— А ничего, ступай. — Бурнаш прикрыл за ним дверь и повернулся к Лютому. — А ежели другой документ надо, то имеется бумага — письмо от батьки его — Семки Кандыбы. Мнительный ты стал, Сидор, ой мнительный, — атаман похлопал казака по плечу. — Уже и мне не веришь.

— Я глазам своим верю.

— Сидор!

— Сколько у тебя этот казачок? Как я уехал — недели две? А теперь прикинь, что за это время было!

— Ну?

— Сотня Илюхи Косого в Волчей балке на засаду напоролась, случайно? Меж коней мор пошел — водой отравленной поили! А сегодня за хлебом посылал — ни зернышка! Как по уговору. Засланный к тебе казачок — лазутчик.

— Устал ты с дороги, вот тебе и мерещатся всюду враги, — сказал Бурнаш. — Иди, отдыхай.

— Добро… добро, атаман.

Данька успел отскочить от дверей и взяться за сапог, которым раздувал самовар прежде, чем Лютый распахнул дверь. Бандит задержался рядом с казачком.

— А ты, щусенок, поди и панихидку по мне справил.

Данька как ни в чем не бывало работал сапогом, словно кузнец мехами.

— О чем это вы, дядя Сидор? Спутали с кем-то?

— А может, и спутал…

Лютый зашел к себе в хату и зло швырнул маузер с саблей на койку. Сел к столу и выпил стакан горилки.

— Игнат!

Из сеней прибежал бородатый мужик, исполнявший роль денщика, и принес новый штоф с самогоном.

— Жеребца седлай, — приказал Сидор, — а с казачка глаз не спущай. Пропадет — шкуру с тебя спущу!

— А чего ему пропадать-то? — удивился Игнат.

Лютый сгреб мужика за грудки и притянул к себе.

— Выкрасть могут Гриню нашего.

— Это кто же?

— Сволочи красные. Понял, Игнат?

— О, Господи, о, Господи… — запричитал, крес тясь, мужик.

— Ну, ступай, — отпустил его Сидор.

Сам схватил штоф и хлебнул прямо из горла.

Данька уже почти час бродил по станице. Он заметил, что за ним всюду тенью следует Игнат — денщик Сидора. Значит, не поверил атаман до конца в легенду о Григории Кандыбе. Это не самое страшное. Данькину руку жгла записка, которую надо было срочно передать в условленном месте Ксанке. В ней говорилось, что воскрес Лютый, а самое главное, Бурнаш захватил в станице Медянке заложников и если их не спасти, то завтра будет поздно. Данька разрывался: если Игнат увидит передачу записки, то хлопец рассекретит не только себя, но и сестру, а если переждать время, то погибнут ни в чем не повинные заложники.

Данька кружил по улицам, здоровался с казаками, перекидывался репликами, а сам думал только о том, на что решиться. Он опять вышел к штабу, на завалинке которого сидела компания бурнашей с Савелием во главе. Данька поздоровался и устроился рядом.

— …Да я поначалу и сам не поверил, — рассказывал казак, — а вот глянул в стороны: гроб с покойничком летает над крестами! А вдоль дороги мертвые с косами стоят, — Савелий даже показал как, — и-и… тишина!

— Ну да! — заржали казаки. — С косами!

— Ну, ты даешь!

— Берегись! Берегись! — донесся вдруг сумасшедший крик.

— Лошади понесли, — сообразил кто-то из казачков.

На улице показалась бешено несущаяся тачанка.

— А-а! — крик замер на Настиных губах.

Данька увидел вдруг побледневшую, как бумага, девчонку, которая с ужасом смотрела на своего младшего брата, барахтающегося в придорожной пыли вместе с двумя приятелями. Неуправляемая тачанка летела прямо на них. Данька бросился наперерез и повис на шее одного из коней. Повозка остановилась за пару метров от детей. Парень разжал враз онемевшие руки и опустился на землю. Настя схватила брата и убежала во двор.

— Гришенька! Гриша! — к хлопцу подбежал перепуганный Игнат. — Не зашибся? Не зашибся, слава тебе, Господи… Сволота! Глаза залил, паразитина! — Мужик бросился на пьяного возницу и стал мутузить его прикладом винтовки. — Скажу Лютому, он тебя…

Данька воспользовался моментом и нашел Настю во дворе, за сараем.

