Хорешани расхохоталась:

– Завтра, мой Паата, расскажешь мне, кто из вас остался победителем в словесном поединке.

И Хорешани, вероятно желая поскорее освободить Сефи-мирзу от стесненного положения, стала подыматься по тропинке. Песня для юношей! Лет через десять она спела бы иную:

Но будут ли десять лет?! Она оглянулась на юношей, и сердце ее сжалось от предчувствия: обоих ждет одинаковая судьба. Участь всего прекрасного – гибель. Вот и Луарсаб! Сколько Дато ни сердится, все равно мое сердце не изменило Луарсабу. Если богу будет угодно, я об этом скажу царю Картли. Картли! Дорогое слово, но что ждет нас всех, когда вернемся?

В последнее время Хорешани все чаще задумывалась. Ее открытое сердце не терпело двойственности. Она твердо знала: на родину нельзя возвращаться в сопутствии врагов. Дато говорит: только воспользуемся силами персов. Но разве можно уберечь палец, когда обжигаешь руку? Кого умный Георгий хочет перехитрить?

Хорешани была единственной женщиной в стане, разгуливающей в сопровождении только двух слуг-грузин.

Да и кто бы посмел не уступить ей дорогу? Или посмотреть более смело, чем на закутанную в чадру жену шаха? Разве кто-нибудь захочет смертельной встречи с Дато?

Нет, Хорешани гуляла свободно, откинув от лица тонкую прозрачную ткань. И, гуляя, она думала тревожную думу. Вдруг Хорешани остановилась. Уже несколько раз Хосро-мирза попадается ей навстречу как бы случайно. Но разве женщину можно обмануть? Что надо этому мулу от нее? Хосро ненавидят «барсы», а Георгий оказывает ему царские почести, почему? «Мне он тоже неприятен, но судьба его достойна жалости», – подумала Хорешани, небрежно ответив на слишком почтительный поклон Хосро-мирзы. Она уже хотела пройти, но Хосро поспешно заговорил:

– Глубокочтимая княгиня, ты славишься мудростью, но только глупцы могут, наслаждаясь мудростью, не плениться красотой.

– Значит, царевич, ты за всех глупцов поспешил догнать меня, дабы сообщить о свеем превосходстве над ними?

– Княгиня, я всегда спешу к источнику рая, ибо там могу встретить прекрасную из прекрасных, мудрую из…

– Понимаю, царевич, ты хочешь к моей славе пристегнуть еще застежку с именем Хосро-мирзы.

– Прекрасная княгиня, застежка оказывает нам двойную услугу, ибо она застегивается и расстегивается.

– Скажу прямо, царевич, на застежки тебе не везет. До меня дошло, что застежки с золочеными львами не принесли тебе удовольствия. Смотри, мой Дато не нуждается ни в чьей помощи расстегивать мои одежды.

– Прекрасная княгиня, разве я неучтиво убеждал тебя в обратном? И разве корона царицы не значительнее вуали княгини?

– Э, щедрый Хосро-мирза, царица без трона – все равно что шашлык без перца.

– А разве я неучтиво предлагал тебе перец без шашлыка?

– Понимаю, царевич, ты думаешь – шах Аббас в награду за муки, связанные с принятием магометанства, назначит тебя наследником иранского трона?

Хосро-мирза отскочил, беспокойно оглядываясь.

– Да хранит твою смелость аллах…

– Не беспокой аллаха, мой Дато не хуже охраняет мою смелость.

– Когда я займу подобающее мне место…

– А когда произойдет твое вознесение?

Глаза Хосро заискрились, и он, не спуская жадного взора с застежки на груди Хорешани, наклонившись, шепнул:

– Скоро… В этом мне помогут аллах, шах Аббас и Георгий Саакадзе.

Хорешани побледнела. Она поняла все. И страх за Луарсаба кольнул ей сердце. Она молча внимательно смотрела на Хосро: «Неужели?! Нет, только не он!»

– У тебя, царевич, крепкие помощники, но иногда на породистом коне опаснее путешествовать, чем на ишаке. Ты, кажется, это тоже испытал?

– Высокочтимая княгиня, опаснее всего путешествовать на раскаленном языке женщины, ибо женщина подобна тени. Когда преследуешь ее, она убегает, когда бежишь от нее, она гонится за тобой.

– Хорошо напомнил, сумрак уже снизошел с небес, и поскольку Хосро-мирза мало похож на тень, прошу не бежать за сокровищницей чужих услад.

И Хорешани, подозвав верного Омара и молодого слугу, стала спускаться с пригорка, слегка раскачивая пышными бедрами.

Она с тревогой обдумывала слышанное. Сказать Дато или подождать? Может, этот петух, желая ее прельстить, похвастал троном, но тогда почему Георгий оказывает ему почести? Почему шах с почетом за собой возит? Сказать? Нет, лучше подождать, зачем причинять любимому Дато лишнее огорчение. Любимых «барсов» тоже не следует обременять плохими вестями. Сказать не трудно, но слово, как буйвол арбу, тянет за собою последствия.

И Хорешани повернула к большому шатру гарема, где ее ждала Тинатин.

Отворот полосатого шелкового шатра открывал вид на Ганджу, утопающую в пышных виноградниках.

Но шах Аббас, равнодушно поглядывая на далекие очертания лиловых гор, продолжал диктовать Караджугай-хану послание шамхалу с грозным повелением вторгнуться в горную Тушети.

Вердибег, сын Карчи-хана, почтительно стоял на пороге.

Шах Аббас наложил на послание золотую печать и обернулся к Вердибегу:

– Пусть русийские послы прибудут к большому шатру и ждут моего внимания.

Вердибег низко поклонился шаху и вышел из шатра. Кивнув головой начальнику сарбазов Булат-беку, он вскочил на подведенного коня, и всадники, взмахнув нагайками, повернули в конец стана.

Они проскакали мимо вытянувшихся в ряд персидских военных шатров. С пиками у плеч, в строгом порядке, застыли расставленные часовые. На знойном песке черными полосами лежали тени шатров.

Справа высилась старинная крепость с красивыми башнями. Высоко над цитаделью в синем неподвижном воздухе висело иранское знамя. В трещинах каменных стен зелеными змейками извивался мох, обрываясь пушистыми космами на широких выступах.

На всем скаку осадив коня у стоянки русийских послов, Вердибег быстро охватил взглядом тяжелое богатство северных одежд. Он подошел к Михайле Никитичу Тихонову, и ему показалось, что добродушные голубые глаза посла похожи на стеклянные четки.

Тихонов, степенно поглаживая широкую рыжую бороду, слушал посольского толмача Семена Герасимова, шустро переводившего витиеватые персидские фразы Вердибега.

Одобрительно кивнув головой в ответ на приглашение молодого хана следовать за ним, Михайло Никитич тяжело вложил ногу в узорчатое стремя и грузно опустился в седло.

И сразу посольский стан пришел в движение. Тридцать самарских стрельцов вскочили на коней, украшенных ярко-красными чепраками с черными двуглавыми орлами.

Подьячий Алексей Бухаров, в плотно надвинутой меховой шапке и в алтабасовой ферязи, сжав упругие бока рослого жеребца, поравнялся с Михайлой Никитичем.