— Жить! Жить!
Толкаясь, с тоскливыми воплями «Жить! Жить!» беспомощно мечутся по залу. Что-то дикое, нелепое начинает играть музыка и, точно сама себя испугавшись, с воплем умолкает. Входит Профессор, сильно расстроенный. На него не обращают внимания. Толкают.
— Позвольте! Позвольте! Да позвольте же! (Почти плачет.) Я должен вам сказать! Я должен сказать!
— Что такое?
— Чего ему надо?
— Кто это? Чего ему надо?
— Господа, новости!
Собираются расстроенной кучкой вокруг Профессора.
— Господа! Я сейчас проходил по улице — они жгут книги!
— Какие книги?
— Что он говорит?
— Жгут какие-то книги!
— Ну так что же! Что ему надо!
Профессор. Наше сокровище — нашу человеческую гордость — нашу великую святыню — они жгут книги, господа. Безумная чернь, что ты делаешь? Что ты делаешь?! Ах, друзья мои, друзья мои, — и когда я… когда я бросился отнимать… один маленький in octavo[83]…он, негодяй, ударил меня. (Плачет, протягивает, шатаясь, руки, но встречает пустоту.) За что он ударил меня? Разве я отнимал у него хлеб? Я работал честно, у меня только и есть что вот этот черный… черный сюртук. И больше ничего. Даже другого сюртука нету! Негодяй! (Плачет; обводит близорукими, заплаканными глазами комнату.) И когда я подумаю, что все это должно погибнуть — эти красивые статуи, эти дивные шкафы с книгами — в таких переплетах, — эти милые, прелестные, одухотворенные лица… Друзья мои! (Протягивает руки, всматривается. Молчат. Глядят на него откровенно. И вдруг он говорит тихо, с недоумением.) Где же лица? Где же лица? Что это? Кто это? (Громко.) Кто это?
Ищет дрожащими руками очки, надевает, смотрит — пренебрежительно, с улыбками, не удостаивая ответа, как сумасшедшего или ребенка, отходят.
Молча, продолжая недоуменно оглядываться, идет за ними разбитой старческой походкой и скрывается в библиотеке. А вопли уже начались. Но теперь в них звучит подавленность, тоска, полная беспомощность, почти покорность.
— Мы должны умереть.
— Приближается гибель!
— Кто спасет нас? Мы погибаем.
— Уже нет надежды. Мы погибаем.
— Бог отступился от нас.
— Смерть! — Смерть! — Смерть!
Появляется Девушка в черном. Говорит громко:
— Что с вами? Отчего вы не танцуете? Где музыка? Музыканты, играйте! (Молчание. Девушка в недоумении, потом в гневе.) Что же вы? Вы боитесь? Почему горят не все огни? Вы боитесь? О, трусы! Мне стыдно быть с вами! Да танцуйте же! (Топает ногою.)
Тихие, злые, хитрые голоса:
— Она сумасшедшая.
— Танцевать — теперь!
— Уйдем от нее.
— Она сумасшедшая. Ее нужно посадить в сумасшедший дом.
— Уйдем!
— Уйдем. С ней опасно. Она — кричит.
— Там могут услыхать. Уйдем! Уйдем!
Девушка в черном. Не в темноте, а в ярком свете нашей жизни должны мы их встретить. Вы слышите, трусы! Мы должны их встретить — танцуя — танцуя — танцуя! Пусть красотою будет наша смерть! Вы слышите!
Все обернули к ней спины и потихоньку уходят, на цыпочках, согнувшись. Одни только спины, трусливые, съежившиеся, хитрые. И тихий, злорадный, испуганный шепот:
— Она сумасшедшая.
— Уйдем от нее.
— Уйдем!
— Тише! Тише!
— Обманем ее! Уйдем потихоньку!
— Тише! Тише!
— Обманем!
— Тише!
Девушка в черном. О, трусы! Боже мой, что же это! Да танцуйте же, танцуйте! (В бешенстве плачет, топая ногами.)
— Тише! Тише! Уйдем! Тише!
— Не хотите! Так смотрите, я буду танцевать одна!
Хочет кружиться. К ней подходит Молодой человек, до сих пор молча стоявший у колонны, и говорит с изысканной нежностью:
— Позвольте вас просить.
