Бессемёнов. Что-с?
Перчихин. Правое слово! Потому видимо было, что Татьяна не прочь… и глядела она на него так… эдак, знаешь… ну, как следует, и вообще… и все прочее… а? Вдруг…
Бессемёнов (спокойно и злобно). Вот что я тебе скажу, милый… Ты хоть и дурак, но должен понимать, что про девицу говорить такие подлые слова не позволено. Это — раз! (Постепенно повышая голос.) Засим: на кого и как глядела твоя дочь и кто как на нее глядел и что она за девица, — я не говорю, а только скажу одно: ежели она выходит за Нила — туда ей и дорога! Потому обоим им — цена грош, и хоть оба они мне обязаны очень многим, но я отныне на них плюю! Это — два! Ну-с, а теперь вот что: хоша мы с тобой и дальние родственники, но однако погляди на себя — что ты такое? Золоторотец. И скажи мне — кто это тебе разрешил придти ко мне в чистую горницу в таком драном виде… в лаптищах и во всем этом уборе?
Перчихин. Что ты? Василий Васильич, — что ты, брат? Да разве я в первый раз эдак-то…
Бессемёнов. Не считал разов и не хочу считать. Но вижу одно — коли ты так являешься, значит, уважения к хозяину дома у тебя нет. Опять говорю: кто ты? Нищий, шантрапа, рвань коричневая… слыхал? Это — три! И — пошел вон!
Перчихин (ошеломленный). Василий Васильевич! За что? За какое…
Бессемёнов. Вон! Не финти…
Перчихин. Опомнись! Я ни в чем пред тобой…
Бессемёнов. Ну?! Ступай… а то…
Перчихин (уходя, с укором и сожалением). Эх, старик! Ну, и жаль мне тебя! Прощай!
(Бессемёнов, выпрямившись, молча, твердыми, тяжелыми шагами ходит по комнате, суровый, мрачный. Акулина Ивановна моет посуду, боязливо следя за мужем, руки у нее трясутся, губы что-то шепчут.)
Бессемёнов. Ты чего шипишь? Колдуешь, что ли…
Акулина Ивановна. Я молитву… молитву, отец…
Бессемёнов. Знаешь… не быть мне головой! Вижу, — не быть… Подлецы!
Акулина Ивановна. Ну, что ты? Ай, батюшки… а? Да почему? Да еще, может быть…
Бессемёнов. Что — может быть? Федька Досекин, слесарного цеха старшина, в головы метит… Мальчишка! Щенок!
Акулина Ивановна. Да еще, может, не выберут его… ты не кручинься…
Бессемёнов. Выберут… видно по всему… Прихожу я, сидит он в управе… Слышу — поет, разливается — жизнь, говорит, трудная, надо, говорит, друг за друга держаться… всё, говорит, сообща делать… артели, говорит… Теперь, дескать, всё фабрика… ремесленникам жить нельзя врозь. Я говорю: жиды всему причина! Жидов надо ограничить! Губернатору, говорю, жалобу на них — ходу русским не дают, и просить его, чтобы выселил жидов. (Татьяна тихо отворяет дверь и бесшумно, пошатываясь, проходит в свою комнату.) А он это с улыбочкой такой и спрашивает: а куда девать тех русских, которые хуже жидов? И начал разными осторожными словами на меня намекать… Я будто не понимаю, но однако чувствую, куда он метит… мерзавец! Послушал, — отошел прочь… Погоди, думаю, я тебе насолю… А тут Михайло Крюков, печник, подошел ко мне… знаешь, говорит, а головой-то, пожалуй, Досекину быть… и глядит вбок, конфузится… Хотел я сказать ему — ах, ты, Иуда косоглазый…
Елена (входит). Здравствуйте, Василий Васильевич! Здравствуйте, Акулина Ивановна…
Бессемёнов (сухо). А… вы-с? Пожалуйте… что скажете?
Елена. Да вот — деньги за квартиру принесла…
Бессемёнов (более любезно). Доброе дело… сколько тут? Четвертная… Причитается мне еще с вас получить за два стекла в коридорном окне сорок копеек, да за петлю у двери в дровянике… кухарка ваша сломала… ну, хоть двадцать копеек…
Елена (усмехаясь). Какой вы… аккуратный! Извольте… у меня нет мелких… вот — три рубля…
Акулина Ивановна. Углей мешок вы брали… кухарка ваша.
Бессемёнов. Сколько за угли?
