Весла вспенили воду, сопротивляясь ходу драккара, взмыли в воздух, громыхнули, укладываясь на борт. С лопастей на палубу закапала вода, побежала ручейками, ощупывая палубные доски и выискивая щели меж ними. Из разрыва облаков вынырнуло слабое солнце, погладило лучом палубу, мазнуло по щеке Рюрика, блеснуло в желтых глазах Волка. Порыв ветра хлопнул сложенной у мачты парусиной, запутался в юбке болотницы. От повисшей над рекой серой тишины Айше стало зябко. Она обхватила плечи ладонями.

— Ладно, — наконец сдался Харек. — Может, ты и права.

Рюрик одобрительно кивнул, зацепился взглядом за колдунью.

— В Альдоге говорили, будто варги родичи вам, болотным, — вдруг нерешительно сказал он.

Перебивая, Харек ткнул его кулаком куда-то под лопатку, мотнул башкой в сторону головного снеккара эрулов. Там на корме появилась высокая фигура Рагнара. Рыжие космы окружали его голову огненным сиянием.

— Там, за мысом, — Шверинерзе! — предупреждающе выкрикнул он, повернулся к своим гребцам. — Весла в воду! Гребите, дети Одина! Скоро мы минуем земли варгов! За ними нас ждет богатый стол и гостеприимство друзей!

— Хей! — одобрительно воскликнул Харек, вскинул сжатую в кулак руку. Айша поморщилась.

— Хей! — вторя желтоглазому, гаркнул Латья.

Весла взлетели вверх ровными рядами, вспенили воду за бортом.

— После Шверинерзе начинается Лаба, владения Людовика Саксонского, — негромко произнес мужской голос за спиной Айши.

Айша оглянулась. Говорил Хемминг, один из воинов Рюрика, плотный, кряжистый мужичок с хмурым лицом. Это он втащил Айшу на борт, когда буря чуть не сбросила ее с корабля. А после, когда драккар Рюрика затонул, он сунул в руки болотнице обломок доски и крикнул: «Держись!» Ей было очень холодно, но она держалась, пока не появился корабль Бьерна. Тогда, в бурю, Хемминг показался ей надежным и уверенным, но теперь он понуро месил веслом воду и вещал своему соседу:

— А на острове в Шверинерзе стоит крепость варгов Шверин. Слышал о такой?

Сосед поморщился, пожал плечами:

— Шверин, Хверин… Какая разница?

— Никакой, — устало согласился Хемминг.

«Он же здешний, из саксов», — вдруг вспомнила Айша. Направляясь к своему месту, она нарочно прошла ближе к Хеммингу. Подобрав юбку перешагнула через вытянутые в проход ноги воина.

— Дом всегда остается домом, — негромко сказала она. — Помоги нам, сакс.

Хемминг вскинул на нее тоскливый взгляд. Голова сакса была обмотана тряпкой, из-под ткани выглядывали лишь короткие кончики седых волос.

— Ты говоришь со мной, ведьма? — спросил он.

Айша не ответила. Она привыкла, что многие хирдманны называли ее ведьмой, но сама не могла точно сказать — ведьма она, колдунья, притка или хвити, как величал ее старый Финн. Раньше она думала, что она — хвити и ее предназначение в том, чтобы найти свою жертву, увести ее за край жизни, а затем и самой перешагнуть через этот край. Но все случилось иначе, и она осталась тут, среди людей, рядом с Бьерном. Он отобрал ее у владычицы Морены, и теперь у нее не было своего пути, только его путь. Не было своей жизни, только его жизнь. Наверное, и смерти своей у нее не осталось. Разве могла она зваться обычным человеком, не имея ничего, кроме любви к Бьерну и древних, полученных еще в словенских болотах, тайных знаний? А тут еще предсказание старого Финна… Старик мог бредить, но зверь снасти спел свою песню, прервав их путь в Альдогу. Что будет дальше?

Айше стало холодно. Она пробралась к своему месту на корме, близ левого борта, села, поджав ноги. Бьерн стоял с Латьей у рулевого весла, в нескольких шагах от болотницы, но она не смотрела на него, не желая мешать ему даже случайным взглядом. Бьерн позволил ей жить рядом с ним, любить его, и это уже было великой честью для безродной болотной девки, однажды приткнувшейся к могучему ярлу. Поэтому Айша не рассказала Бьерну о Гюде, о том, как княжна пыталась сбросить ее в воду во время бури. Болотница помнила, как княжна ударила ее по руке, помнила водяную мглу под своими ногами, тянущуюся к ней жадной пастью, и исходящий из этой пасти холод. «Я предупреждала! — крикнула тогда Гюда. — Ты сама виновата!» Она жаждала Айшиной смерти. Но Айша не хотела возвращаться туда, где темно и холодно, в то место, которое Финн называл воротами Нифльхейма, где рождаются мертвые души и бледными пятнами бродят в сумерках молчаливые тени. В тот миг она возненавидела дочку князя. Может, именно ее ненависть вызвала к жизни громадную волну, которая смела с палубы ненавистную Гюду? А потом, когда все кончилось, пришло чувство вины. Оно заставило Айшу кивнуть, соглашаясь на молчаливый вопрос Бьерна о совместном походе с эрулами. Болотница никогда бы не одобрила этот поход, но Бьерн хотел получить назад свою княжну. Айша не знала — любил ли он Гюду, но он обращался с княжной как с вдовой ярла, хотя знал, что она была для Белоголового лишь наложницей. Он никогда не отворачивался от нее, приходил по первому ее зову, делал ей подарки, оберегал от оскорблений. Многие говорили, что в Альдоге Бьерн женится на княжне и примет ее будущего ребенка, что такой брак был бы для него очень выгоден, но сам Бьерн предпочитал помалкивать и проводить ночи в объятиях Айши.

Вздохнув, болотница покосилась на сидящего спиной к ней Хемминга. Темно-серая тряпка полностью закрывала его голову, спускалась на плечи. В щель между нею и пледом высовывались сухие руки с набухшими венами, на кончиках пальцев виднелись следы ожогов, местами ногти коробились, расслаиваясь желтизной.

«Ветряные птицы Нифльхейма носят зло над спящей водой…» — прошелестел над ухом болотницы голос Финна.

Спящая вода — озерная вода, ведь реки и моря никогда не спят…

Ветер пробежал по одежде Хемминга, тряпица на его голове заколебалась, забилась серой тенью, плед взмахнул свободным концом, зашлепал им по палубе. Только руки остались безжизненными, будто у мертвяка. Кожа на них вдруг обрела синюшный цвет, вены опали и растеклись, превратившись в темные гнойные пузыри, ногти стали черными.