Без музыки, в пустом пространстве некоторое время кружатся. А те, продолжая стоять к ним спинами, согнувшись, смотрят на них через плечи и шепчут, наполняя зал шипением:
— Сумасшедшие! Сумасшедшие! Сумасшедшие! Сумасшедшие!
Молодой человек (останавливаясь). Идемте отсюда. Вам здесь не место.
Проводит Девушку среди поспешно расступающихся Гостей. Как только они скрываются, все с хохотом высыпают на середину.
Ликующие голоса. Ушла!
— Ха-ха-ха! Ушла!
— Мы ее обманули!
— Как они танцевали!
— Ха-ха!
Сердитый голос. Ее нужно посадить в сумасшедший дом. Своим криком она может поднять на нас весь город.
— Связать!
— Заткнуть ей рот.
— Еще немного — и я бы схватил ее за горло.
— Танцевать? Мы погибаем — вот что важно!
— Нужно молиться богу.
— Оставьте. Бог лучше вас знает, в чем тут дело. Нам нужно молиться дьяволу!.. Дьяволу!..
— Что они говорят? Это кощунство! Бог за нас!
— Я не хочу умирать. Я хочу жить — жить! А кто мне даст жизнь, бог или дьявол, — мне все равно!
— Он сошел с ума!
— Нет, он прав! Мы должны молиться дьяволу!
Шум. Почти вбегает Лакей и говорит Хозяину дома.
— Сюда идут! Уже близко!
— Что?
— Сюда идут!
Хозяин дома (задыхаясь, громко). Господа, внимание. Они идут сюда. Гасите огни. Гасите огни. Скорее! Есть еще надежда, что нас не заметят в темноте. Гасите огни!
Общий переполох, но голосов не слышно. Охваченные паническим страхом, молча, точно слепые, все движутся в разные стороны и натыкаются друг на друга, пока гасят огни. И отовсюду, из всех дверей являются такие же смятенные, растерянные фигуры. Приходят и Художники. Погасла последняя лампочка, и наступает полная темнота, в которой со зловещей яркостью выступают красные четырехугольники окон. Теперь в среднем большом окне с цельным стеклом можно рассмотреть черный силуэт старинной колокольни, за которым клубится красный дым и даже как будто показываются языки огня. И оттуда идет непрерывный звон. Недалеко и хриплый рог Смерти. И в темноте протяжные плачущие голоса:
— Приближается гибель.
— Они идут, уже слышны их жестокие шаги!
— Погибнут картины! Погибнет Веласкес, Мурильо, Джорджоне!
— Погибнем и мы! И мы! И мы!
— Приближается гибель!
— Пощадите нас, голодные.
— Простите нас, голодные. Мы все сделаем для вас.
— Погибнет Веласкес!
— Боже, сжалься над нами!
— Он не услышит! Он отступился от нас.
— Он никогда и не был с нами. Молитесь дьяволу!
— Дьявол! Дьявол!
— Боже! Боже!
— Приди, о дьявол!
— Защити нас, о дьявол!
— Боже! Боже!
— Дьявол! Дьявол!
— Приближается гибель!
Стоны. Внезапно в темноте, с той стороны, где лестница, раздается мелкий, но спокойный, самоуверенный и громкий голос:
— Что здесь такое? Отчего у вас темно? Разве ток прекратился?
Одновременно испуганные и радостные голоса:
— Дьявол! Дьявол!
У входа зажигаются несколько лампочек и освещают маленькую фигурку Инженера. Это низенький, лысый, грязновато одетый, но чрезвычайно самоуверенный человечек. Некрасив, — хорош только большой выпуклый лоб.
Говорит что-то с улыбкой Лакею — он демократичен и не считается с приличиями, — и тот отвечает, разводя почтительно руками.
Инженер. Ага, понимаю! Пустяки, господа, пустяки. Можете зажечь все огни. Зажги-ка, любезный, они сами сейчас едва ли…
Вынимает грязный носовой платок и громко сморкается. Общая радость, крики «Инженер! Инженер!». Зажигаются все огни. Хозяин дома обнимает Инженера.
— Новости, дорогой мой, новости!
— Господа! Новости! Инженер принес новости!
— Пусть говорит!
— Слушайте, слушайте!
Инженер. Ничего особенного, господа. Должен вам сказать…
Вынимает платок и громко сморкается. Возмущенные нетерпеливые голоса:
— Что это?
— Тут ждут, а он…
— Он еще сморкается…
