Гилл замолчал и обессиленно откинулся в кресле.

Вся группа – Тони, Ребекка, Бонни и Стюарт – одобрительно загудела: «Молодчина, Гилл», «Давно пора, Гилл», «Ого, ты действительно это сделал?», «Гилл, ты просто герой».

Тони сказал:

– Не могу сказать, как я рад, что ты бросил наконец эту стерву.

– Если тебе негде спать, – сказала Бонни, нервно проводя руками по волнистым каштановым волосам и поправляя желтые очки-консервы, – у меня есть свободная комната. Не волнуйся, я тебя не трону, – хихикнула она, – я для тебя слишком стара, и к тому же дочка дома.

Джулиус, не слишком довольный нажимом группы (он слишком часто встречал пациентов, бросавших занятия из страха разочаровать группу), в первый раз нарушил молчание:

– У тебя мощная группа поддержки, Гилл. Что ты сам думаешь по этому поводу?

– Здорово. Мне кажется, это здорово. Только… еще рано что-то говорить. Все случилось так быстро – я хочу сказать, это произошло только утром… так странно… в голове все плывет… сам не знаю, что теперь делать.

– Правильно ли я понимаю, – продолжил Джулиус, – что ты не собираешься выходить из-под влияния жены, чтобы попасть под влияние группы?

– А-а, да… Думаю, что так. Да, понимаю… Точно. Но все это так сложно. Я действительно хочу… мне действительно нужна поддержка… спасибо… мне очень нужна ваша помощь – это критический момент в моей жизни. Но все высказались, кроме тебя, Джулиус. И, конечно, нашего нового товарища, Филипа, так?

Филип кивнул.

– Филип здесь первый день, а ты уже много раз об этом слышал. – Гилл повернулся к Джулиусу. – Что ты скажешь? Что мне теперь делать?

Джулиус невольно поморщился, надеясь, что никто этого не заметил. Как и большинство психотерапевтов, он терпеть не мог этот вопрос – все эти «как бы ты поступил» да «что бы ты сделал», – хотя и знал, что к этому все идет.

– Думаю, тебе не понравится, что я скажу, Гилл, но все-таки слушай. Я не могу сказать тебе, как поступить, – это твое дело, твое решение, не мое. Первое – ты здесь именно для того, чтобы научиться доверять собственному мнению. Второе – все, что я знаю про Роуз и ваш брак, я знаю от тебя, а ты не можешь быть объективным. Моя задача состоит в том, чтобы помочь тебе решить, как именно ты будешь справляться с этой жизненной трудностью. Мы не можем ни понять, ни изменить Роуз, и только ты – твои чувства, твое поведение – вот что важно для нас, потому что это единственное, что ты можешь изменить.

Наступило молчание. Джулиус был прав: Гиллу не понравился его ответ. Как, впрочем, и остальным.

Ребекка выложила на стол заколки, встряхнула длинными черными волосами и снова принялась их закалывать. Потом повернулась к Филипу:

– Ты новенький и в первый раз слышишь эту историю. Но иногда устами младенцев…

Филип молчал. Не поймешь, слышал ли он вопрос Ребекки.

– Да, что ты думаешь, Филип? – спросил Тони мягко – редкость для него. У него было смуглое лицо с рубцами от юношеских угрей на щеках, черная футболка и облегающие джинсы как нельзя лучше подчеркивали стройную, спортивную фигуру.

– У меня есть одно замечание и один совет, – сказал Филип. Он сидел, сложив руки на груди, откинув голову и уставившись в потолок. – Ницше однажды заметил, что основное различие между человеком и коровой состоит в том, что корова знает, как существовать, она живет без фобий, то есть без страхов – в блаженном настоящем, не ведая ни тяжести прошлого, ни ужасов будущего. Но мы, несчастные homo sapiens, нас так мучает наше прошлое и будущее, что способны лишь мимолетно скользить в настоящем. Знаете, почему мы с такой тоской вспоминаем о золотых днях детства? Ницше говорит, потому что дни детства были беззаботными днями, днями без заботы, когда мы еще не несли на себе груза мрачных воспоминаний и не имели за спиной руин прошлого. Позвольте здесь попутно заметить: я цитирую сочинение Ницше, но мысль эта не была оригинальной – это, как и многое другое, Ницше просто выкрал у Шопенгауэра.