Акулина Ивановна. За угли — тридцать пять…
Бессемёнов. И всего — девяносто пять… Два с пятаком сдачи… пожалуйте! А насчет аккуратности, милая барыня, вы сказали справедливо. Аккуратностью весь свет держится… Само солнце восходит и заходит аккуратно, так, как положено ему от века… а уж ежели в небесах порядок, то на земле — тем паче быть должно… Да вот и сами вы — как срок настал, так и деньги несете…
Елена. Я не люблю быть в долгу…
Бессемёнов. Распрекрасное дело! Зато всякий вам и доверит…
Елена. Ну, до свиданья! Мне надо идти…
Бессемёнов. Наше почтение. (Смотрит вслед ей и потом говорит.) Хороша, шельма! Но все же однако с превеликим удовольствием турнул бы я ее долой с квартиры…
Акулина Ивановна. Хорошо бы это, отец…
Бессемёнов. Ну, положим… Пока она тут… мы можем следить. А съедет, — Петрушка к ней шляться начнет тогда, за нашими-то глазами она его скорее может обойти… Надо принять в расчет и то, что деньги она платит аккуратно… и за всякую порчу в квартире бессловесно возмещает… н-да! Петр… конечно, опасно… даже очень…
Акулина Ивановна. Может, он жениться и не думает на ней… а просто так…
Бессемёнов. Кабы знать, что так… то и говорить нам не о чем, и беспокоиться не надо. Все равно, чем в публичные дома таскаться, — тут прямо под боком… и даже лучше… (Из комнаты Татьяны раздается хриплый стон.)
Акулина Ивановна (тихо). А?
Бессемёнов (так же). Что это?
Акулина Ивановна (она говорит тихо, беспокойно озирается, как бы прислушиваясь к чему-то). В сенях будто…
Бессемёнов (громко). Кошка, должно быть…
Акулина Ивановна (нерешительно). Знаешь, отец… хочу я тебе сказать…
Бессемёнов. Ну, говори…
Акулина Ивановна. Не больно ли ты строго с Перчихиным-то поступил? Он ведь безобидный…
Бессемёнов. А безобидный, так и не обидится… если же обидится, — потеря нам не велика… знакомство с ним — честь не дорогая… (Стон повторяется громче.) Кто это? Мать…
Акулина Ивановна (суетясь). Не знаю я… право… что это…
Бессемёнов (бросаясь в комнату Петра). Тут, что ли? Петр!
Акулина Ивановна (бежит за ним в ужасе). Петя! Петя… Петя…
Татьяна (хрипло кричит). Спасите… мама… спасите… спасите!.. (Бессемёнов и Акулина Ивановна выбегают из комнаты Петра и бегут на крик молча, у двери в комнату они на секунду останавливаются, как бы не решаясь войти, и затем бросаются в дверь оба вместе. Навстречу им несутся крики Татьяны..) Горит… о-о! Вольно… пить! Дайте пить!.. спасите!..
Акулина Ивановна (выбегая из комнаты, растворяет дверь в сени и кричит). Батюшки! Милосердные… Петя…
(В комнате Татьяны слышен глухой голос Бессемёнова: «Что ты… доченька… что ты… что с тобой… доченька?..»)
Татьяна. Воды… Умираю… Горит все… о боже!
Акулина Ивановна. Идите… сюда идите, батюшки…
Бессемёнов (из комнаты). Беги, зови… доктора:
Петр (вбегает). Что такое? Что вы?
Акулина Ивановна (схватывает его за руку, задыхается). Таня… умирает…
Петр (вырываясь). Пустите… пустите…
Тетерев (надевая по дороге пиджак). Горит, что ли?
Бессемёнов. Доктора!.. Доктора зови, Петр… двадцать пять рублей давай!..
Петр (выскакивая из комнаты сестры, — Тетереву). Доктора! за доктором… скажите — отравилась… женщина… девушка… нашатырный спирт… скорей! скорей!
(Тетерев бежит в сени.)
Степанида (вбегает). Батюшки мои… батюшки мои…
Татьяна. Петя… горю! Умираю!.. жить хочу! Жить… воды дайте!
Петр. Сколько ты приняла? Когда ты выпила? Говори…
Бессемёнов. Доченька моя… Танечка…
Акулина Ивановна. Погубила себя, голу-бу-ушка!
Петр. Мама, уйдите… Степанида, уведи ее… уйдите, говорят вам… (Елена пробегает в комнату Татьяны). Уведите мать…
