– Это Баака приказывает нам, могущественным князьям Амилахвари, сидеть покорно в замке Арша? Что же молчит Шадиман? Неужели так трудно справиться с надоевшей всем сторожевой собакой?

Угрожали, спорили, но поехать в Метехи побоялись. На семейном совете решили – поедет один Баграт с пышной внушительной свитой.

Трифилий, сопровождаемый монастырскими азнаурами и двумя монахами-писцами, подъезжал к Самухрано. Настоятель важно восседал на черном коне. Чепрак из черного сукна, вышитый тамбурным швом, придавал суровую торжественность всаднику и коню.

Проехали мухранскую долину. По отлогам и склонам тянулись виноградные сады. Лозы сгибались под золотистыми, черными, покрытыми дымкой и розовыми гроздьями. В каждой виноградине – частица солнечного луча, частица веселья и радости.

От Ксани, шумящей по лощине, разветвлялись оросительные каналы. В полях пестрели яркие платки на головах работающих княжеских крестьян. Вдали виднелись обширные саманники, а слева – благоустроенные буйволятники. На изломах гор сторожевые башни охраняли родовое владение Теймураза Мухран-батони. Дорога повернула к замку.

Трифилий застал старика Мухран-батони за важным делом: князь вписывал в фамильную хронику новый приплод своих охотничьих собак. На лице князя светились радость и гордость:

– Вот, святой отец, пятьдесят пятое поколение выращиваю, еще мой отец начал запись. Изволь, взгляни – это настоящая поэма «Собакиада». Здесь идет рассказ о том, как мой отец, да живет о нем славная память в земле Иверской, обменял у князя Абхазети, светлейшего Отара Шервашидзе, двух щенков мужского и женского пола, отдав за них целое семейство месепе. Собаки не обманули ожидания отца.

Тут старый князь пустился в длительное описание выдающихся качеств собачьих бабушек и прадедушек.

Вежливо слушал биографию благородных собак Трифилий. Перед его внутренним взором мелькали десятки, сотни псов: белых с черными пятнами, черных с золотистой отметиной, золотистых с коричневыми ногами, серых с черным хвостом… Мчались огромные стаи лающих овчарок, затравленные зайцы, медведи, ветвисторогие олени, золотистые лисицы… Хрипя, падали затравленные волки, били крыльями фазаны…

Эта собачья эпопея способна была спутать лучшие мысли, но только не у отца Трифилия. Он вежливо слушал, обдумывая предстоящий разговор, намереваясь начать его именно с собачьей преданности!

Только после обеденного отдыха, гуляя с князем по аллее тенистых чинар и любуясь заходом солнца, Трифилий заговорил о цели своего приезда.

Мухран-батони внимательно выслушал Трифилия. Польщенный и обрадованный приглашением царя занять на съезде князей главенствующее место и вести совещание в соответствии с его, князя Мухран-батони, пониманием дел и обстоятельств, он обещал тщательно обдумать предложение.

Ночь застала старого князя и настоятеля за обсуждением предстоящего съезда и за серебряным кувшином терпкого вина, уже третий раз опустошаемым.

И каждый раз, когда в комнату врывался собачий лай, Мухран-батони, горделиво разглаживая серебристый ус, благодушно говорил: «Мта беспокоится…» «Дэви не спит…» «Оглан плохой сон видит…»

Наутро Трифилий выехал в Тбилиси.

За неделю до съезда приехал суровый Мухран-батони с княгиней. Свита князя состояла из шести азнауров и двух слуг; с княгиней приехала только одна прислужница. На Мухран-батони был надет боевой панцирь, латы, шлем и кольчуга, за левым плечом торчали стрелы, на поясе висел фамильный меч. Свита – также в воинственных одеяниях. Княгиня – в темном платье.

Луарсаба глубоко тронул скромный приезд, означавший сочувствие его горю. Царь обнял старого князя и с волнением сказал:

– Дорогой мой князь, в это тяжелое и ответственное время будь мне отцом, распоряжайся в замке, словно я у тебя в гостях.

Старая княгиня, уже много лет не выезжавшая из Самухрано, сдержанно поздоровалась с царем. Луарсаб поцеловал конец ленты на поясе и сам проводил ее о отведенные покои.

Суровый Мухран-батони взял в свои твердые руки дела съезда. Он не ошибся: князья, узнав, как приехал к царю старейший князь Картли, тоже отказались от намерения блеснуть, и никто не осмелился прибыть со свитой более чем в пять человек.