Филип замолчал. В комнате повисла тяжелая тишина. Джулиус поерзал в кресле. Черт меня побери, старый я дурак, выжил из ума – это ж надо было пригласить сюда этого типа. Да это бог знает что такое. Чтобы новичок так разговаривал с группой. Да это просто неслыханно.

Бонни первая нарушила молчание. Повернувшись к Филипу, она сказала:

– Невероятно. Я действительно часто вспоминаю свое детство, но никогда не думала об этом вот так – что в детстве было легко и приятно, потому что на меня ничего не давило. Спасибо, я обязательно запомню.

– Я тоже. Любопытная мысль, – добавил Гилл. – Но ты сказал, что у тебя есть совет?

– Да, вот мой совет. – Филип говорил тихо и невозмутимо, по-прежнему избегая глядеть в глаза остальным. – Твоя жена из тех людей, которые особенно неспособны жить в настоящем, потому что на нее слишком давит груз прошлого. Она – тонущий корабль и быстро идет ко дну. Мой совет – прыгай за борт и плыви к берегу. Опустившись глубже, она даст мощную волну, поэтому советую тебе – плыви изо всех сил, если хочешь остаться в живых.

Тишина. Группа замерла от неожиданности.

– Да-а, – протянул Гилл, – в дипломатичности тебя не обвинишь. Я спросил – ты ответил. Здорово. Даже очень. Хорошо, что ты пришел к нам в группу. Может, хочешь еще что-то сказать? Я бы с удовольствием послушал.

– Что ж, – ответил Филип, как прежде глядя в потолок, – в таком случае я скажу кое-что еще. Кьеркегор пишет, что некоторые люди пребывают в «двойном отчаянии», то есть они находятся в отчаянии, но так привыкли обманывать себя, что даже не подозревают, что они в отчаянии. Мне кажется, ты в двойном отчаянии. Я скажу тебе вот что: большинство моих страданий происходили оттого, что я подчинялся своим желаниям. Когда я удовлетворял одно желание, на некоторое время приходило удовольствие, оно очень скоро перерастало в скуку, а та в свою очередь сменялась новым желанием. Шопенгауэр называет это общим человеческим условием – желание – кратковременное насыщение – скука – новое желание… Теперь вернемся к тебе. Я сомневаюсь, что ты до конца изжил в себе этот цикл желаний. Возможно, ты был настолько поглощен желаниями своей жены, что это не позволяло тебе осознать свои собственные? Может быть, поэтому все так аплодировали тебе сегодня – потому что ты наконец перестал быть мальчиком на побегушках? В общем, я хочу тебя спросить – ты просто временно отложил работу над собой или похоронил ее окончательно, пытаясь угодить жене?

Гилл слушал, разинув рот, во все глаза глядя на Филипа.

– Ты глубоко копнул. Я чувствую, что здесь зарыто что-то важное – в том, что ты сказал… эта мысль про двойное отчаяние… но я не вполне понимаю…

Теперь все глаза были устремлены на Филипа, который продолжал не отрываясь смотреть в потолок.

– Филип, – сказала Ребекка, которая закончила наконец свои манипуляции с заколками, – ты хочешь сказать, что Гилл не начнет работать над собой, пока не освободится от жены?

– Или, – прибавил Тони, – пока он с ней, он не поймет, в каком дерьме он сидит? Черт, это один в один про меня и мою работу. Всю неделю я только и делаю, что думаю о том, как стыдно быть плотником, – что я простой работяга, зарабатываю гроши и все смотрят на меня сверху вниз. И что в результате? У меня совсем нет времени думать о том, чем мне действительно давно пора заняться.

Джулиус с удивлением наблюдал, как группа пришла в движение: все заговорили наперебой, с жадностью ловя каждое слово Филипа. Его уколола ревность, но тут же ее подавил, напомнив себе, что главное – интересы группы. Остынь, Джулиус,

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.