— Ты как?

Она кивнула.

— А Коська?

— Спасибо, — сказала девчонка. — Только не подходи ко мне… Из-за тебя все…

— Из-за меня? — поразился Данька.

— Из-за вас — бандитов проклятых, — выдохнула Настя и по ее щекам полились слезы. — Не подходи, никогда не подходи!

— Да в чем дело? Твой брат цел…

— Я про него на дороге забыла, потому что о тетке Анисье горевала. Вы ее с другими нынче в церкви заперли. Родная она мне…

— На, прочти, — Данька протянул девушке записку.

— Что это, Гриня?

— Эту бумагу надо передать красным, — твердо сказал парень. — Они спасут твою тетку и других заложников. Поняла?.. Не плачь.

— А откуда ты знаешь?

— Я ж тебе говорил, что не такой, как они, — Данька подсел на скамейку и обнял Настю за плечи. — Поверь мне. Только эта записка может помочь твоей тете. Передашь?

Настя кивнула и прильнула к хлопцу. С самого начала чуяла она, что он — особенный.

— Выйдешь на околицу — повернешь вправо, — начал инструктаж Данька, — там стоит дерево старое, все посохшее. Прокукуешь три раза, петух отзовется…

Едва после обедни отец-настоятель дошел до трапезной, как следом прибежал монах Иннокентий.

— Чего тебе, брат? Уж не спешишь ли ты сообщить, что брат Захар подстрелил из своего фугасного ружья куропатку и мне стоит прочесть лишний раз «Отче наш» и «Дева-Мария радуйся», дабы успели приготовить ее нежное мясо?

— Нет, батюшка, — опешил Иннокентий. — Гости пришли, в ворота стучат.

— Сильно ли стучат?

— Не сильно.

— Много ли гостей?

— Трое, отче.

— Пускай стучат, — разрешил отец-настоятель. — Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Теперь пора обедать. Ступай, брат.

— Но они говорят, что не хотели бы взрывать монастырские ворота, только чтобы передать вам, владыко, записку от отца Миколы.

— Сие разумно, — согласился настоятель. — Пусть ворота отопрут.

Брат Иннокентий убежал передать распоряжение монахам-привратникам.

Когда отец-настоятель вышел к гостям, то увидел, что посреди монастырского двора стоят трое подростков. Одеты просто, однако в поводу держат хороших коней. До войны у монастыря была конюшня, и настоятель любил совершать верховые прогулки.

— Здравствуйте, отроки.

— Здравствуйте, батюшка, — сказал Валерка. — У нас к вам письмо.

— И бомбы, кажется?

— Время такое.

Настоятель взял бумагу и прочел послание.

— Отец Микола пишет, что вам нужна моя помощь, и вы из красного отряда?

— Да, — кивнула Ксанка.

— Хотелось бы верить, что пришли вы за благословением Божим, но опыт подсказывает мне, что за хлебом.

— Благословение ваше нам без надобности, — заявил Валерка, — и хлеб тоже.

— А коней — каких казачки забрали, а остальных давно съели, — развел руками отец-настоятель. — Прощайте, отроки.

— Стой, — приказал Яшка.

— Не станете же вы сражаться с мирной обителью?

Ксанка оглянулась и заметила, что вокруг них собрались монахи: кто с цепом, а кто с косой.

— Не станем, — сказала девчонка, но с трудом заставила себя повернуться спиной к дюжим бородачам. — Просто мы не успели передать мирной обители скромный подарок от отца Миколы.

Яшка снял с седла мешок и подал настоятелю. Тот развернул рогожу, и ноздри его затрепетали.

— Так чем же я могу помочь моим юным друзьям?

— Вот это другой разговор, — сказал Валерка, поправляя очки. — Нам нужна монашеская одежда, завтра вернем. Кажется, у вас есть запас?

— Все меньше отроков поступают на послушание в Божью обитель, — скорбно покачал головой отец-настоятель. — Рясы есть, но по такому случаю я бы и монахам своим приказал раздеться. Иннокентий!

— У меня на боку дырка! — поспешно сказал монах. — У брата Захара ряса значительно лучше.

— Возьми мешок и отнеси на кухню. Я все-таки прочту дополнительно пару молитв, — сказал настоятель. «Можно даже пять, — подумал он, — ведь жирная курица получше сухопарой куропатки».