Княгини отложили богатые наряды, тем более, что Мухран-батони властью княжеского совета отменил не только пиры и празднества, но даже встречи с княгинями за яствами. Царь посетит два раза княгинь для приветствия: первый раз – когда они съедутся, и второй раз – пожелать счастливого пути и поблагодарить за внимание, когда будут уезжать.

Шадиман, осмотрев приехавших княжон, с досадой подумал: «Козы – и ни одной газели».

К воротам замка Арша подъехал всадник, одетый гурийцем, в сопровождении двух слуг. Азнаур пригласил всадника подождать в охотничьем зале и побежал наверх. На площадке его догнал оруженосец Симона «Черный башлык» и что-то торопливо зашептал на ухо. Азнаур вошел в комнату Андукапара в разгар спора о свите для сопровождения Баграта в Метехи. Андукапар, жестикулируя, настаивал на шестнадцати – в свиту и четырех слугах. Гульшари, стуча по столику, кричала:

– Нет, не меньше тридцати двух в свиту и восьми слуг.

Осторожный Симон находил достаточным двенадцать в свиту и трех слуг.

– Этого довольно, чтобы показать силу и превосходство царевича Баграта Багратида.

Трусливый Баграт был скромнее всех:

– Девять в свиту и трех слуг.

Азнаур, неожиданно для себя, посоветовал:

– Восемь в свиту и трех слуг.

Гульшари, изумленная дерзостью, откинулась на мутаки. Андукапар остановился перед азнауром.

Смущенный азнаур, кашлянув, поспешил доложить:

– Светлейший мой господин, приехал из Стамбула посол Али-паша от верховного везира Осман-паши.

– Что, у тебя курдюк во рту застрял? Почему заставляешь ждать высокого гостя?

Андукапар повернулся к двери.

– Господин, не торопись… Этот Али-паша – переодетый Али-Баиндур-хан, лазутчик шаха Аббаса. Его узнал «Черный башлык». Он видел хана вместе с Сандро у амкара Сиуша.

Князья тревожно переглянулись.

– Возьми палку и гони его из замка! – крикнул Симон.

– Постой! – заволновалась Гульшари. – Проведи хана-пашу в зал со всеми почестями и уважением.

Али-Баиндура ввели в покои Баграта.

Осведомившись, может ли он говорить свободно, и получив утвердительный ответ, Али-Баиндур искусно повел речь о несговорчивом царе Луарсабе, о политике Стамбула, желавшего союза с Картли для совместной борьбы с общим врагом – шахом Аббасом. Али-Баиндур так подробно обрисовал положение дел в Турции и Картли, что закралось сомнение, не ошибся ли «Черный башлык». Князей так и подмывало начать расхваливать султана и блестящую Турцию. И только легкость, с которой Али-Баиндур предложил Баграту престол Картли взамен союза с Ираном, убедила опытных князей в хитрости шаха Аббаса. Не дослушав до конца, Баграт резко оборвал Али-Баиндура.

– Как осмелился Осман-паша прислать ко мне посла с коварным предложением? Разве светлейший Баграт не выгонял уже непрошеных турецких гостей из своего замка? Разве первый раз предлагает султан законному Багратиду занять трон его предков за измену великому из великих, любимому из любимых шах-ин-шаху – «льву Ирана»?

– Но, светлейший Баграт, теперь другое дело! Теперь тебе представляется возможность занять престол… Подумай, связь с блистательным Османским государством!

– Передай своему султану: светлейший Баграт жизнь готов отдать за один благосклонный взгляд шах-ин-шаха. И советую тебе поскорее убраться в свою мерзкую Турцию, иначе мне придется обнажить шашку, отточенную только вчера… Впрочем, Али-паша, поспеши к царю Луарсабу… В Метехи сейчас княжеский съезд выслушивает князей Цицишвили и Джавахишвили. Они были посланы, как тебе известно, Луарсабом к султану с предложением союза против великого шаха Аббаса.

– Ты можешь по дороге заехать и к Магаладзе, и к Эристави Ксанскому, заверни и к Нугзару Арагвскому, который, не успев приехать от великого шаха Аббаса, уже замышляет измену, сговариваясь с турецкими собаками. Именно там тебя раньше угостят, а потом выслушают, а выспаться ты сможешь у собачника Мухран-батони, – добавил Андукапар и, выкрикнув отборную брань по адресу султана, схватился за шашку.