Елена (спускаясь к ней). Уж если вы заговорили так…
Ольга (подозрительно). Как — так?
Елена. Так просто.
Ольга. А! К чему же мудрствовать? Всё ясно.
Елена. Вы думаете?
Ольга. Конечно!
Елена (твёрдо). Вы считаете отношение Константина к вам серьёзным, глубоким, да?
Ольга (иронически). О, какой вопрос! А зачем вам знать, что я думаю?
Елена (тихо, ласково). Согласитесь, что его жизнь не безразлична для меня.
Ольга (слегка смущена). Ах, вот что… его жизнь! Это занимает вас? Но — об этом вы спросите его… он должен знать, насколько серьёзно…
Елена. Он — не знает.
Ольга (подозрительно смотрит на неё). Позвольте не поверить вам… и спросить вас — чего вы хотите от меня?
Елена. Представьте, что с вами говорит его мать или старшая сестра…
Ольга (с улыбкой). Представить вас его старшей сестрой… это было бы возможно… но — вы были его женой… и человеку, который обижен, — нельзя верить!
Елена (сухо). Я говорю в ваших интересах…
Ольга. Весьма благодарна… вам не кажется, что это комично?
Елена. Нет, не кажется. Я хотела предупредить вас… он плохо знает себя, он живёт — играя…
Ольга (скрывая тревогу). Я тоже люблю так жить…
Елена. Ненавидит всё тяжёлое, неприятное, но когда оно близко к нему — теряется…
Ольга. Что же… следует отсюда?
Елена. Подумайте.
Ольга (нервно смеётся). Я, вероятно, очень грубо ответила бы всякой другой женщине… (С намерением задеть.) Но вас — мне жалко! (Ждёт ответа.) Вы хотите запугать меня… я удивляюсь, почему вы не говорите ничего о таланте Константина Лукича, о его обязанностях пред обществом, служении искусству и так далее…
Елена (спокойно). Я не нашла нужным говорить об этом… уж если вы становитесь рядом с ним — значит, вы уверены, что сумеете поддержать в его душе ту светлую силу, которая увлекла вас. Вы убеждены, конечно, и в том, что с вами ему будет во всех отношениях лучше, чем со мной…
Ольга (волнуясь). Я совсем не хочу брать на себя задач надзирательницы за ним, я не синий чулок! Вы рисуете его ребёнком? О, la, la! Знаю я этих ребят!.. (Всё более сбиваясь с тона.) Вот, вы смотрите на меня так, точно я вытащила у вас кошелёк из кармана… Я кажусь вам вульгарной… конечно! (Ждёт ответа.) Вы сделали со мной что-то дурное… вы запутали меня в чужих мне мыслях… чего вы хотите? Разве я виновата в том, что случилось? (Мастаков является в дверях.) Я не встречала людей таких, как он… не могла представить, что есть человек, который так необходим для меня…
Елена. А вы — для него?
Ольга (почти кричит). Это не ваше дело! Вы не смеете допрашивать меня!
Елена (вспыхнула, холодно). Я не нуждаюсь более в этом…
(Ольга бешено смотрит на неё, хочет что-то сказать.)
Елена (жёстко). Вам нехорошо?
(Ольга, закрыв лицо руками, быстро идёт прочь. Елена провожает её глазами — лицо у неё суровое. Оборотясь — видит мужа, он бледен, удивлённо и боязливо следит за нею.)
Елена (твёрдо, почти грубо). Если бы она была хуже или лучше, она была бы сильнее меня…
Мастаков. Чёрт побери, Елена… чёрт побери… какая ты! Кто ты такая?
Елена (проходя мимо него). Женщина, которая любит! (Ушла в комнаты. Он проводил её глазами, потирает лоб, быстро сходит с террасы и тотчас снова взбегает назад.)
Мастаков (бормочет). Нет… сначала необходимо… Елена!
(Елена выходит.)
Мастаков. Подожди… куда ты?
Елена. К Медведевым.
Мастаков. Слушай… я, честное слово…
Елена (вспыхнув). Ты, мальчишка, оставь меня!
Мастаков (хватаясь за голову). Вот! Начинается трагедия… Послушай, успокойся немного…
Елена (с тоской). Это — дико… это — пошло! Ты, такой ясный и чистый, ты мог увлечься… Она тебя отравит, погубит…
Мастаков (с отчаянием). О, чёрт… да разве я знал, что это так серьёзно?..
Елена (спокойнее). Для таких людей, как ты, женщины — ступени, по которым вы идёте куда-то выше… но она — ниже меня, пойми это! И не она для тебя, ты — нужен для неё! Вот чего я не допущу! Чтоб ты — ты! — служил развлечением… нет!
Мастаков. Ах, ты рассуждаешь… но какой же чёрт…
Елена. Да, я рассуждаю!.. И — за двоих: за себя, чтобы не мешать тебе, и за тебя, потому что ты живёшь но думая…
Мастаков. Во всём всегда вес и мера!.. Это невыносимо!
Елена. Но ведь ты не взвешиваешь, не измеряешь, а это необходимо среди живых людей, которые чувствуют боль и причиняют её друг другу. Я должна рассуждать и взвешивать, чтобы оградить тебя от всего ненужного, от всего, что может нарушить строй твоей души… ты думаешь, это легко мне? Не это ли сушит мою душу? Не это ли убивает во мне смех и радость? И вдруг я вижу… это может убить! Я поняла бы тебя, если б ты увлёкся Сашей… это такой чистый, светлый, освежающий душу человек…
Мастаков (ворчит). Саша… ну что за фантазия!.. Елена, человек нуждается в свободе… а я — человек…
Елена. Предположи на минуту, что и я тоже человек…
Мастаков. Ты иногда — точно старый монах, а я — твой послушник… впрочем, может быть, это неверно, я ведь не знаю, как живут монахи… Честное слово — всё это
гораздо сложнее, чем я думал, и совсем не весело! Я не люблю драм… а тут — и ты и она — обе недовольны…
Елена (не сдержав улыбки). Какой ты смешной мальчишка! Подумай — что ты говоришь? Разве можно играть людьми?
Мастаков. Право же, Елена, у меня в груди нет места для всех этих серьёзностей и… длинных монологов… (Воодушевляясь.) Я ужасно рад, что живу и что вот — вокруг меня гудит, волнуется Россия, такая милая, славная страна… мелькают эти смешные, страшно близкие душе, русские человечьи рожи… дети какие-то особенные растут — ты замечаешь? И — русские матери… и эти старые чудаки, такие трогательные в своей ненужности… душа полна хорошей, необидной жалостью к ним. Страшно приятно жить, Лена, честное слово! Догорают огни, но уже вспыхнули другие… хочется писать стихи, поэмы, хочется говорить светлые, задушевные слова… и подмигивать людям глазом — «ничего, братья! живём!» И когда думаешь, говоришь об этом — тот, кто сидит рядом с тобой, незаметно делается так близок тебе, дорог и мил, что решительно всё равно, кто он и как одет — мужчиной или женщиной…
Вукол (идёт прихрамывая). Эй, господа!..
Елена (вздрогнув). Подожди… Что там? Плохо?
Вукол. Идите… Все растерялись… плачут…
Мастаков. Вот видишь, Лена… (Она быстро уходит.) Мне тоже надо идти туда?
Елена (издали). Нет… не надо!
Вукол. Ну, как же нет? Конечно, идите…
Мастаков. Но зачем же?
Вукол. Гм… знакомый умирает… долг вежливости, что ли… Потом — вы писатель, вам всё надо видеть… это ваш долг.
Мастаков (вздохнув). Ну… пойдёмте…
Вукол (на ходу). Да, вот и ещё одним человеком меньше! Люди — уходят, а противоречия — остаются… вот, напишите-ка аллегорию на эту тему!
Мастаков (ворчит). Очень нужно! Терпеть не могу аллегорий…
(Ушли.)
Занавес
Действие четвёртое
Ночь. Палисадник перед дачей Медведевых. Акация и сирень скрывают маленький, в два окна, домик, с крыльцом из стеклянных рам. Окно с правой стороны крыльца завешено простынёй или скатертью. Сквозь открытые двери на ступени крыльца падает полоса света — в прихожей горит лампа. На ступенях — Самоквасов и Зина, доктор ходит мимо них и курит. Из дома доносится возня — двигают мебель, стучат посудой.
